Минус восемнадцать

От осознания того, что они имеют дело не с многоликим преступником-одиночкой, а с двумя преступниками, мужчиной и женщиной, сникла вся команда. Тот факт, что есть еще одна преступница, которая находится на свободе и к тому же настолько хладнокровна, что без проблем идет прямо в СИЗО, притворившись Диной Ди, и показывает не на того человека на очной ставке, выбил почву у них из-под ног. Фабиан не видел никакой другой возможности, кроме как дать Тувессон сдержать свое обещание и позволить им ночью отдохнуть.

Сам он все еще находился в шоке. Он понял это, когда по дороге домой заехал в магазин Ика Курир, чтобы купить продукты для тако на ужин, но стал метаться по магазину, начисто забыв, какие туда входят ингредиенты.

Но когда он, держа пакет с продуктами, пришел домой, к его удивлению там уже пахло только что приготовленной едой, а из стерео звучала композиция Металлы певицы Файст. Словно Бог не мог не вмешаться — в ту секунду, когда Фабиан закрыл за собой дверь, раздались первые ноты «Горько-сладких мелодий».

— Привет, — Соня издалека улыбнулась ему. — Ты пришел как раз вовремя. Ужин готов. — Она открыла крышку духовки, достала оттуда лазанью, от которой шел пар, и поставила ее посредине накрытого стола.

Никто так не готовил лазанью, как Соня. У нее было свое тайное сочетание приправ, и он не мог вспомнить, когда последний раз вдыхал этот характерный запах, который, не спрашивая разрешения, перенес его в другое время. В другую жизнь, где они по-настоящему были вместе. Тогда они вместе ужинали, смеялись и делились своими бедами за еще одной бутылкой вина.

— Привет, — ответил Фабиан, одновременно пытаясь понять, в чем собственно дело. Ее не было дома с субботы, а теперь она вовсю хозяйничала на кухне и к тому же приготовила свою лазанью первый раз за несколько лет.

— Я думал, что ты у этого Алекса Уайта.

Ясно, что что-то не так.

— Там я тоже была, но это не то, что ты думаешь. Он был в Лос-Анджелесе, а я работала практически день и ночь. Посмотри, все почти готово. — Жена показала ему фото в мобильном — прямоугольный деревянный ящик высотой в несколько метров стоял на опорах посреди большого выставочного зала в доме Уайта. — Остается только наружная отделка, и его можно вешать. Правда, красиво?

Фабиан кивнул. Он не мог не согласиться. И размеры, и форма действительно впечатляли. Это полностью отличалось от всех ее предыдущих работ. К тому же Соня сделала все за рекордно короткое время, словно после долгих лет наконец вскрыла код собственной творческой энергии. Может быть, поэтому у нее хорошее настроение.

— Но я также успела о многом подумать, — продолжила Соня и взяла обратно мобильный. — Пойди позови детей. Сейчас будем ужинать.

Фабиан кивнул и достал телефон, чтобы послать смс, но потом решил подняться к ним. На самом деле ему хотелось спросить Соню, думала ли она о них и к чему пришла. Остается ли она с ним, или все кончено.

Поднимаясь наверх, он столкнулся с Матильдой, которая так сильно накрасилась, будто собралась в Копенгаген на угол улицы Истедгаде. Он повернулся, чтобы что-то сказать, но дочь уже спустилась вниз, стуча каблучками, и прошла на кухню.

Из комнаты Теодора лилась та же музыка судного дня, которую сын обычно слушал в предыдущие годы, когда ему было совсем плохо. Как Фабиан и ожидал, он лежал на кровати, уставившись в потолок.

— Теодор, сейчас будем есть. Ужин готов.

— Я не голоден.

Фабиан подошел к стерео и сделал тише.

— Что-то случилось?

— Нет, просто не очень хочу есть.

— Точно?

— Тебя это напрягает?

— Не знаю. — Фабиан сел на край кровати. — А должно?

Теодор закатил глаза, ничуть не скрывая, что готов сделать все что угодно, только бы у него был новый отец.

— Послушай, — продолжил Фабиан, — я же вижу, что что-то случилось. Если не хочешь рассказывать, не надо. Видит бог, я тоже не хотел рассказывать моим родителям. Но знай, что ты всегда можешь прийти к…

— Эй вы там, наверху! Где вы есть? — прокричала Соня с нижнего этажа.

— Послушай… Ты как минимум можешь составить нам компанию. Пойдем.

Лазанья была такой же вкусной, как и раньше, а благодаря итальянскому вину, на которое не поскупилась Соня, последний поворот в расследовании отступил на задний план. Даже Теодор положил себе немного, хотя был бледен, как никогда, и в основном сидел, уткнувшись носом в тарелку.

— Тео, что с тобой? — через какое-то время спросила Соня. — Что-то случилось?

— Черт, что вы никак не заткнетесь. Я же сказал: все спокойно.

— Попрошу не выражаться, — Фабиан поднял палец в знак предупреждения.

