Мир миров

– Из меня тоже плохой придворный песик. Может, так и есть с этой войной, как вы говорите. Только, видите ли, воин из меня никакой. Пострелять в бандитов – вот и вся работа. Я выслеживал воров, которые грабили на железных дорогах, и время от времени гонялся за вооруженными бандитами, которые нападали на поезда. Порой стрелял в людей, порой в демонов. Без разницы.

– С живыми и мертвыми война одинаковая, – согласился Бурылович.

– Это все в прошлом, – махнул рукой Грабинский. Ни он, ни шляхтич не замечали Кутшебу и мару. – Потом пришло благоразумие. Но когда я перестал выслеживать их и убивать, закончилась милость начальства. Мирек думает, что меня понизили, потому что я с ним пошел на ту операцию. Но это не так. Руководству было всё равно, кого я убивал, в конце концов, это тоже были бандиты. Руководству не понравилось, что я больше не хотел убивать. Видите ли, когда я стоял там плечом к плечу с Мирославом, я увидел в нем что-то такое… – он замолчал.

– Это страшный человек, я вижу это. Страшный воин. Но и друг тоже страшный. Даже я, пожалуй, его боялся бы. Но не боюсь. Потому что в нем есть честь.

– Честь? – Грабинский хрипло рассмеялся. – Простите. Что мы знаем о чести? Простите меня, но честь – это миф.

– В наше время мифы оживают, правда? – ответил с улыбкой шляхтич.

– Наверное, но не все. В городе, в Галицийских железных дорогах, в сенате, в городских советах, в советах корпораций, а даже в дирекции небольшой фабрики… честь – это нечто из прошлого. Мы смотрим на эту честь как на иллюзию, на что-то такое, чего никогда не было… прибаутку из сказок, которые нам рассказывали мамы, когда им еще казалось, что они могут нас воспитать.

– Много в вас, сударь, печали.

– Ей есть откуда взяться. Вы знаете, что у меня в руках?

– Я глаз с этого не спускаю. Вы – мой гость. Но если выпьете хоть глоток из этого кувшина, станете одним из моих домашних. Я всегда буду рад хорошему солдату. Но хотите ли вы этого, сударь?

– Пришли ко мне какие-то люди… за месяц до того, как меня нашел Мирек. – Грабинский как будто не слышал ответа коменданта. – Сказали, что явится ко мне друг, которого я давно не видел. Они рассказали, как он убивал и что они не могли напасть на его след, потому что его оберегали могущественные хранители. Но они нашли способ. Проверили судьбы всех, с кем он мог столкнуться. Так они добрались до меня и еще одного парня… неважно. Пришли, словом, и сказали, что Мирослав вернется в мою жизнь. И что я снова обрету детей и жену, и службу, и честь, как вы говорите. Если только в нужный момент выдам им его.

Шляхтич молчал.

– А чтобы я не сомневался, сказали, что сделают с моей женой и детьми, если я не соглашусь… Эта сучка изменила мне, чтоб её… Но дети! Я их много лет не видел. И что в таком случае подсказывает ваша честь?

– Честь, – ответил господин Бурылович, – это не иллюзия. Я сам помню мужчин и женщин, для которых честь была как кровь и воздух. Они выходили с саблями против целых армий, вставали перед ордами врагов, и каждый из них мечтал лишь о том, чтобы убивать. Они шли на дуэль с защитником противника, и в живых оставался только один. И потом могли повернуться спиной к вражеской армии и уйти. Что, как не честь, заставляло их сдержать слово, данное только что убитому человеку? Но, может, вы, сударь, и правы. Может, это сказка. Я порой не знаю, мои воспоминания – это реальные события или сцены из баллад. Когда-то я был человеком, сейчас я легенда. Может быть, меня меняет человеческое представление о том, каким было прошлое? Может, это всего лишь красивая поэзия, а честь, как вы говорите, никогда не существовала? Но скажу вам, сударь, лишь одно: даже если ее тогда не было, сейчас она есть. И мне всё равно – появилась ли она из истории или из баллады. Она существует, и это не иллюзия, а могущественная сила. Как магия, как силы, благодаря которым начинается день и кончается ночь. Сейчас всё изменилось. Сейчас сила берется из сказок и из магии, ее дают нынешние хранители этого нового мира, которого я не знаю. Потому что такие, как я – упыри, воскресшие и даже персонажи из сказок, – в нее верят.

– И как, при всём моем уважении, это должно мне помочь?

– Если хотите, выпейте из этого кувшина. Я охотно приму к себе ваш дух. У вас есть честь, она вам и подскажет, как поступить.

– Честь? – Грабинский снова рассмеялся, но в голосе его не было веселья. – Я однажды уже убежал! Когда они оставили меня, эти посланники дьявола, я залез в долги перед людьми, которые такого не прощают. Хотел, чтобы меня убили. Сам не смог этого сделать. И знаете, что произошло? Я был на волосок от смерти. И кто спас меня из их рук? Мирек. Насмешка судьбы, не правда ли?

