Миллион в лохмотьях

– Подождите! – Порошин приподнялся на постели и с удивлением посмотрел на полковника. – Так, а чего вы приходили? Что случилось?

– Да ты не переживай, – улыбнулся Лев. – Просто один человек уклоняется от уплаты алиментов, и нам надо понять, а вообще-то он может быть отцом ребенка или его оговаривают. Не переживай, разберемся!

– Чего? – опешил парень. – Какие алименты, у кого? Муханов, что ли, не платит алименты? Кому?

– Тсс, Володя, пока никому ни слова, – прижал палец к губам Гуров. – Это еще пока не подлежащая разглашению информация. Сам все скоро узнаешь. Да и при чем тут Муханов? Ты лечись, лечись, у тебя впереди такое интересное будущее. Строитель! Ох, размах, перспективы!



Мебельный супермаркет закрывался в восемь вечера. Надежда Чихачева, под чьим контролем были три точки по продаже мебели, пообщалась с продавцами, записала последнюю нужную информацию и пометила себе перечень изделий к замене. Она могла бы и не приезжать в супермаркет, всю информацию вполне можно получить от продавцов и по телефону, и с компьютера через Интернет. Но, к сожалению, так часто бывает, что выставочные образцы ломаются или повреждаются. И тогда планируется либо замена одного кресла на другое, либо со склада привозят другую тумбочку. Или новый шкаф, а поцарапанный или с трещиной продают с большой скидкой. Иногда продают целые выставочные стенки, гарнитуры, наборы. И за всем этим должна следить Чихачева, вовремя планировать, связываться со складом или извещать руководство, делать запросы производителю.

Продавец ушла, а Надежда задержалась возле запасного выхода, разговаривая по телефону. Экспедитора никто не встретил, он не знает, что делать, телефоны заказчика не отвечают. Другой связи с заказчиком у Надежды тоже не было, и пришлось разрешить экспедитору возвращаться на склад. Неприятно, дополнительные накладные расходы, но и такое бывает.

– Надежда Чихачева? – Дверь запасного выхода открылась, перед девушкой возник плечистый мужчина и предъявил удостоверение МВД. А в дверном проеме стоял полицейский с погонами капитана.

– Да! А что случилось? – Надежда стиснула зубы. Неужели еще что-то? Не многовато ли накладок для одного дня? Полиции только не хватало…

– Уголовный розыск. Я прошу вас проехать с нами.

– Уголовный розыск? – удивленно вытаращила глаза девушка. – Но я не могу, я на работе! У меня еще дела, мне нужно еще многое сделать до конца рабочего дня. А что случилось? Вы можете мне объяснить?

– Вам все объяснят, – жестко заявил мужчина и взял Чихачеву за локоть.

– А я не поеду, – попыталась она вырвать руку, но тут же на втором ее локте сомкнулись крепкие пальцы.

– Без шума, гражданка Чихачева! Я вам советую не оказывать сопротивления сотрудникам полиции, находящимся при исполнении своих служебных обязанностей. Вы задержаны! Учтите, что мы имеем право применить силу. Думаю, вам ни к чему такой концерт с наручниками и заталкиванием вас в машину. Было бы хорошо, если у вас на работе ничего не узнают, к вам же меньше будет вопросов от вашего начальства.

Когда Гуров вошел в кабинет начальника уголовного розыска, Чихачева уже сидела на стуле перед его столом, нервно теребя салфетку. Молчан с кем-то разговаривал по телефону, Попков с самым серьезным видом расположился на стуле у двери, как будто предполагал, что девушка попытается прорваться к выходу и скрыться. Лев подвинул стул и сел напротив задержанной. Положив руку на стол, он посмотрел девушке в глаза:

– Здравствуйте, Надя. Моя фамилия Гуров. Зовут Лев Иванович. Я – полковник полиции и приехал сюда из Москвы. Понимаете, что речь пойдет не о какой-то ерунде, а о вполне серьезных вещах?

– Я ничего не понимаю, – с мольбой в голосе ответила Чихачева. – Мне никто ничего не объясняет, меня притащили сюда, угрожали надеть наручники…

– Да, – кивнул Гуров. – И надели бы, если бы вы продолжали упорствовать и демонстрировать неповиновение. Еще раз повторяю, что дело серьезное, и нянчиться с вами было некогда. Просто не нужно демонстрировать свой гонор, а выполнять все, что предписано законом. А теперь давайте отвечать на наши вопросы. Причину, по которой вас задержали, мы назовем позже. Поверьте, лучше нам ее назвать позже, иначе потеряем много времени, и разговора не получится. Итак, в каких вы отношениях с Владимиром Порошиным?