— У него несчастная любовь, — сказала Матильда с набитым ртом. — Это видно издалека.

— Да что ты в этом понимаешь? — спросил Теодор.

— Мы с Эсмаральдой вчера говорили об этом с Гретой, и она сказала, что ты поссорился со своей девушкой.

Теодор так резко встал, что опрокинул свой стул.

— Ты ни черта не знаешь, о’кей? Ты понятия ни о чем не имеешь.

— Но Тео, — вмешалась Соня. — Ты не слышал, что сказал папа? В этом доме мы друг с другом так не разговариваем.

— Нет, и поэтому с этой минуты я не скажу ни слова. — Теодор скрылся на лестнице, и скоро раздались отдаленные такты музыки.


— Боже, что с ним? — Соня покачала головой. — Ничего не понимаю. Совсем недавно он был в прекрасном настроении.

— Тогда он был влюблен и счастлив, — сказала Матильда и допила свое молоко.

— А сейчас? Влюблен и несчастлив?

Матильда пожала плечами.

— Не знаю. Если хочешь, могу спросить Грету.

— А кто это? Привидение, о котором ты все время говоришь? — спросил Фабиан.

— Мы называем их не привидениями, а духовными сущностями.

— О’кей, но мне не нравится, что ты этим занимаешься. Я считаю, ты должна с этим кончать.

— Это почему? Ты же все равно в это не веришь?

— Нет, но будет лучше, если ты прекратишь.

— Должна сказать, что я согласна с папой, — сказала Соня, подливая себе вина.

— Ой, вы вдруг стали во всем заодно. Вы что, опять влюбились друг в друга или что-то еще?

— Не разговаривай с мамой таким тоном. Это относится к тебе в той же степени, что и к Теодору, — сказал Фабиан и убрал свой бессмысленный палец. — И потом хотелось бы узнать, почему ты так сильно накрасилась.

— Что, ты и на это будешь сейчас жаловаться?

— Матильда, тебе тринадцать лет.

— И? Я становлюсь женщиной, если ты этого не понял.

— Понял, но, во всяком случае, я еще не готов стать дедушкой. Так что почему бы не…

— Не беспокойся, я знаю, как предохраняться, — перебила его Матильда и встала из-за стола, не поблагодарив за еду и не убрав свою тарелку.

И только когда сквозь звуки музыки Теодора они услышали, как со всей силой хлопнула дверь в комнату дочери, он выдохнул и покачал головой.

— Ничего себе. — Он поднял бокал и посмотрел на Соню. — А я надеялся, что с ней будет проще.

— А кто не надеялся? — сказала Соня и тоже подняла бокал.

— Не намного проще, но хотя бы достаточно просто, чтобы выжить. Это же не такое большое требование? — Он выпил вина и увидел, как Соня засмеялась и покачала головой в знак согласия. Первый раз за долгое время ему показалось, что они сидят в одной лодке. — Ты сказала, что успела подумать.

Соня кивнула и наполнила их бокалы.

— Да, по-моему, очень хорошо, что я провела эти дни одна и успела кое-что осмыслить.

— Это никогда не бывает лишним. — Фабиан поднялся и пошел за новой бутылкой вина.

— Для начала хочу попросить прощение за то, что в прошлую пятницу я вела себя как сволочь.

— Выбрось это из головы, — сказал Фабиан и стал откупоривать вторую бутылку. — Я ничего хорошего не заслужил.

— Нет, именно что заслужил. И об этом я хочу поговорить. — Жена встретилась с ним взглядом, и он снова сел, не выпуская бутылки и не понимая, куда она клонит. — Фабиан. Я думаю, нам лучше развестись по-настоящему.





74




Жанетта Даун не любила больницы. Она никогда их не любила. Белые халаты, длинные коридоры и этот специфический запах казался ей сочетанием смерти и слишком сильных чистящих средств. От этого ей хотелось повернуться в дверях и уйти оттуда.

Последние роды прошли ужасно. Суне лежал неправильно, лицом вверх, и вышел лишь спустя сорок восемь адских часов. Она потеряла так много крови, что, наверное, это походило на съемки ремейка фильма «Ребенок Розмари». Просто чудо, что она вообще выжила.

А теперь она снова попала сюда. Правда, ей с мальчиками выделили отдельную палату с ванной. Но здесь были те же депрессивные лампы дневного света на потолке и те же белые халаты, которые заходили, когда надо и не надо.

Жанетта не могла понять, почему нельзя сделать палаты чуточку уютнее. Больше всего ей хотелось переселиться с мальчиками в «Гранд отель». В середине недели большой номер люкс почти всегда пустовал. Но нет, главный врач, естественно, воспротивился и настоял на том, чтобы они остались для наблюдения как минимум на трое суток.

Только после сильного давления полиции он согласился отпустить ее в СИЗО для опознания преступника. Но ей было тяжело. Гораздо тяжелее, чем она могла предположить. После этого она чувствовала себя как выжатый лимон, и больше всего ей хотелось лечь и снять с себя всю ответственность.