Миллион в лохмотьях

– Это твои гипотезы, Вадим. Пока только гипотезы. Да, ты правильно усвоил, причина никогда не бывает только одна. Возможно, что Коновалова не была самой лучшей женой, возможно, что их любовь иссякла. Но ведь причина может быть и в том, что как раз Возницин оказался бабником, который таскался за каждой юбкой. Марченко просто поманила его пальцем, и он побежал к ней на задних лапках, как собачка. Может, и были наклонности такого рода у Коноваловой. Но они могли ведь никогда и не проявиться, если бы не предательство мужа.

– Да, вы правы, – вздохнул Попков.

– Но и ты вполне можешь быть правым, Вадим, – похлопал молодого оперативника по плечу Гуров. – Может быть, Возницин долго терпел, пока наконец не встретил настоящую большую любовь. И тогда он решился уйти. А до этого не мог этого сделать, сердце не отпускало. Ты не расстраивайся, что я тебя так легко умудряюсь переубеждать и находить контрдоводы. Я просто старше и больше повидал судеб и людей. А если уж совсем откровенно, то психологи и другие специалисты, близкие к проблемам семейного счастья, веками бились, бьются, и еще будут биться над этой проблемой. Почему распадаются семьи? А кто же их знает, почему они распадаются. Так-то, Вадик!



Ольга Ивановна классным руководителем в классе, в котором учились Марченко и Коновалова, была только до 10-го класса. Потом ребята взрослели уже без нее, но она всегда смотрела на них, как на свой любимый класс. Ну, так получилось, возникла такая необходимость отдать свой класс другому учителю. И Ольга Ивановна смирилась. Она вообще была человеком не конфликтным, но при этом как-то умудрялась быть требовательным и строгим учителем русского языка и литературы. И фамилия ей очень подходила – Ромашкина. Невысокая, с пышными седыми волосами, которые окутывали ее голову, как одуванчик. И улыбка у пожилой, но все еще очень милой женщины напоминала цветок. Гуров поймал себя на том, что не может удержаться и улыбается женщине в ответ на ее улыбку.

Когда он ей позвонил, учительница сразу поверила мужскому голосу и охотно пригласила Гурова к себе домой на чашку чаю. Потому что, по ее глубокому убеждению, все настоящие и самые правильные разговоры ведутся именно за чаем. Только чай невозможно пить торопливо, и так же торопливо вести беседу.

Скрывая хромоту и стараясь не морщиться, Гуров раскланялся в дверях и протянул хозяйке коробку конфет. Самый невинный и ни к чему не обязывающий подарок, который только можно придумать. Он вошел в квартиру, удивляясь, как можно в обычной «сталинке» создать такую воздушную атмосферу. Тут было все: и трогательные салфеточки, и фотографии любимых классов в рамках на стене, и большой стеклянный шкаф, забитый самыми разнообразными поделками – подарками учеников.

На кухне Ольга Ивановна погрустнела и даже смахнула уголком платка слезинку, но быстро справилась с этой слабостью и заговорила:

– Девочки, они все такие разные, даже в этом возрасте. А вот мальчики ведут себя очень похоже. И знаете почему, Лев Иванович? У них в таком в подростковом возрасте еще слишком узкий спектр подражания, авторитета. Не секрет, что даже у тех, у кого есть отцы, те очень часто не принимают участия в воспитании сыновей. Позже, намного позже мальчики начнут впитывать отцовское, а в 7, 8, 9-м классах они стараются копировать кого-то из сверстников или старшеклассников, часто книжных киногероев, но все это узко и шаблонно. А девочки-подростки – уже индивидуальность, в них это заложено природой с ранней юности.

Учительница поднялась, снова налила в чашки чай и остановилась, глядя в окно, но Гуров подозревал, что она видит сейчас не городские крыши и проспект за окном, а своих воспитанников.