– С Володькой? – недоуменно посмотрела на него девушка. – Ни в каких. Ну, знакомы мы с ним, в школе вместе учились. И все.

– Не все! Очень сильно не все! Вы были в одной компании, вы все были очень дружны, Порошин был в вас влюблен. Это не называется «мы просто знакомы».

– Но это было давно, еще в школе. – Надежда прижала руки к груди. – Понимаете, очень давно, мы были детьми. Детская влюбленность. Какое это имеет значение? И что вообще случилось, что с Володькой?

– Спокойно, – подал голос Молчан. – С Порошиным все в порядке, не считая перелома ноги. Он всего лишь у себя на стройке неудачно упал и лежит сейчас в больнице. Ему ничего не угрожает.

– Господи, ну тогда о чем вообще эти вопросы? – облегченно вздохнула Надя.

– В том, что Порошин человек крайне эмоциональный и не смог вам простить связи с Мухановым. Он жутко вас ревновал, и потому вышел из вашей компании, как он сказал.

– А вот это полиции не касается, – медленно с расстановкой произнесла Чихачева. – Полицию мои отношения с кем-то не касаются.

– Касаются, – кивнул Лев. – В некоторых случаях они полицию так касаются, что приходится и наручники надевать. Две девушки из вашей школьной компании погибли, Надя. Не просто погибли, а убиты! И не рассказывайте мне, пожалуйста, про отношения, которые никого не касаются. Нас очень касается, когда убивают из ревности, когда из чувства той же самой ревности себе вскрывают вены. Не должны люди в таком возрасте умирать, в вашем возрасте люди должны учиться, строить семью, растить детей. Но не умирать!

– Кто? Господи… – Надежда снова прижала руки к груди. Глаза ее уже не выражали испуг, они сделались черными и мрачными. – Кого убили?

– На днях мы нашли тела Ольги Марченко и Алисы Коноваловой. Кто это мог сделать? Вы были возлюбленной Алексея Муханова. Они тоже. Он спал с Марченко и Коноваловой?

Гуров специально говорил короткими резкими фразами, вбивая их в голову девушки. Он чувствовал, что прав Попков, они действительно сейчас находятся где-то рядом с разгадкой. Нужно сломать преграду, нужно разговорить девушку, заставить ее раскрыться, вытащить с ее помощью всю подноготную отношений этой странной компании. Без понимания всего этого допрашивать Муханова бесполезно. Нужны аргументы.

– Марченко? Сучка… Коновалова? Но Алиска-то тут при чем? Она всегда летящая была!

– Что с Марченко, говорите! Почему вы ее обозвали?

Чихачева подняла лицо. Ее глаза, темные и огромные, как два омута, были широко открыты. Она зажала рот рукой и отрицательно качала головой. Гуров испугался, что девушка неожиданно тронулась умом или закатит сейчас истерику, впадет в транс, из которого ее придется выводить с помощью медиков. Но Надежда все-таки заговорила:

– Да, любила его! Как можно было не любить девчонке такого смелого, самоуверенного, который на каждое слово имеет ответ, независимого, который ничего и никого не боится. Он был для меня идолом… и не только для меня. Мы его все боготворили. И я его боготворила… я ждала, страдала оттого, что была только другом ему… Мне хотелось большего, я ведь женщина. И когда он наконец увидел во мне женщину, я не смогла его оттолкнуть… Не смогла, не хотела отталкивать. Я… А потом это были муки… дикие, страшные муки! Понимать, что человек, который для тебя все, не только твой, что к нему в постель таскаются другие сучки, что его руки ласкают любую, кто только задерет подол! Глупо! Глупо! Глупо!

Она все же не сдержалась и разрыдалась. Гуров налил стакан воды и протянул девушке. Он уже понимал, что эта несчастная, пережившая все эти муки девушка здесь ни при чем. Ни при чем, но, может быть, знает что-то? Может быть, она знает, кто… И когда Надежда наконец успокоилась, он уже спокойно спросил:

– Кто мог убить девочек? Неужели у Муханова все еще толпы поклонниц, которые могут друг друга загрызть, чтобы только остаться у него единственной?

– Нет, – продолжая всхлипывать, ответила Чихачева. – Нет, конечно, у него таких девочек. Это все было подростковое, это все было в юности. А сейчас… сейчас мы уже взрослые девочки, умеем отличать алмазы от стекляшек. Нам теперь другое нужно, реальное, а не красивые глаза и самоуверенная походка. Вы простите меня…

– Это вы простите нас, Надя, что мы вас довели до такого состояния.