– Не мне обсуждать приговоры Провидения. Но, может, вас двоих объединяет нечто большее, чем обычная человеческая судьба? Господин Грабинский, мне пора возвращаться на торжество. Останьтесь здесь, подумайте над тем, как переплетаются судьбы, и примите то решение, которое каждый человек принимает сам. Как по мне, ни одно из них не будет для вас плохим.

– Потанцуем? – шепнул Кутшеба, видя, что Бурылович поднимается. – Пойдем потанцуем.

– Не поговоришь с ним? Ты должен…

Он утянул мару за собой еще до того, как Бурылович увидел их и понял, что они подслушали разговор. Он стыдился своего любопытства, которое заставило его слушать. Чувствовал себя так, как будто предал Грабинского. И хотя ему было интересно, какое решение тот примет, он счел, что лучшее, что он может сделать, это подарить старому человеку ночь в одиночестве.

Он потянул протестовавшую, но все-таки подчинившуюся мару в зал и танцевал с ней до самого утра. Когда музыканты уже выбились из сил, демоница просто вжалась в него, и они качались на месте, в то время как мелодии становились всё более ленивыми, а его все больше удивляло ее тепло и волнение. А когда небо за окнами призрачной станицы начало светлеть, она поцеловала его в щеку, на удивление робко, невинно, и скрылась в нем.

Как только заиграл рассвет, они оседлали отдохнувших лошадей и, сердечно попрощавшись со всеми жителями крепости, уехали.





Глава 7




Сентябрь 1971 года по старому календарю, пятьдесят шестой год Предела, девятнадцатый год Мира, Краков



Высокий мужчина, имени которого Корыцкий не знал и называл его Пижоном, выехал с самого утра из Кракова на дрожках и направился в сторону Закшувка. Извозчик, как почти все, кто занимался тем же ремеслом, работал, конечно, на Корыцкого, поэтому генерал не поехал за объектом лично, а ждал возвращения извозчика, попивая коньяк в одном из кафе в районе Рыночной площади.

Эту радость он позволял себе с большой осторожностью; хотя он и считал, что по-прежнему может похвастаться крепкой головой, его любимая душечка всё более косо смотрела на его пристрастие к алкоголю. Она начала еженедельно ограничивать объем выдаваемого ему напитка и устраивала выволочку, если засекала, что он нарушил ее предписания. Эти наполненные теплом скандалы всегда забавляли Корыцкого, он принимал всё с покорным выражением лица и позволял себя ругать. Как будто и не был одним из самых могущественных людей в городе, перед которым трепетало большинство существ, живущих в краковских тенях.

– Вернулся, – сообщил официант, ставя перед генералом чашку чая. – Ни с кем не встречался. Бродил вокруг, как турист. А сейчас приказал отвести его к францисканцам.

В костел? Интересно.

Не существовало магов-христиан. Некоторым казалось, что они могут соединить магию с ревнивой религией, но в конце концов, если они действительно верили, то вынуждены были решать, с кем им проститься – с хранителями или с христианством. Даже самый ужасный демон мог пройти через ворота костела, никакая сила не отталкивала его от порога, Корыцкий, во всяком случае, никогда не слышал ни о чем подобном. Однако демоны боялись даже проходить мимо костелов. Они избегали крестов и святой воды, из человеческих тел их можно было изгнать при помощи экзорцизма, хотя Бог никогда воочию не демонстрировал своего могущества. Всё это казалось Корыцкому таким таинственным и необычным, что раз в месяц минимум по часу он проводил с каким-то обедневшим ксендзом, таскавшимся по бандитским закоулкам, чтобы хотя бы попытаться понять, в чем состоит смысл христианства после Предела. Его сила – в том, что, в отличие от всего измененного мира, оно не воспользовалось чудесами?

«Старею, – признал он, – если задумываюсь над такими вещами. Всё из-за этих детей!»

Он любил свои маленькие золотца, и не только потому, что видел в них свое отражение, но прежде всего потому, что видел, как они похожи на Малгоську. Он дорожил каждой проведенной с ними минутой, однако не мог отрицать, что впервые начал думать о старости и смерти, когда доктор показал ему новорожденного. «Мой ребенок приведет на свет моих внуков, – подумал он тогда. – Он останется, когда меня уже не будет».

Разумеется, ему не приходится рассчитывать на такое простой выход. Его, вероятно, оживят, чтобы он нес службу еще много веков. Его хозяева неохотно позволяют своим слугам уйти на вечный покой.


Он допил коньяк, после чего в сопровождении четырех агентов под прикрытием и одного явного – Серого – направился в сторону Францисканской. Сначала он прошел между двумя костелами двух нищенствующих орденов, которые веками смотрели друг на друга, потом мимо дворца, в котором заседал Совет города. Входя в спокойную прохладу костела, стены которого были разрисованы цветами, он наклонил голову, как будто отдавая честь Богу.

