Милая

Он посмотрел на родителей, потом опять на меня, сглотнул и сказал:

– Спасибо, Миа. – Приблизив губы к моей щеке, чтобы поцеловать, он прошептал: – Нам нужно поговорить.

Кивнув, я снова села на кушетку. Он наклонился, достал из-под елки коробку и протянул ее мне. Открыв ее, я увидела там черно-белую фотографию, на которой мы с Уиллом стоим на сцене во время фестиваля струнных инструментов. Это был снимок вне времени, он мог бы быть сделан в шестидесятых годах, чем особенно мне понравился. Мы оба, улыбаясь, смотрели на толпу очарованными глазами. Однотонная черная рамка была очень похожа на рамку на фотографии моего отца, висевшей в квартире, я поняла, что Уилл сделал это намеренно, чтобы добавить снимок к уже висевшим на стене. На обратной стороне рамки Уилл написал:

МИСТИЧЕСКАЯ АЛХИМИЯ



– В коробке есть кое-что еще, – сказал он. Опустив глаза, я увидела колье с круглой серебряной подвеской в виде цветка лотоса.

Посмотрев на него, я улыбнулась.

– Мне нравится.

– Это цветок лотоса.

– Я знаю.

– Он символизирует чистоту сердца и ума.

Я потянулась к нему и долго не выпускала из своих объятий.

– Спасибо. Ты так хорошо знаешь меня.

– Неужели? – прошептал он.

Отстранившись, я внимательно рассмотрела его лицо. Его губы изогнулись в улыбке, натянутой улыбке, а в глазах была грусть. Я немедленно надела колье и с тех пор не снимала его.

Весь следующий день прошел так, как будто все было прекрасно. Я знала, что по пути в Анн-Арбор у нас будет возможность поговорить, поэтому мы изо всех сил старались как можно приятнее провести время с его родителями. Когда мы мчались из Детройта на арендованной машине, Уилл на всю мощность включил группу «Adolescents» и подпевал им во все горло. В конце концов на песне «I Hate Children» я убавила громкость, поняв, что Уилл таким образом старается справиться с разочарованием, причиной которого явно были я и мой подарок.

– В чем дело, друг?

– Да, в чем дело, друг?

Ах, это был Уилл-неврастеник.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не понимаю тебя. Этим все сказано. Сколько раз я должен повторять тебе? Что мне нужно сделать для того, чтобы доказать тебе, что я никуда не ухожу? Я уезжаю на один месяц, я вернусь и буду жить с тобой, господи! Ты, черт побери, мой лучший друг, Миа. Мне хотелось бы большего, и думаю, что ты понимаешь это. Ты – самый осторожный человек из всех, кого я когда-либо знал, хотя все, что ты чувствуешь, написано у тебя на лице, а ты даже не догадываешься об этом! Кем бы ты ни хотела видеть меня, я буду им. Другом? Прекрасно! Лучшим другом? Великолепно! Я буду им, потому что больше всего на свете хочу, чтобы ты была в моей жизни. Поэтому, черт возьми, прошу тебя, оставь свои мольбы не забывать тебя.

– Хорошо. – Я собиралась произнести это мягко, но получилось скорее жалобно.

Он взглянул на меня, и выражение его лица смягчилось.

– Хорошо? Прости, малыш, просто я… мне тоже не хочется уезжать, и я не хочу, чтобы ты воздвигала между нами преграды, потому что думаешь, будто я собираюсь уехать и забыть о тебе.

Уилл знал, что я всегда с тревогой относилась к жизни рок-звезд и неизбежной потере себя, что могло случиться и с ним. Он успокаивал меня, говоря, что это не так, и не важно, каких ярлыков мы навешали друг на друга. По правде говоря, Уилл не был рок-звездой, по крайней мере, он не соответствовал тому трафаретному образу, возникшему в моем воображении, когда мы только познакомились. Он ничем не был на них похож. Конечно, он флиртовал с женщинами, но не пользовался своим обаянием, чтобы спать с кем попало. Он любил людей, любил женщин, он был любвеобилен, но честен со всеми, кто вступал с ним в связь, и особенно честен перед самим собой, мне же еще предстояло выработать в себе это качество.