– Вы? Это не вы, – горько усмехнулась она. – Это изжога от той горечи, которую мы все испили в юности. А теперь что ж, теперь утро, прозрение, похмелье.

– И, тем не менее, две ваши школьные подруги мертвы, – напомнил Молчан.

– Это жутко, но я в самом деле представления не имею, кто и почему это сделал. Мы уже давно все сами по себе. Может, тут что-то другое?

Гуров повернул голову и посмотрел на Попкова. Оперативник сидел и кусал губы, глядя куда-то перед собой. Интересно, подумал Лев, принял Вадик то, что его версия рухнула и развалилась? Или не развалилась?

– Вот что, Надя, – предложил он. – Давайте я вас домой отвезу.

Девушка не стала упираться и просто согласилась кивком головы. Посадив Чихачеву на заднее сиденье служебной машины, Гуров сел рядом, назвав водителю адрес.

– А вы ведь меня подозревали, – неожиданно заговорила Надя. – Думали, что я их убила? Это правда?

– Нет, не подозревали, что вы их убили, – признался Лев. – Были подозрения, что вы причастны, что можете что-то знать, но убить вы бы не смогли. Просто я видел вашу школьную фотографию, где вы все вместе. И вы там с Порошиным самые близкие с Мухановым. Я решил, что вы бы не простили ему такое отношение к себе.

– А я и не простила. И Вовка не простил, потому что любил меня. Что, он правда ногу сломал?

– Правда. Серьезный перелом. Сложный.

– Думаете, мне надо его навестить? Хотя нет. Наверное, и он мне не простил отношений с Лешкой. Ох, дети, дети. Как мы были жестоки. Никто никому не захотел ничего прощать. Маленькие, злобные, черствые дети. А теперь вот попросила бы прощения, но знаю, что не простит. Да и мне этого уже не надо. Уже другая жизнь, другие интересы, другие цели…

– Другие авторитеты, – закончил мысль Чихачевой Гуров.

– Вот именно.



Муханова Гуров так и не нашел. Его не было дома, в риелторской конторе сказали, что на работе он не появлялся недели три. Из-за него сорвались три сделки, которые он вел. Клиенты ушли в другое агентство. Двое уже продали через него свои квартиры.

Когда позвонил Молчан и сказал, что они выпросили курсантов из академии МВД и прочесали край лесопарка, где были найдены тела девушек, и добавил, что есть интересная находка, Лев поймал такси и полетел в Управление. Его никак не оставляло ощущение, что они тянут «пустышку». Что по какому-то стечению обстоятельств им попадаются улики, работающие на одну версию, и они послушно ее разрабатывают, но ничего из предполагаемого не подтверждается, все логичные рассуждения заканчиваются ничем…

Когда Гуров вошел в кабинет начальника уголовного розыска, первое, что бросилось ему в глаза, сияющее гордостью лицо Попкова.

– Ну, что тут у вас? – нетерпеливо спросил Лев.

Молчан благосклонно посмотрел на молодого оперативника. Старший лейтенант с нарочитой неторопливостью взял со стола прозрачный пакет с какой-то вещью и протянул Гурову. Молчан усмехнулся, но все же сказал:

– Вот, Вадим настоял, послушались мы его, благо нам курсантов подкинули до обеда. Прочесали мы тут часть лесочка два раза. Вдоль и поперек, как положено. И нашли эту расческу. Не знаю уж, относится она к нашему делу или случайная это находка, но если она важная улика, то старший лейтенант Попков у нас герой рязанского сыска. Можете посмотреть, Лев Иванович, эксперты уже с ней поработали.

Гуров вытащил из пакета хорошо знакомую вещь. Характерная зоновская. Еще 20–30 лет назад из колоний на волю шли такие вот изделия, всякие четки наборные, авторучки, резные нарды и шахматы. Сколько работников исправительных колоний раздаривали их направо и налево своим знакомым и просто нужным людям. Сейчас ситуация изменилась, сейчас в колониях делают другое, такое, что пользуется спросом. И туда добралась рыночная экономика: спрос определяет предложение. Вон и картины стали писать красивые, и рамы к ним резные готовят. Но это подарочные, заказные вещи. А для себя зеки как делали всякую ерунду, так и продолжают делать. В том числе и вот такие расчесочки, которые внешне похожи на ножи с выкидным лезвием. Нажимаешь кнопку, а вместо лезвия финки с характерным стуком вылетает вмонтированная в рукоятку обычная алюминиевая расческа. Понты! Кто не знает, те поначалу пугаются. А бывшему «сидельцу» развлечение.