– Помню я и Оленьку Марченко, и Алисочку Коновалову, – подтвердила его подозрения Ольга Ивановна. – Меня расспрашивал об их классе ваш молодой симпатичный коллега. Вадим его зовут. И Олега Большакова я помню. Замечательный мальчишка. А как он был влюблен в Алису. Ее понять было очень сложно, но он как-то понимал. Если бы они сохранили свои отношения до более взрослого времени, если бы Алиса была жива и рассмотрела бы Олега поглубже, это была бы удивительная и трогательная пара. Но, увы. Не дано.

– Я хотел вас расспросить о семье Алисы и Ольги. Вы что-то знали об их семьях?

– Конечно, я же была классным руководителем и обязана была знать все о родителях своих учеников, чем дышат, а не просто кем они работают. Часто мне приходилось беседовать с ними не только о поведении их детей в школе или о том, как они учатся, но и о семье, о семейных ценностях, о взаимоотношениях в семье. Были проблемы и у Марченко, и у Коноваловой. Ведь проблемы в таком возрасте почти у всех, Лев Иванович. Иногда, если вы меня поймете, отсутствие проблем – тоже большая проблема.

– Наверное, я вас понимаю, – кивнул Гуров.

– Мне немного неловко, – призналась Ольга Ивановна. – Я ведь за столько лет работы с детьми почти не общалась с полицией на тему их поведения и воспитания. Конечно, к нам в школу часто приходят из соответствующих подразделений полиции, из надзорных органов с лекциями, выступлениями, встречами. Но вот чтобы кто-то из моего класса попадал в поле зрения полиции, да еще в связи с преступлением, настоящим преступлением, такого никогда не было. Не скажу, что в этом моя заслуга. Может, Бог миловал.

– Наверное, ваша заслуга в этом тоже есть, – возразил Гуров. – Иногда человек ведь воспитывает не только словами, но и своим поведением. Даже не так, своим присутствием, своим существованием. Вот просто есть он рядом, и сразу хочется быть таким, быть похожим, соответствовать, не разрушать позитивной связи, впитывать и понимать так, как это понимает и отдает человек, который для вас большой авторитет.

– Интересно как вы говорите. – Учительница покрутила в руках красивую чашку, разглядывая ее, как будто видела впервые. – Я всегда считала сотрудников полиции, уголовного розыска людьми, простите, черствыми, не способными к тонкой материи. Вы ведь постоянно общаетесь с далеко не лучшими представителями рода человеческого. А вы вот говорите как художник.

– Каждый на своем рабочем месте может быть художником, – улыбнулся Лев. – Согласитесь, это слово стало употребляться и как нарицательное. А натура человеческая, она ведь впитывает, и хорошо, что она способна впитывать. Вы удивитесь, но моя жена – театральная актриса. Не скажу, что я стал бы другим, не будучи женатым или женившись на другой женщине, но мне с моей женой комфортнее, нравится эта аура, мне нравится незримое влияние друг на друга. И вот вы мне скажите как школьный учитель с большим стажем и талантом педагога: возможно ли, что влияние сверстника будет определяющим в парне или девушке школьного возраста?

– Так бывает очень часто, Лев Иванович. Кто-то из сверстников, друг или подруга, становятся в какой-то период бо́льшим авторитетом, чем родители.

– А в старшем возрасте, когда дети уже перестают быть школьниками? Как идет взросление, по-вашему?

– Знаете, это как раз очень серьезный испытательный период. Дети окончили школу и вышли во взрослую жизнь. Готовность у каждого разная, степень взросления тоже. Кто-то еще завис в школьном возрасте, в тех принципах взаимоотношений, а кто-то уже готов, был лидером тогда и будет в дальнейшем, хоть и потеряет ряд своих позиций. Не всегда безболезненно проходит взросление. Для кого-то это очень сильный стресс. А кто-то, у кого все хорошо дома, в семье, те с помощью своих близких, с их поддержкой своевременными советами, к которым они готовы прислушиваться, преодолевают этот барьер безболезненно.

– И опять влияние семьи, близких… А если их нет?

