Минус восемнадцать

С момента драматических событий, которые произошли в подвале израильского посольства почти два года тому назад, когда один из ее не родившихся близнецов умер у нее в животе, она ждала, что он объявится, чтобы поговорить о том, что случилось на самом деле. И почему он не смог заставить себя нажать на курок и защитить ее, Томаса и Ярмо. О том, что двое их коллег ушли из жизни, а у нее только один ребенок.

Правда, он послал страшно дорогой букет цветов и через несколько месяцев навестил ее во время декретного отпуска. Но не для того, чтобы объясниться, а с целью рассказать, что они с семьей решили переехать из Стокгольма в Хельсингборг. Малин была совершенно огорошена — в руке она держала банку с кофе и совсем сбилась со счета, не зная, сколько положила ложечек в кофеварку.

А теперь, когда ему нужна помощь в расследовании, он позвонил, как ни в чем не бывало. Она была настолько удивлена и рада просто услышать его голос, что, не задумываясь, отбросила все раздражение и сказала да. Поэтому сейчас слушала гудки в ожидании его ответа, неумолимо втянувшись в нераскрытое дело двадцатилетней давности.

Фабиан сказал, что это срочно. То, что сегодня Вознесение, не играет, конечно, никакой роли, и как только ее гражданский муж Андерс пришел домой с большим количеством покупок из универсама «Виллис», она оставила на него Тиндру и поехала в Крунуберг, где в архиве нашла старое расследование. К счастью, у ее нового коллеги Пера Вигселя не было настроения работать. Или у Боба, как она его упорно называла по имени героя из американского мультсериала «Губка Боб Квадратные Штаны», поскольку коллега был таким же безнадежно квадратным и сразу бы стал задавать массу дурацких вопросов о том, чем она занимается и действительно ли Херман Эдельман дал ей задание.

— Привет, Малин, что-нибудь нашла? — раздался голос Фабиана, и у нее опять прошло раздражение. Она по-настоящему соскучилось по нему, и хотя он не сидел за письменным столом напротив, они словно опять работали вместе.

— Да, нашла, — ответила Малин, отпив давно остывший кофе. — А именно расследование двадцатилетней давности дела об убийстве Хеннинга фон Юлленборга.

— А кто это?

— Отец Бернарда и Акселя Юлленборгов. 16 мая 1992 г. его нашли убитым на одном из хуторов в его владениях к югу от Стокгольма. Это была чистая бойня. Согласно отчету о вскрытии ему нанесли целых восемнадцать ножевых ранений в спину.

— Кто отвечал за расследование? Эдельман?

— Да. Но он так и не довел дело до суда и, в конце концов, был вынужден закрыть его.

— Как так вынужден?

— Фабиан, я знаю, о чем ты думаешь. Но некогда он был действительно хорошим полицейским, тебе это известно так же хорошо, как и мне. Насколько я вижу, он проделал добросовестную работу и практически перевернул каждый камень. Уверяю тебя, это целый талмуд.

— О’кей, — сказал Фабиан, но Малин уловила, что он остался при своем мнении. — Есть ли какая-то взаимосвязь с убийствами братьев?

— Пока я этого не знаю. Я только успела пролистать материалы. Интересно, что на пенисе жертвы нашли и сперму, и кровь. Семя его собственное, а кровь нет.

— Значит, он кого-то изнасиловал.

— Да. Пожалуй, эта версия наиболее близка к разгадке. Насколько я вижу, Эдельман был того же мнения и считал, что убийство было совершено из мести.

— Были ли подозреваемые?

— Да, некая Вера Мейер, которая работала в имении поварихой. Она жила на хуторе, где нашли Юлленборга, и, естественно, ее первую вызвали на допрос. Но у нее было алиби — весь тот уикенд она провела у подруги в Кальмаре. К тому же оказалось, что кровь не ее.

— Но ведь они сделали не только это?

— Да, они допросили как минимум двадцать женщин в округе и взяли у них анализ крови, но безрезультатно. Все это крайне странно. Словно преступник просто растаял, как дым.

— Может быть, здесь мы можем провести параллели?

— Что ты хочешь сказать?

— Точно не знаю. Но наши преступники только и умеют, что таять, как дым. Эта Вера Мейер, она еще жива?