Протянув руку, я сжала его ладонь. Он, по-прежнему не отрывая глаз от дороги, поднес мою руку к губам и поцеловал ее. Поменяв диск, он поставил песню Нины Симон «Sinnerman». Прибавил скорость, и мы, не говоря ни слова, полетели к Анн-Арбору. Покачивая головой, он постукивал рукой по рулю, отбивая ритм. От этой музыки у меня голова пошла кругом, когда я подумала о его словах. Я никогда не считала себя осторожной, думала, что я сильная, но ошибалась. После смерти отца меня выбило из колеи. Я уехала в Нью-Йорк, думая, что решу проблемы с кафе, потом поступлю в магистратуру, продолжу учебу, встречу какого-нибудь серьезного мужчину, доктора наук или бизнесмена, и стану жить как все, моя жизнь не будет выходить за рамки общепринятых правил – вот на что я была настроена; но в тот мартовский день, когда я села в самолет, меня потянуло совсем к другому. Это был магнетизм, исходящий от Уилла, музыка, новые друзья, кафе и сам город. От этого ощущения мне стало приятно и спокойно. Как я могла прежде так ошибаться в себе? Если я была осторожна, то потому, что понимала, как плохо я контролирую свои чувства, и это пугало меня.



Когда мы приехали в Анн-Арбор, к моим матери и отчиму, я быстро показала Уиллу дом и представила его Дэвиду, которого называла папой. Было воскресенье, и играли «Детройтские львы», поэтому отчим был в форме с эмблемой любимой команды. Уилл поддержал разговор о футболе, и оба они сразу понравились друг другу. Я даже не знала, что Уилл разбирался в футболе, но я так во многом его недооценивала. Возможно, Уилл не был футбольным фанатом, но он каждый божий день читал газеты. Он знал понемногу обо всем, а благодаря собственному любопытству и желанию развиваться как личность получил гораздо более полное образование, чем я по окончании престижного колледжа из «Лиги плюща». Готовя ужин на кухне, мы с мамой наверстывали упущенное.

– Мам, я хочу, чтобы ты знала – я не виню тебя за то, что произошло между тобой и отцом. Теперь я понимаю… Мне кажется, я понимаю, что все мы – просто люди, которые пытаются во всем разобраться.

Подойдя, она обняла меня за плечи.

– Спасибо за эти слова. Ты разберешься, Миа, возможно, ты уже разобралась. – Она бросила взгляд на Уилла. После того как я, так или иначе, поделилась с мамой своими чувствами, у меня возникло ощущение, что проблема ее отношений с моим отцом теперь закрыта.

После ужина Уилл пел и играл на гитаре. Мне показалось, что мама и отчим были явно под впечатлением от его умения за несколько минут подобрать мелодию. Не всегда получалось идеально, но, как правило, мелодия была довольно похожа. Мама потребовала песню Боба Дилана «The Girl from North Country». Песню он слышал, но пришлось подсказать слова, которые мама знала наизусть. Я была удивлена, поскольку никогда не подозревала, что она слушает Боба Дилана. Я тоже знала слова этой песни, отец пел ее тысячу раз, и тогда я поняла, почему мама попросила исполнить ее. Не было никаких сомнений в том, что Уилл был по духу близок моему отцу. Он пел страстно, с закрытыми глазами. В его душевном исполнении слова звучали так, как будто он сам написал их. «I’m wondering if she remembers me at all… many times I’ve often prayed»[31]. Я подняла глаза на маму, которая сразу же отвернулась. Я размышляла о том, думал ли мой отец о ней, когда пел эти строчки.