– Тогда дети сражаются сами. За себя. Знаете, в чем трагедия семьи Коноваловой и семьи Марченко? – неожиданно спросила учительница. – Они обе были не готовы к переменам. Обе посчитали, что все, что происходит, это конечное. А это было только начало. Я знаю, что отец Алисы Коноваловой ушел из семьи к матери Оли Марченко. И, не поймите меня буквально, считаю, что именно этот мужчина убил обеих девушек. В переносном смысле, конечно. Одна потеряла все из-за его ухода. И семью, и даже мать. А вторая… не знаю, трудно судить. Оля Марченко была жестокой девочкой. Многие подростки жестоки, но у нее это осталось внутри.

– А Алиса Коновалова?

– Не скажу, что она была жестока в отношениях со сверстниками и с окружающими. Но Алиса была решительным человеком. Если ей что-то втемяшилось в голову, она это сделает. Она была увлекающаяся натура. Захотела в 9-м классе воспитывать собаку и нашла щенка. Придумала, где его держать вне дома, чем кормить, играла с ним, дрессировала. Пока у нее не пропал интерес. А ведь над ней смеялись, и мать ругала за это.

– А Олег Большаков, по-вашему, действительно любил Алису?

– Да, это еще одна интересная личность в этом мире. В нем есть схожая черта с Алисой. Если ему надо, если он хочет сделать что-то для человека, он в лепешку разобьется, но сделает. Не для показухи, не для того, чтобы окружающие оценили его порыв, поступок. Он скорее будет скрывать от всех свой поступок. Это важно ему. И важно, чтобы это нужно было ей. Вот и все. Но оговорюсь: он считает, что ей это нужно, а если Алиса скажет, что это не так, он не прислушается к ее мнению. Вот так он и любил ее несколько лет. Что теперь, я и не знаю.



Зинаида Валерьевна лежала в больнице в отделении кардиологии. Сердце не выдержало гибели дочери, и женщина слегла. Гуров пришел к Сергею Сергеевичу Возницину утром. Мужчина встретил его в спортивном костюме, старался держаться солидно, демонстрируя, что беда его не сломала, и он, видите, держит себя в спортивной форме, потому что и дом на нем, и за женой нужен уход, да и работу нельзя забрасывать. Проводив Гурова в гостиную, Возницин продолжал говорить, причем говорить неуместно много, и это выдавало его душевное состояние.

А ведь он сильно сдал, думал Гуров, рассматривая мужчину. Храбрится, хорохорится, а что в нем осталось от того мачо, сильного мужика, за которого женщины могли бы побороться, который для семьи все? Мало что осталось. Редкие волосы на темени, прическа запущенная, брюшко заметное, уже не спрячешь. Руки суетливые, ногти плохо острижены. Да и растерян очень, значит, сдался. Кто же спортивный костюм надевает к приходу чужого человека? Только тот, кто хочет показать, что он выше, что он решает.

– Я хотел с вами поговорить, Сергей Сергеевич, – довольно бесцеремонно перебил хозяина Гуров и по его реакции понял, что не ошибся. – Именно поговорить, а не допросить вас.

– Да-да, конечно. – Возницин положил ногу на ногу, сцепил пальцы рук на колене и стал смотреть с послушной выжидательностью.

– Я буду задавать вам вопросы, они могут показаться на первый взгляд странными. Просто поймите, что я хочу понять причины смерти обеих девочек. Что-то там произошло, что-то у них случилось, у каждой из них. А вы лучше всех знали обеих девочек. Согласны отвечать?

– Да-да, спрашивайте! Конечно, – ответил мужчина, но было видно, что губы его дрогнули.

И Гуров начал задавать вопросы. Он долго готовился к этому разговору, ему очень не хотелось, чтобы у Возницина сложилось впечатление, что его осуждают, или чтобы у него в голове укоренилось мнение, что беда с обеими девочками случилась из-за него. Лев расспрашивал об Оле и Алисе, но сам акцентировал внимание на состоянии, атмосфере в каждой семье. Сергей Сергеевич отвечал охотно, старательно. Кажется, ему даже хотелось все это вспоминать, объяснять, словно он оправдывался перед самим собой за смерть первой жены и ее дочери. Словно искал оправдания тому, что смерть шла за ним по пятам и забирала всех близких. Не ударился бы он в мистику, обеспокоенно подумал Лев.