– Вещь не новая, – заключил Гуров, разглядывая находку. – А это что, кость, олений рог? Что-то не похоже.

– Бивень мамонта, – тихо подсказал Молчан. – Так эксперты сказали.

– Из Якутии, значит, – кивнул Лев. – Кнопка не сработана. Если хозяин на каждом углу сопливых пацанов не пугал ею, то, думаю, года два она у него. Расческа частая, значит, волосы у хозяина редкие. А волосочек, случаем, эксперты не обнаружили?

– Учитесь, молодежь! – поднял вверх указательный палец Молчан. – Вот что значит опыт. Тридцать секунд, и столько выводов. И все правильные, без лаборатории. Так точно, Лев Иванович, есть волоски. Аж три. Тонкие, светлые! И по возрасту изделия эксперты с вами согласны. Примерно два года. Остался один вопрос, на который нам пока никто ответа не даст: имеет расческа отношение к нашему делу или не имеет.

– Ладно, – отложил Гуров расческу. – Давайте отрабатывать улику. И что-то мне кажется, что не Завьялова в лесопарке видели так часто, а вот и этого типчика тоже. А это значит что? Волосы-то тоже светлые, тонкие! Значит, и прически у них с Завьяловым почти одинаковые. Мы у него при обыске дома не нашли похожих вещей, которые видели на неизвестном свидетели. Может быть, потому и не нашли, что нет у него таких. А у этого есть. Вот вам и ориентировка. Похож на Завьялова. Судимый. Вышел на свободу примерно два года назад. У кого-то из оперативников он живет на его оперативной зоне. И участковые должны знать своих судимых. Пишите ориентировку, Олег Владимирович.





Глава 6




– Твою ж мать! – Капитан Савельев толкнул ногой подушку на полу. По давно не мытому линолеуму покатился использованный шприц. – Так, осторожнее, парни! Без перчаток вообще ни к чему не прикасаться. Осмотреть, документы по карманам пошарьте, и фотографировать все. Что там с медиками? Вызвали? С меня начальство шкуру снимет. Надо же, на моей территории наркопритон, и я как лох ничего об этом не знаю!

Опыт подсказывал оперативнику, что притон здесь организовался совсем недавно. Скорее всего, стихийно. Наверняка хозяина подсадили на иглу, а потом к нему потянулись те, кому нужна «нора», чтобы побалдеть, снять ломку, отлежаться. Савельев присел на корточки и заглянул под шкаф. Да, пыль есть, но не так много, это не тот случай, когда притон действовал годами. Там не только мусор, там дохлые мумифицированные крысы, бывает, находятся. Нет, похоже, они тут стали собираться меньше месяца назад. И люди, в общем-то, в прошлом приличные. Девочки хорошего спроса, мальчики-мажорчики, взрослые неврастеники, кто решил от реальной жизни спрятаться, бывшие работники культурного цеха, кто скатился в этот омут по причине полной творческой невостребованности.

– Пал Николаевич, – позвал молодой участковый. – Вот, кажется, Муханов ваш.

– Едреный корень! – Капитан поспешил на голос в другую комнату. – Живой хоть?

– Бледный, дышит, – пожал плечами участковый, сидя на корточках над телом на диване и руками в перчатках обшаривая карманы молодого мужчины. – Дыхание ровное. Но это и опасно. Может начаться сердечная недостаточность, если действие наркоты прекращается. Кто его знает, сколько он в себя вколол. Вот его водительское удостоверение.

– Ну да. – Савельев всмотрелся в бледное лицо лежавшего в наркотическом сне человека, потом сверился с его фото на документе. Сейчас Муханов выглядел совсем не таким самоуверенным красавчиком, как на той школьной фотографии.

Гуров приехал в клинику, взяв с собой Попкова. Молодой оперативник был горд, но старался не подавать вида, держался солидно и уверенно. Когда Лев звонил в клинику, врач сообщила, что побеседовать с Мухановым можно. Не так велик его стаж наркомана, сердце крепкое. Его удалось привести в нормальное состояние, но нужно хотя бы неделю подержать на капельнице, промыть организм, подкормить сердце. Для беседы лечащий врач разрешила использовать ординаторскую. В это время все врачи уже разошлись по домам, и в клинике осталась только дежурная смена медиков.