Я безуспешно попыталась исполнить соло на губной гармонике, но мне было не сравниться с Уиллом. Он тихо засмеялся и подмигнул мне. Заканчивая песню, он нежно и медленно пропел последнюю строчку: «She once was a true love of mine»[32]. Я опять посмотрела на маму, но на этот раз она не отвернулась, скрывая слезы, струившиеся по ее лицу. Она тоже тосковала по моему отцу, и присутствие здесь Уилла было для всех нас исцелением. Уиллу было несвойственно исполнять старомодную музыку, но ему было наплевать, ему просто хотелось играть для тех, кто был ему не безразличен. Он ни разу не спросил, хотим ли мы услышать новую песню, хотя я знала, что у него куча замечательных песен; ему просто хотелось, чтобы каждый из нас услышал то, что трогает его лично. Он играл несколько часов, мы смеялись, и плакали, и немного поговорили об отце.

Когда пришло время ложиться спать, Уилл сказал, что ляжет спать на кушетке. – Ни за что, – сказала я. – Я хочу свернуться калачиком. – Он улыбнулся и рассмеялся.

Уилл посмотрел на мою маму, которая, пожав плечами, сказала:

– Она хочет свернуться калачиком.

Под одеялом в своей детской кровати я свернулась калачиком, и Уилл прижался ко мне. Через несколько минут я заснула, и впервые за несколько месяцев спала, как никогда, спокойно.


Открыв глаза, я поняла, что моя голова лежит не на подушке, а на груди Уилла. Приподнявшись, я увидела, что он давно проснулся и смотрит в потолок.

– Ты разговариваешь с Богом?

– Что-то вроде этого, – пробормотал он.

– В чем дело? – спросила я.

– У меня куча разных мыслей. Нам нужно возвращаться домой. Прежде чем уехать, я хочу поставить еще один врезной замок на дверь и проверить, что датчики дыма снабжены батарейками, а котел отопления работает. Кроме того, мне нужно собрать все свое оборудование. Просто в ближайшие пару дней мне придется поднапрячься.

– Уилл Райан, ты беспокоишься обо мне?

– Я всегда беспокоился о тебе.

– Мы все успеем. Я помогу тебе, и не волнуйся обо мне, со мной все будет прекрасно. Ты хочешь встретить Новый год в Нью-Йорке? Мы можем пригласить Дженни и Тайлера, чтобы как следует проводить тебя.

– Было бы неплохо, – сказал он, хотя, судя по выражению его лица, думал совсем иначе. Он мрачно улыбнулся, а затем, прежде чем я успела скатиться с кровати, поцеловал меня в макушку.





Трек 15: Аллилуйя!




В тот же день мы улетели домой и сразу же начали готовиться к отъезду Уилла. В следующие пару дней мы были полностью поглощены рутинной работой. Уилл как ненормальный проводил полную проверку квартиры, в то время как я носила его белье в прачечную. Я стащила из стопки пару его маек, решив, что в ближайшие недели они заменят мне его объятия.

Накануне Нового года, когда Уилл ушел вместе с Фрэнком, я испекла торт и подготовилась к нашей маленькой вечеринке. Я сказала Дженни, что она будет в стиле Калифорнии – пусть понимает как хочет. Включив в квартире обогреватель, я надела сарафан и вьетнамки, хотя на улице падал мокрый снег. Притащив пальмовое дерево, я написала на торте: «Лови волну, Уилбер!» Дженни с Тайлером появились еще до возвращения Уилла.

После того как они сняли с себя три слоя одежды, Дженни оказалась в гавайским платье с пестрым рисунком. На Тайлере была надета такая же пестрая рубашка.

– Это самое подходящее, что у нас есть, – сказала она, со смехом показывая на свое платье. Из маленькой дамской сумочки она вытащила самокрутку с марихуаной. – Посмотри, что мы принесли. Давай покайфуем? Это абсолютно по-калифорнийски.