Судя по словам Возницина, он на мать Ольги Марченко, Аллу Николаевну, обратил внимание, когда пару раз пришел на родительское собрание в школу. Обычно ходила жена, но иногда Зинаида устраивала сцены, что и отец должен быть в курсе и принимать участие в воспитании дочери. А что там воспитывать, когда учится девочка ровно, ни в чем предосудительном не замечена. Возвращается вечером с прогулок вовремя, никогда от нее даже запаха не было сигарет или алкоголя. Нет у нее таких подруг и друзей. Видел Возницин Алексея Муханова, Володю Порошина, Надю Чихачеву. Приличные мальчики и девочки. Опрятные, спокойные, учатся хорошо.

Да, не мог сказать Сергей Сергеевич, что было сначала. То ли ему понравилась Алла Николаевна, то ли он стал тяготиться атмосферой в семье. С женой все чаще ругались или хмуро молчали после очередной ссоры. Контакт с дочерью как-то совсем пропал. Хотя у нее контакта и с матерью не было. Замкнулась в себе Алиса. Нет, она не ушла в себя из-за ссор родителей. Просто они жили в своем мире, а она в своем. И непонятно, нужны ли ей родители. Вот эта мысль больше всего выводила из себя и погружала в постоянную тоску: а нужен я тут кому-нибудь или нет.

А потом решение пришло как-то само. И легко все получилось, потому что дочь Аллы не знала, что ее отчим – отец Алисы Коноваловой, с которой она учится в одном классе. Сергей Сергеевич и Алла долго скрывали от всех в школе, что они теперь вместе. Но разве такое скроешь? А переживала больше всего именно Алла Николаевна, потому что на нее обрушились все обвинения, все нелестные эпитеты. Но она терпела и молчала, ничего не рассказывая мужу. А он цвел, он был счастлив. И общий язык с падчерицей нашелся. Семья зажила в достатке, и после школы отчим помог Ольге поступить в престижный вуз. Все бы хорошо, но вот судьба распорядилась иначе.


– Знаете, как она меня любила?

– Кто? – переспросил Гуров, хотя понял, о ком идет речь.

– Оля…

– А Алиса? Думаете, она вас перестала любить?

– Не знаю… – покачал головой Возницин. – Не знаю, думаю, что не перестала… Не знаю. Теперь ничего не знаю. В одночасье все рухнуло куда-то… в темноту.

– Вы не о том сейчас думаете, Сергей Сергеевич, – строго произнес Лев. – Нам нужно разобраться, понять, что же произошло на самом деле. Эмоции – вещь хорошая и полезная, но сейчас нам надо сделать многое. Нам нужно узнать причину смерти девочек! Кто это сделал, зачем это сделал?



Олег Большаков держался хорошо. Это вообще был довольно симпатичный парень. Высокий, светловолосый, крепкий. Было в нем что-то от типичного русского образа, рязанского, может, даже есенинского. Не зря Леушин беспокоился, что незнакомый парень, который спешил за Алисой, мог ему навешать. Навешал бы, точно. И увлечение Большакова военной историей, все эти тяжелые мечи, доспехи – все говорило, что он не слабак. Но чувствовалась в нем какая-то упертость. Явно этот парень привык все делать и поступать так, как подсказывают ему его убеждения. Неужели будет упираться, и здравый смысл не поможет, с сожалением думал Гуров, разглядывая сидящего перед ним на стуле Большакова. Приходилось ему неоднократно с такими встречаться. Вообще, работа оперативника уголовного розыска заставляет становиться психологом, учит разбираться в людях сразу, с первых минут общения.

Но что Гурова поразило, Олег не стал скрывать, что был в лесу, когда погибла Коновалова. Это признание подкупало, хотелось парню верить, но, увы, он попадал в число подозреваемых.

– Тебя видели в лесопарке незадолго до того, как примерно в том же месте обнаружили мертвую Алису Коновалову, – сказал Гуров после того, как расспросил Олега о его увлечениях. – Более того, почти все свидетели утверждают, что ты спешил, что у тебя был вид, как будто ты кого-то искал. А потом нашли Алису Коновалову со вскрытыми венами. Она была уже мертва. Что ты там делал?

– Я хотел догнать Алису, – опустив голову, но, в общем-то, спокойно ответил парень.

– Зачем?

– Я знал, что она не в себе. У нее бывает такое состояние, когда она может наделать глупостей.

– По каким признакам ты это предположил? – продолжал настаивать Гуров, умышленно сводя все от эмоций к простой, почти механической логике.

Большаков поднял голову и посмотрел в окно. Во взгляде парня не было вселенской тоски, не было печали, злости. Просто какая-то задумчивость. Так смотрят вслед улетающей мечте, когда уже все передумано, пережито, когда человек смирился, что она улетает навсегда. Будет другая, будет тоже что-то интересное, может, даже счастье, но этой мечты уже не будет.

– Вы любили когда-нибудь? – неожиданно спросил Олег ровным голосом.

– Странный вопрос, учитывая нашу разницу в возрасте, – хмыкнул Лев.

– Тогда вы должны понять, как это чувствуется, как это понимается, когда любимая страдает, когда ей плохо, когда она ищет выхода…

– Из чего? Из какой ситуации? – сразу отреагировал Гуров.

– Вот вы опять… – Большаков опустил голову. – Не понять вам.

– Хорошо, опустим этот момент. Ты догнал Алису?

– Нет, я часа два там бегал, плутал. А потом увидел, что грибники стали собираться у дерева, кто-то звонить начал. Я видел, что она сидит там, что она мертвая.

– И ты не подошел? – удивился Лев. – Там твоя любимая девушка умерла, с ней что-то случилось, а ты даже не подошел? Ну, знаешь, это уже ни в какие ворота не лезет!

– А чем я бы мог уже помочь? – дернул плечом Большаков. – Люди были возле нее, они вызвали и полицию, и «Скорую». Я бы уже ничего не смог сделать. Я опоздал. А насчет любимой… Я-то любил ее, а вот она меня… Это так кажется, что за любимой я спешил, а по сути, за посторонней, просто знакомой девушкой. Опоздал я…

– Ты думаешь, что Алиса покончила с собой? – спросил молчавший все это время Попков.

– Да, а вы думаете иначе? – На лице Большакова появилось удивление, первая серьезная эмоция за все время допроса.

– Были у нее враги, кто-то желал ее смерти? Могло быть такое, что кто-то имитировал самоубийство, а на самом деле убил Алису Коновалову?

– Зачем? Она никому не мешала…

– Ладно. – Гуров поднялся и похлопал Большакова по плечу. – Сейчас старший лейтенант Попков подробно запишет все твои ответы. А ты постарайся отвечать на его вопросы правдиво и поточнее. Ты последний, кто ее видел живой, ты, может быть, единственный, кто Алису хорошо знал и может ответить на наши вопросы, подтвердить или опровергнуть наши подозрения. И еще. Не уезжай из города до окончания следствия, не заставляй нас арестовывать тебя.





Глава 9




Очередная перевязка не была такой мучительной. Врач сказала, что заживление идет хорошо, что у Гурова очень хороший потенциал самовосстановления. Главное, беречься, не травмировать обожженные места снова и вовремя делать перевязки с использованием заживляющих препаратов.

– Лучше вообще перейти на постельный режим, полежать пару недель!

– Вы не представляете, доктор, как мне самому этого хочется… пару недель! – блаженно закатил глаза Лев.

«А что, – думал он, выходя из травмпункта, – вот вернусь в Москву, положу Петру на стол справку о том, что я получил травму и все перенес на ногах, и заявлю, что теперь хочу компенсации в виде отдыха. Это же неинтересно лежать, когда болеешь. Интересно быть свободным, когда у тебя ничего не болит. Вот истинное наслаждение. Ноги зажили, ты сидишь за городом с мокрыми после душа волосами и пьешь ягодный морс… Нет, ягод еще нет… Пьешь парное молоко и вдыхаешь запах лугов, березового леса… Черт! Вот зачем мне в голову пришло это – березовый лес. Эх, девчонки, девчонки!»