— Нет, она умерла от рака груди три года спустя. Как ты смотришь на то, что я поговорю с Эдельманом? Может быть, он скажет что-нибудь интересное.

— По-моему, лучше всего не посвящать его в это дело. Вернемся к хутору. Там есть какой-то адрес, чтобы узнать, кто там сейчас живет?

— Подожди, сейчас посмотрю. — Малин стала листать материалы расследования, пока не нашла несколько разворотов с фото, указаниями на карте и адресом места убийства. — Да, вот он. Дорога 857 прямо рядом с Йерной. — Она ввела адрес в графу поиска в полицейском реестре людей и адресов, и компьютер выдал список всех, кто жил на хуторе последние двадцать лет. — Нет, как странно, — сказала Малин и посмотрела на список более внимательно. — Похоже, там никто не живет с тех пор, как умерла Вера Мейер.

— Получается, хутор пустует семнадцать лет?

— Во всяком случае, если верить реестру.

Оба молчали больше минуты. Со времени их совместной работы прошло несколько лет, и, тем не менее, она точно знала, о чем думает Фабиан. Он хочет, чтобы она туда поехала, но не знает, удобно ли просить ее об услуге, и поэтому надеется, что она предложит сама.

Но она совсем не хотела облегчать ему задачу.





79




Фабиан заглушил мотор и расстегнул ремень безопасности. На душе стало легче. Он говорил с Малин второй раз, и она была совершенно спокойна. Она даже согласилась поехать на хутор, когда он набрался мужества и попросил ее об этом.

Он вышел из машины, запер дверь и посмотрел вверх на церковь Вознесения, которая со своей широкой и высокой колокольней явно слишком велика для маленького Хёганеса. Зазвонили колокола, приглашая на службу, и ему стало интересно: приходит ли в церковь с таким названием больше прихожан именно в день Вознесения Христа, чем в другие праздники.

Он перешел дорогу и подошел к четырехэтажному зданию на углу Большой улицы. Красный кирпич с одного торца и некрасивые балконы на передней части фасада, обшитые листовым железом. Почему комиссия по надзору за строительством разрешила это строить почти такая же большая загадка, как и то, почему архитектор потратил время на создание эскизов.


Кристоффер & Марианна Вестер было написано рядом с маленькой кнопкой на домофоне. Фабиан едва успел нажать на кнопку, как на застекленной алюминиевой двери зажужжал замок.

— Папа! Он уже здесь! — закричала дочка и исчезла в квартире, которая была оформлена в современном стиле — светлые тона, открытые пространства и окна на все стороны. Словно для того, чтобы подчеркнуть преимущество проживания в самом некрасивом доме квартала, квартира находилась в окружении одних красивых фасадов.

Папа сидел за обеденным столом в дальнем углу гостиной и смотрел на церковь. Он даже не повернулся, чтобы поздороваться. Фабиан прекрасно его понимал — мужчина совсем недавно узнал о том, что его жена больше никогда не вернется домой. Тем временем дочка, которой явно было не больше одиннадцати-двенадцати лет, принесла из кухни поднос, где стояли кофе, чай и только что испеченный пирог.

— Это банановый пирог. Ты любишь банановый пирог?

Фабиан кивнул, хотя не мог вспомнить, когда пробовал это последний раз.

— Можно я сяду?

— Садись сюда, — девочка кивнула на место напротив отца и поставила поднос на стол. — Кофе или чай?

— Лучше кофе, — ответил Фабиан и сел на стул. — Помочь тебе?

— Нет, не надо, — ответила она и начала подавать.

— Какая у тебя толковая дочь. — Фабиан ожидал какой-то реакции. Но отец продолжал смотреть в окно. — У меня самого двое детей, которые старше, но они даже не способны вынуть посуду из посудомоечной машины.

— Сегодня год, пять месяцев и три дня с тех пор, как вы перестали искать мою жену, — сказал мужчина, не отрывая глаз от слишком большой колокольни.

Фабиан кивнул, уверенный в том, что так и есть, и собирался объяснить, что не имел никакого отношения к следствию, как отец продолжил.

— Вы сказали, что поиски перейдут в новую и более эффективную с точки зрения ресурсов фазу, где вы принесете больше пользы за письменным столом.

