Минус восемнадцать

— Да, вполне может быть, — отозвался Муландер. — Но мое предположение, что это водолазный костюм.

— Водолазный костюм?

— Именно. Вероятно, у него на заднем сиденье лежат также ласты, маска и кислородный баллон. Если это так, чисто теоретически он мог выйти из машины под водой и скрыться по дну моря.

— Ты это серьезно?

Муландер кивнул.

— А Петер Брисе? — спросил Утес. — Тогда где он?

— Предположительно в багажнике. Я бы, во всяком случае, положил его туда. Ведь под водой можно без проблем достать его и посадить на водительское сиденье.

В комнате опять воцарилась тишина. Конечно, некоторые вопросы удалось прояснить. Если версия Муландера подтвердится, значит, Брисе убили. Но кто тогда преступник? И какой смысл во всех этих тщательных приготовлениях после смерти жертвы? И вопрос, который затмевает все остальные: почему никто не заявил о пропаже Брисе, если он мертв уже целых два месяца?

В кармане завибрировал мобильный — каждый день Фабиану приходило напоминание о том, что у Теодора началась перемена и пора звонить сыну. Пусть даже для того, чтобы обменяться парой ничего не значащих слов. Он дал себе обещание, которое не нарушил со времен случившегося летом 2010 года.

Этот раз будет первым.





10




В отделении полиции Хельсингёра Иб Свейструп откинулся на старый скрипучий стул, изучая через грязные очки для чтения распечатанное фото окровавленной женщины на пешеходной улице.

— Да, вид у нее, без сомнения, устрашающий из-за всей этой крови. Кстати, где ты нашла фото?

— На Ютубе, — ответила Дуня. Она четко видела, как ее начальник изо всех сил пытается понять, что такое Ютуб.

— Вот как. Да, именно. Вот оно что. Вся эта новая техника — нечто невероятное. Сам я никогда с этим не расстанусь. — Он отложил распечатку и показал свою старую нокию. — Здесь все, что мне требуется, и немного сверх того. Текстовые сообщения, сигналы и календарь. Все, что только пожелаешь. К тому же телефон никогда не разбивается, а зарядки хватает почти на целую неделю.

Именно последнего стало не хватать Дуне уже через сутки после того, как она сменила своего старого верного помощника на айфон. Но сейчас она хотела поговорить не об этом.

— Как мы будем действовать дальше?

Она посмотрела начальнику в глаза, хотя знала, что он этого не любит.

— Как нам действовать дальше? Да, у вас с Магнусом закончилась утренняя смена, и как только вы напишите рапорт, то можете ехать…

— Я имею в виду расследование. Как мы с ним поступим?

— Именно, ты думаешь о пистолетах, которые она прихватила. Да, хорошего тут мало. Как ты понимаешь, у меня нет другого выбора, кроме как подать заявление, и тогда ваш рапорт, разумеется…

— Естественно, мы составим рапорт. Я думаю о том, что с ней произошло. Откуда вся эта кровь? — Дуня показала пальцем на окровавленную футболку женщины. — Это явно не ее кровь. На женщине не было ни одной раны. Но что-то определенно произошло, так ведь?

— Так. К сожалению, мы должны проработать эту гипотезу. Делом займется следственная группа, и я, конечно, передам им вот это. — Свейструп показал распечатанную фотографию женщины.

— Ты ведь не Сёрена Уссинга с Беттиной Йенсен называешь следственной группой?

— А кого еще мне так называть?

— Иб… — Дуня не смогла сдержать вздох. — Я прекрасно понимаю, что ты несешь ответственность и принимаешь решения. Но если позволишь мне сказать, то…

— Дуня… — Свейструп снял очки, склонил голову набок и достал из запасников свою самую теплую улыбку.

Эта улыбка Дуне обычно нравилась. В отличие от очень многих коллег, Иб Свейструп был теплым и приветливым человеком. Но теперь эта улыбка вызвала у Дуни сильное раздражение, так что у нее зачесалась голова. В этой улыбке виделась лишь снисходительность. Словно начальник — терпеливый отец, а она — капризный ребенок, который клянчит сладкое.

— Я могу понять, почему ты проявляешь такую личную заинтересованность, — продолжил он и кивнул в знак подтверждения своим словам. — Ведь твое табельное оружие сейчас находится неизвестно где.

— Да если бы проблема заключалась только в оружии! Тебе, как и мне, также хорошо известно, что у этих двоих нет опыта в расследовании дел такого рода. Боюсь, что произошло что-то по-настоящему серьезное и…

— Ты немного преувеличиваешь.

— Нет, наоборот. Это не ограбление киоска с мороженым на улице Бростреде. Жаль, что мне приходится это говорить, но…

— Дуня, хватит, — Свейструп вздохнул. — При худшем раскладе и тебе, и Магнусу запретят работать в полиции из-за того, что произошло. Так что нет, ты не будешь участвовать в расследовании только потому, что ты…

— Я не хочу участвовать. Я хочу его вести.