– О боже, Дженни! Ребята, вы доконаете меня. Уиллу бы точно пригодился косяк – последнюю пару дней он как чокнутый. Он терпеть не может летать.

– Нет… он беспокоится из-за того, что оставляет тебя, – сказала она, улыбнувшись мне.

– Ох, ладно, в любом случае это будет весело.

Появившийся в дверях Уилл выглядел разбитым. Он погладил Джексона по голове, а потом посмотрел на нас и широко улыбнулся.

– У нас есть травка, – пропела Дженни, размахивая сигаретой.

Уилл обхватил ее руками и, оторвав от пола, заключил в медвежьи объятия.

– О, милая, милая Дженни.

Подошел Тайлер и дал «пять» Уиллу. – Поздравляю, парень! Постарайся, чтобы мы гордились тобой.

– Да вы что, ребята, это же не большой контракт. Я просто даю три концерта.

– Но это начало. Черт побери, перестань скромничать, Уилл. Ты должен стать звездой, ты так упорно трудился ради этого, – сказала я, подходя к нему и чмокая в щеку. – А теперь иди разденься. Ты, наверное, сварился в этой одежде.

Он вернулся в белой майке и длинных, ниже колен, черных шортах, сидевших у него на бедрах, с ремнем с серебряными заклепками. Глядя на его смуглую от природы кожу и взъерошенные волосы, я подумала, что он идеально впишется в число жителей Калифорнии.

Мы все вчетвером подкрепились, съели торт и выпили шампанского. Ни у кого из нас не возникло желания толкаться среди кучи людей, собравшейся на Таймс-сквер, но мы решили, что, по крайней мере, посмотрим в специальном шоу Дика Кларка, как в новогоднюю ночь шар на площади будет опускаться вниз. Наш маленький телевизор, которым мы никогда не пользовались, тихо бубнил, пока мы, болтая, усаживались за кухонный стол. Услышав название «Second Chance Charlie», мы все подпрыгнули и побежали смотреть их выступление. Музыка была мнезнакома, и по обложкам журналов, на которых она красовалась, я узнала вокалистку Соню. Мне показалось, что в этом коллективе смешались черты групп «No Doubt» и «Paramore». Соня скакала по сцене, и ее голос был по-настоящему сильным и чувственным. Она была красивой, невысокой и грациозной, и понятно, что толпы юношей-подростков, составлявшие большую часть фанатов, грезили о ней. Группа обращалась главным образом к толпе студентов, увлеченных субкультурой эмо. Для Уилла с его белым рок-н-роллом было бессмысленно раскрываться перед ними, но я подумала, что стиль его музыки не так просто определить и, возможно, он привлек бы молодых слушателей, если бы его стали продвигать таким же образом. В конце концов, он был не только очень талантлив, он был хорош собой, и от него исходила та самая будоражащая сексуальная энергия. После выступления у Сони взяли интервью, и она упомянула о том, что рано утром улетает в Калифорнию, и что это будет длинная ночь.

– Вы с парнями летите тем же рейсом? – спросила я.

– Да, мы летим на частном самолете. Фирма арендовала самолет.

– О, – сказала я, размышляя о том, почему он не поделился со мной этой интересной новостью.

– Эй, Уилл, почему фирма предложила тебе петь на разогреве? Мне кажется, у них совсем другая публика, – сказал Тайлер.

– Мне тоже так кажется. Не знаю. Эта девушка увидела, как я играл на фестивале струнных инструментов, и попросила фирму, чтобы я открывал ее концерты. Я вроде бы согласился, но на самом деле еще долго тянул время, пока не принял решения.

– Я не знала, что тебя пригласили по ее просьбе. Почему ты не сказал мне об этом? – Я прищурилась, но постаралась не показывать, что ревную.

– Мне казалось, это к делу не относится, – ответил он с невозмутимым выражением лица.

Тайлер попытался вмешаться: