Минус восемнадцать

Она подошла к нему и уже собиралась положить ладонь ему на плечо, как он, улыбаясь, повернулся к ней.

— Привет, любимая, — сказал он, снимая наушники.

— Привет, — ответила она. Во всяком случае, она услышала свой ответ. Не потому что хотела его поприветствовать, а больше для того, чтобы заполнить паузу, которая иначе слишком бы затянулась.

— В чем дело? — продолжил он с той же резиновой улыбкой. — Но любимая, у тебя совершенно подавленный вид. Что-то случилось?

Мужчина говорил точно так, как ее муж, и на его большом пальце она увидела широкое серебряное кольцо с черепом, которое подарила ему на Рождество. Он даже выглядел почти как ее муж. Но только почти.

— Кто ты такой? — спросила она еле слышным голосом.

— Но любимая, я думал, мы договорились не ругаться при детях.

— И что ты, черт возьми, делаешь в моем доме? — Она была готова сорваться. Скоро и ноги, и голос перестанут ее слушаться. Ей хотелось только одного: очнуться от этого проклятого кошмара.

Сидящий перед ней мужчина рассмеялся именно тем кудахчущим высокомерным смехом, которым смеялся Крис, когда был очень сильно раздражен.

— Не хочется мелочиться, но теперь это мой дом, — сказал он, откинувшись на стуле. — Я микширую мое последнее творение. Хочешь послушать?

— Кто ты такой? И что ты сделал с моим мужем?

— Мама, кто это? — спросил Виктор, который неожиданно оказался у ее ног, держа Суне за руку.

— Папа! — воскликнул Суне до того, как она успела отреагировать, и подбежал к мужчине, который поднял его в своих объятиях.

— Суне, а теперь иди к маме.

— Нет. Папа. — Суне скрестил обе руки на груди и стал ждать, что мама рассмеется, как она делала всегда как по заказу, когда сын напускал на себя взрослый вид.

Но на этот раз Жанетта не рассмеялась. Она хотела было крикнуть Суне, чтобы он спрыгнул вниз и расцарапал мужчине глаза, если это необходимо. Что-то было не так, чудовищно не так, и она даже не могла объяснить что. Но сейчас она была вынуждена сохранять спокойствие, чтобы не испугать детей.

— Хоть кто-то меня узнал. — Мужчина похлопал Суне по голове. — Суне, ты хорошо провел время? Или скучал по папе?

— Папа, — повторил Суне и посмотрел на мужчину таким взглядом, словно в глубине души тоже почувствовал: что-то не так.

— Ну ладно. А теперь ты, Виктор и мама будете делать то, что скажет папа. — Мужчина уставился на Жанетту. — А не то папа очень-очень рассердится.





37




Дуня поставила будильник на пять часов, выбрав звук игры в пинбол — он больше всего раздражал ее, — чтобы больше не заснуть. Хотя обычно ей надо было ждать до десяти часов, чтобы кровь прилила к голове, теперь она чувствовала себя как никогда отдохнувшей и сосредоточенной. Каждая клеточка ее тела была так напряжена, что ей было трудно спокойно стоять в душе, когда она стала смывать с волос бальзам.

Наконец все изменится. Наконец произойдет то, чего она ждала с тех пор, как Слейзнер уволил ее почти два года тому назад. Через несколько часов она станет во главе следствия. Уссинг и Йенсен, понятно, будут препятствовать и протестовать, но в конечном итоге поймут, что у них нет другой возможности, кроме как красиво смириться и подчиниться приказу.

Свейструп все-таки включил здравый смысл и в воскресенье по телефону дал ей свое согласие. Он сделал все, чтобы отложить принятие решения в долгий ящик. Но Дуня проявила твердость и убедила его в том, что есть риск, что все другие альтернативы ударят рикошетом по нему самому. Вместе с тем устное решение Свейструпа — сырой товар. Поэтому она не собиралась тратить зазря ни одной минуты, пока это не будет высечено в камне.

После завтрака она доехала на велосипеде до вокзала Нёррепорт и в 06:55 села на Эресуннский поезд до Хельсингёра. Через тридцать семь минут вышла на станции Снеккерстен и доехала на велосипеде до участка. В запасе у нее было больше часа, чтобы подготовиться к совещанию.

Она уже точно знала, что скажет. Большую часть вчерашнего вечера она репетировала перед камерой мобильного, оттачивая и шлифуя свое выступление до совершенства. Время ей нужно было для другого: чтобы сварить кофе, разложить венские булочки и переставить горшки с цветами так, чтобы шторы могли беспрепятственно опуститься вниз, когда она нажмет на пульт. Не говоря уже о проекторе, который подчинялся закону Мерфи, как только его подключали к новому компьютеру. Но после того как Дуня загрузила и установила новые драйверы, заработал и проектор, и звуковая система, и она почувствовала себя готовой как никогда.

Она ждала, что первым появится Свейструп вместе с прокурором Юлие Витфельдт, которая, понятно, уже была в курсе относительно смены руководителя следствия. Потом с опозданием приплетутся Уссинг и Йенсен, чтобы подчеркнуть, что они никак не намерены подчиняться приказам не пойми кого.

Но вместо этого пришел Магнус Равн в форме и посмотрел на нее своими растерянными собачьими глазами, и она почувствовала себя самым плохим человеком на свете. Она совершенно забыла сказать ему. Нечистая совесть просачивалась, как пот, через поры, и скоро вишневая блузка потемнеет под мышками, если она не возьмет себя в руки.

— Привет, Магнус. Ты в порядке? — спросила Дуня, пытаясь сгладить все шероховатости.

— Где твоя форма? — Он посмотрел на нее так, словно на ней не было ни единой нитки.

— Дело в том, что Иб согласился передать мне расследование.

— Это правда? Как здо́рово. Поздравляю. — Он просиял. — Значит ли это, что я тоже…

— К сожалению. Поверь мне, я действительно испробовала все, — сказала она и отбила еще одну атаку пота. — Но получила отказ. Ты знаешь, каким может быть Иб, когда на него что-то найдет. Тогда для него каждая перемена не к добру. Помнишь, когда делали ремонт в раздевалках и мы предложили покрасить стены в любой цвет кроме белого?

Магнус кивнул и выдавил из себя улыбку. Но его взгляд говорил о том, что он видит ее насквозь. Она сказала слишком много и объяснила, что происходит, с помощью такого количества слов, что ложь стала явной. Почему она просто не сказала как есть? Что у нее нет ни времени, ни желания тащить за собой балласт. Что он замечательный парень, но ему надо перестать надеяться.

— Послушай, может, увидимся, как только я закончу эту эпопею. Может быть, вместе пообедаем или поужинаем, — предложила она. В это время в комнату вошли Сёрен Уссинг и Беттина Йенсен, каждый с дымящейся чашкой кофе в руке.


— О’кей, — сказал Магнус, кивнув им в знак приветствия и не получив ответа.

— Хорошо, тогда я тебе позвоню, — сказала Дуня, пытаясь не обращать внимания на тот факт, что Магнус, вместо того чтобы выйти из комнаты, сел на один из стульев. Зато Свейструп и прокурор пока еще не пришли, хотя уже было пять минут десятого. — Привет и добро пожаловать, — продолжила она после еще одной долгой минуты в гнетущей тишине. — Садитесь и угощайтесь. Венские булочки только что из печки. Кофе тоже свежий, если захотите добавки.

Почему она так страшно волнуется? Ей нечего стыдиться.

— Мы спешим. — Уссинг бросил взгляд на свои наручные часы.

— Посмотрим, сколько это займет времени. — Дуня нажала на пульт, и шторы начали медленно скользить вниз. В каком-то смысле стало гораздо легче, когда Уссинг перестал скрывать свое презрение. Что бы он там себе ни думал, он всего лишь некомпетентный подонок, к которому надо относиться соответственно. — Как вам наверняка известно, я не могла не думать о событиях в доме на улице Стенгаде.

— Да, не каждый день кому-то чудом удается отдать даже не одну, а две единицы табельного оружия наркоманке и шлюхе под кайфом, — заметила Йенсен с ухмылкой.

— Не знаю, какие у вас версии, если они вообще у вас есть, — сказала Дуня, краешком глаза увидев, что уже двенадцать минут десятого. Поэтому она решила начать без прокурора и Свейструпа. — Лично я убеждена в том, что это так называемое «веселое избиение».

— Тебе не надо беспокоиться. — Йенсен откинулась на стуле, сплетя пальцы на затылке. — У нас есть целый ряд версий. Разница между нами в том, что мы их не обнародуем, пока не убедимся окончательно.

— Ни перед кем я ничего не обнародовала, кроме как перед вами. Я также не вижу никаких оснований делать это, пока виновные не будут схвачены, хотя я полностью уверена.

— Извини, но что такое «веселое избиение»? — спросил Магнус, подняв руку, словно сидел на уроке.

— Молодые люди бьют и калечат случайных и совершенно невинных жертв, одновременно снимая это на свои мобильные и выкладывая фото в сети. Словно это забава за неимением лучшего.

— Это началось в Англии среди безработной молодежи, — добавил Уссинг. — Но пока нет никаких признаков того, что это явление дошло до нас.

— Именно что дошло, в чем ты скоро убедишься. — Дуня нажала на клавишу пробела и притушила свет. Проектор пробудился к жизни и показал опущенный экран. — Я нашла этот ролик на Ютубе. Это снято чуть больше года назад. Вы увидите, что дело происходит среди бела дня в центре Хельсингёра.

Она стала демонстрировать дрожащий ролик под классическую струнную музыку. Кто-то в темно-зеленой куртке с капюшоном и в натянутом на голову чулке появляется в кадре и кланяется, словно перед выступлением. Круглый желтый смайлик на чулке закрывает бо́льшую часть лица мужчины, который надевает на голову капюшон и начинает идти по улице.

— Что это за музыка? — спросила Йенсен.

— Наверняка Бетховен, как в «Заводном апельсине», — сказал Уссинг.

— На самом деле нет, хотя это наверняка служило источником вдохновения, — сказала Дуня. — Это Моцарт. Третья часть тридцать девятой симфонии ми бемоль мажор. — Теперь они наконец начали понимать, что она сделала свою домашнюю работу. Что нельзя просто так дать ей по рукам. — Что само по себе дает понять, что тут происходит. Наряду с «Женитьбой Фигаро» это считается в одной из его наиболее веселых и полных надежд симфоний.

Скачущая камера следит за человеком, который идет все быстрее пружинистым шагом, нагоняя женщину, разговаривавшую по мобильному. Один удар, нанесенный сзади прямо в правое ухо, — и женщина мешком падает на тротуар. Камера спешит к женщине, которая неподвижно лежит на земле, и снимает пять сильных пинков — почти в такт музыке — по голове поношенной парой кроссовок.

Сразу же после этого в кадре опять появляется замаскированный мужчина, который по-прежнему идет вперед по улице легким шагом, словно пританцовывая. Не останавливаясь, он поворачивается к камере лицом, закрытым желтым смайликом, и машет зрителям — мол, идите за мной. Через двадцать метров одним движением руки он стаскивает с велосипеда проезжавшего мимо мужчину. Машина сзади вынуждена затормозить и остановиться, но преступник, похоже, нисколько не беспокоится и продолжает бить и пинать велосипедиста. Вскоре тот перестает защищаться и остается неподвижно лежать посреди улицы. И только тогда злоумышленник спокойно бежит дальше мимо машины.

— Я нашла еще три таких ролика. — Дуня включила свет и увидела, что наконец пришел Свейструп. Хотя без Юлие Витфельдт. — Все сняты здесь, в Хельсингёре, около года тому назад и смонтированы под музыку Моцарта. В последнем уже трое злоумышленников замаскированы таким же образом: на головы натянуты чулки, а лица закрыты смайликами.

— А почему ты думаешь, что это имеет хоть какое-то отношение к нашему расследованию? — спросил Уссинг, взяв булочку.

Дуня как раз надеялась на этот вопрос, и ей пришлось сделать усилие, чтобы не ответить сразу же.

— Во-первых, — начала она, — кто сказал, что я так думаю? И во-вторых, у нас есть свидетель, а именно Санни Лемке.

— Ты имеешь в виду ту, что стреляет направо и налево твоим пистолетом? — спросила Йенсен.

— Именно.

— Как ты можешь быть так уверена в том, что не она убила своего брата? Мы только что получили ответ, что кровь, которую мы нашли в доме на улице Стенгаде, принадлежит убитому, что привязывает ее к месту убийства.

— Да, но если вы прочли до конца отчет о вскрытии, то видели, что Оскар Педерсен утверждает, что преступник или преступники, вероятно, прыгали по жертве, пока он не умер, что подтверждают несколько кровавых следов обуви на месте убийства.

— Но это не говорит ни за, ни…

— Я хочу сказать, — прервала Дуня, — что на кедах Санни совсем не было крови.

— Она вымыла их или надела чистые. — Йенсен пожала плечами.

— Мы ведь говорим о бездомной наркоманке, которая…

— А как ты объяснишь кровь на ее руках и футболке? — перебил Уссинг.

— Точно не знаю, но предполагаю, что она попыталась оживить его, как только преступники скрылись.

— Мы не работаем с предположениями, — отозвалась Йенсен.

— К тому же Санни несколько раз повторила, что они были «желтые и веселые» и вели себя так, словно это игра.

— Желтые и веселые? — Уссинг рассмеялся. — Только не говори, что это единственное, что у тебя есть. Что мы сидим здесь и теряем время только поэтому.

— Сёрен, она была там и видела все собственными глазами.