Улыбка исчезла с лица Свейструпа, и теперь он больше напоминал усталого родителя, чей ребенок лежит на полу и кричит, чтобы ему дали сладкое.

— Я знал, что так и будет. Так и знал. Я говорил это, еще когда брал тебя на работу. Помнишь? Когда ты опозорилась на весь Копенгаген и никто из коллег не хотел нанимать тебя ни за какие коврижки.

Дуня должна была предвидеть, что разговор примет именно такой оборот. Как к хронической боли, она привыкла к преследовавшей ее истории о том, как она подделала подпись своего бывшего начальника Кима Слейзнера. С тех пор прошло уже почти два года, но это явно не имело значения.

Нельзя сказать, что она сожалела о своем поступке. Ни капельки. Тогда она прекрасно понимала, что Слейзнер уволит ее при первой возможности. И плевать, что она помогла шведской полиции раскрыть одно из самых сложных дел об убийстве в наше время. Ее начальника интересовало только одно.

Месть.

Но в глубине души Дуня все же рассчитывала, что, вышвырнув ее из отдела, он оставит ее в покое. Что после такого унижения все закончится, и их пути никогда больше не пересекутся. Теперь, задним числом, она поняла, какой же была наивной. Как будто слизняк Слейзнер будет довольствоваться тем, что уволит ее, когда на самом деле это только начало террора.

В каком-то смысле на нее даже произвело впечатление, как у него это хорошо получалось. Как ему удалось распространить споры плесени на многие километры и внедрить их во всю полицейскую организацию, что теперь позволяло ему использовать свою власть без малейших последствий.

Полтора года Дуня искала работу во всех отделениях полиции в Копенгагене и за его пределами. Работу, для которой она создана. Но ее везде встречали только уклончивые отговорки — мол, должность уже заняли или сократили.

И только когда она дошла до отделения Север в Хельсингёре, пошел клев. Конечно, на работу в качестве следователя рассчитывать было нельзя, и ей снова пришлось надеть форму. Но все лучше, чем унизительно маленькое пособие по безработице.

— Это Слейзнер, так ведь? — спросила она в конце концов, прекрасно понимая, что идет по тонкому льду.

— Что?

— Ким гребаный Слейзнер. Это его рук дело?

Свейструп фыркнул.

— Тебе прекрасно известно мое мнение об этом человеке. Он, может быть, лает громче всех дворняжек в Копенгагене. Но сюда его поводок не дотянется.

— Тогда в чем проблема? Помимо того, что ты хочешь домой к жене и к вечернему джину с тоником.

Чашка с кофе опрокинулась от удара кулаком по столу, и кофе залил фото окровавленной женщины.

— Ты не имеешь права говорить о том, что я хочу, а чего не хочу. Ты прекрасно знаешь, в чем причина.

Дуня перешла грань, и у начальника были все основания выйти из себя.

— Иб, я знаю, что меня взяли в полицию по охране общественного порядка, и я должна всем мозолить глаза в моей красивой форме.

Что сделано, то сделано, и теперь ей только оставалось продолжать гнуть свою линию.

— Хорошо! Тогда так и делай! Твоя следующая смена завтра в первой половине дня. Так что если хочешь до этого взять оружие напрокат, ты должна как можно скорее написать рапорт.

Независимо от того, что Иб, Магнус или кто-то другой думает об этом.





11




Когда Хампус, бойфренд Ирен Лильи, спросил ее, не хочет ли она прооперировать грудь, она сначала рассмеялась. Потом страшно рассердилась и прочла ему целую лекцию о том, как это дешево и пошло, а также лишний раз доказывает, что неравенство между полами заставляет женщину угождать мужчине.

Все это переросло в грандиозную ссору, после которой они неделю не разговаривали.

Но сейчас, сидя напротив Ильвы Фриден в ресторане на площади Марии, Лилья не могла оторвать глаз от ее декольте, пытаясь вычислить, силикон там или нет. Лилье редко доводилось видеть грудь такой красоты.

— Ты знаешь, что будешь заказывать? — спросила Ирен, решив взять баранью колбаску на гриле и французский картофельный салат.

— Да, я возьму только салат дня, — ответила Ильва.

По-хорошему, ей надо бы тоже заказать один салат, но ей нравились бараньи колбаски, и она решила наплевать на то, что ей надо. Просто эти проклятые груди внушали ей неуверенность.

— Рассказывай. Что случилось? — спросила она, наливая им из графина воды, в которой плавали огуречные дольки.

— Если совершенно честно, я даже не уверена, что на самом деле что-то случилось.

— Что ты хочешь этим сказать? — Лилья отставила графин.

— Я хочу сказать, что на твоем месте я бы не раздувала эту историю. Просто моя коллега по салону убеждена, что надо заявить в полицию.

— Это правда, что твой муж исчез в понедельник?