— Возможно. К сожалению, я не имею никакого отношения к…

— С тех пор я не слышал ни одного слова, — перебил его отец и повернулся к нему. — Ни единого проклятого слова за полтора года. Я называю это эффективным с точки зрения ресурсов. Вы не хотели ни встречаться со мной, ни отвечать на мои звонки. Вы последовательно отказывались говорить, как продвигается дело и что происходит. На мои мейлы я получал лживые ответы под копирку с заверениями, что вы по-прежнему работаете над делом и совсем не теряете надежду.

— Мне очень жаль, что вы воспринимаете работу полиции как…

— А теперь самое время возникнуть. Теперь, когда вам нужна моя помощь. Теперь нам надо стоять по стойке смирно, угощать вкусным кофе и быть чертовски благодарными.

— Кристоффер, у меня всего лишь несколько простых вопросов, которые помогут нам…

— С чем? Найти ее живой, чтобы она снова вернулась домой? — Отец ждал ответа, который Фабиан не мог ему дать. — Нет, не собираюсь.

— Но папа…

— Мейя, не вмешивайся. Фабиан, или как там тебя зовут, мне плевать, кто виноват. Мне плевать, поймаете вы его или нет. Мне плевать, какое он получит наказание и что произошло. Мне плевать на все, пока Марианны нет.

Фабиан хотел было ответить, но передумал. Мужчина прав. Ни он, ни кто-либо другой не могут ничего сделать, чтобы этим людям вернули их Марианну. Это как с Томасом и Ярмо. Неважно, сколько часов в неделю он проводит в стрелковом клубе. Он никогда не сможет снять с себя вину.

— Кристоффер, я понимаю, как…

— Ничего ты не понимаешь! — Мужчина встал, исчез в холле, и через несколько секунд послышалось, как хлопнула входная дверь.

Фабиан не знал, что делать. Он собирался рассказать, где они нашли Марианну Вестер и спросить, что произошло в день ее исчезновения. Но в первую очередь хотел поделиться их подозрениями относительно того, что Юхан Хален был одним из ее клиентов, и расспросить о том, что в таком случае ей удалось выяснить и почему это представляло угрозу для преступников. Но ему оставалось только встать и поблагодарить за кофе.

— Тебе не надо уходить. Пока, — сказала дочка. — Он вернется не раньше, чем через час, и я с удовольствием послушаю, что ты расскажешь.

— Только в присутствии твоего отца, Мейя. К сожалению. Ты слишком маленькая. Если бы при нашем разговоре мог присутствовать какой-нибудь родственник.

— Я была слишком маленькой, чтобы потерять мою маму. Но я же слышала, что происходит.

Фабиан опять сел. Девочка права. Какое право он имеет отказывать ей?

— Значит, в конечном итоге вы ее нашли.

— Да. И, к сожалению, твой папа прав. Она никогда больше не вернется домой.

Девочка поставила чашку с чаем и опустила глаза.

— Я поняла это, когда они позвонили папе. Но когда я его спросила, он промолчал.

С одной стороны, Фабиану хотелось взять ее на руки, обнять и утешить. С другой — выбежать на улицу, найти ее отца и трясти его до тех пор, пока тот не очнется и не осознает, чему подвергает свою дочь. Но он продолжал сидеть.

— Окружающие все время говорили, что я не должна терять надежду. Что это единственное, что я не должна делать. И я надеялась. Каждую ночь, засыпая, я лежала и надеялась, что я ошибаюсь. Что то, что я знала в глубине души, неправда. Но это оказалось правдой, и теперь я так же расстроилась, как и тогда. Не понимаю, почему все говорят о том, что надо надеяться. Если бы не это, у меня бы сейчас не осталось больше слез.

Фабиан наплевал на все правила, писаные и неписаные, посадил девочку себе на колени и обнял ее. Ничто в ней не сопротивлялось. Она вела себя совсем не так, как Матильда. Наоборот, она оказалась в его объятьях, словно ей не хватало именно этого.

Он хотел сказать, что количество слез — величина постоянная, и те слезы, которые выходят сейчас, не могли выйти раньше. Заставить ее понять, что надежда все равно важна и существует, хочешь ты этого или нет. Как это помогало ей во всем — от вставаний по утрам до приготовления самого вкусного в мире бананового пирога. Но он молчал, поскольку ни одно слово не отзовется в ней, учитывая то, через что она прошла.

— Мама должна была помочь мне сделать уроки. Я написала сочинение о моей лошади.