С витражей на него немного жутко смотрели святые, изображенные безумным художником. Ученые и люди искусства тысячи раз пытались призвать с того света Выспянского, но один за другим терпели поражение. Матейко вернулся охотно, чтобы до конца света рассказывать про историю Польши, как и Длугош, которого тоже не надо было просить дважды. Сразу после воскрешения он побежал поклониться королям, а они заточили его в Вавеле, и больше знаменитого летописца никто не видел. Большинство художников не имели ничего против возвращения в ряды живых, и, к удовлетворению снобов, Краков быстро вошел в число крупных некромантских столиц культуры и искусства. Некоторые воскресшие приезжали издалека – якобы для того, чтобы отвоевать у монашеских орденов свои сердца, но на самом деле они были неравнодушны к магии чакр, и им нужен был лишь повод, чтобы осесть в городе, с которым они не всегда были связаны при жизни. Выспянскому, казалось, было просто на все наплевать, он ни разу даже не ответил медиумам, с которых семь потов сходило, и чародейкам, старавшимся его вызвать. Рассматривая витражи, которые он спроектировал, Корыцкий был ему за это благодарен – похоже, он был исключительным психом – из тех, кто, гений он или нет, всегда создает проблемы.

Пижон сидел на одной из лавок. В это время в костеле было немноголюдно, верующие предпочитали контактировать с молчаливым Богом через богослужения. Какие-то недобатюшки выслушивали чьи-то исповеди, несколько служек крутились, вытирая воск с алтаря и подметая в молельнях. Пять старух бормотали свои просьбы и жалобы, а трое агентов Корыцкого притворялись сосредоточенно молящимися. Серый уперся, заявив, что не переступит порог костела, и ждал снаружи, бледный и встревоженный. По мнению Корыцкого, его охранник был в шаге от того, чтобы стать верующим. Эти монстры, которые больше всего боялись силы христианства, потом охотнее всего переходили в эту веру. Потеряет он защитника. Жаль.

Он присел возле Пижона. Парень не был похож на молящегося, ему и в голову не приходило преклонить колени перед величием Господа.

– Есть много других скамеек. Пустых, – сказал он, не отводя взгляда от витражей над алтарем.

– В этом-то и проблема, что пустых, господин маг. Я искал такую, чтобы… с вами.

– Так это ваш недотепа таскался за мной с самого утра?

– Ничего себе недотепа! – обиделся Корыцкий, в сердцах ругая недостаточно расторопного агента, но радуясь, что Пижон раскусил только одного. Интересно, кого? Наверное, Чижика, тот всегда был слишком рьяным. – Может, он должен был пояснить вам кое-что? Почему вы сюда пришли?

– Потому что в костелах мне обычно никто не мешает. Это для меня приятное разнообразие.

– Ну да, у господина Якубовского вы, наверное, круглосуточно заняты, не так ли? – Корыцкий позволил себе заговорщически подмигнуть, поймав на себе взгляд незнакомца. Пижон зажмурил глаза и вздохнул.

– Не прикидывайтесь передо мной идиотом, генерал, – сказал он твердо, но тихо, возможно, из уважения к тишине в святыне. – Вы знаете, кто я, а меня предупреждали насчет вас. Но если вам хоть что-то обо мне известно, то вы понимаете, что не сможете меня завербовать. Это, так сказать, метафизически невозможно.

– Сейчас – разумеется. Пока жив тот, кто вас призвал и связал с собой, что…

– Меня не призвали, господин Корыцкий, а создали! – гневно перебил он. – Даже мои воспоминания – это лишь смесь легенд и того, что на тему якобы моей эпохи думают историки. Я не тот, я – якобы тот.

– А что это меняет? – искренне поинтересовался Корыцкий.

– Честно говоря… не знаю. Просто метафизически-онтологические размышления. Идите уже. Ни одному из нас этот разговор ничего не даст.

– Позволю себе не согласиться. Вы знаете, зачем вас создали? Ваш создатель боится. И, по правде говоря, у него есть на это причины. Нет-нет, речь не обо мне, – быстро добавил Корыцкий, видя, что собеседник уже собирается что-то ответить. – Я пришел не запугивать или угрожать. Я пришел помочь. Однажды вы предстанете перед человеком, который придет убить Якубовского. Если ему это удастся, вы станете свободным. Если это произойдет и убийца выживет, скажите ему, что я лично прошу, чтобы он вас пощадил.

– Если я это сделаю, моя свобода может быстро закончиться, потому что я буду должен вам услугу, ведь так?

– Это более свободные сети, чем те, в которых вы пребываете сейчас. Метафорически выражаясь.

– Вы, люди, все одинаковые. Всегда только и ищете возможность кого-то использовать.

– У нас, людей, просто нет магических покровителей, которые могли бы заменить нам нашу такую удобную подлость, – ответил Корыцкий, на всякий случай попрощался и ушел.





* * *


Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, Дикие Поля



Чародею было приказано присутствовать на встрече, поэтому он послушался и пришел в наскоро вырытую землянку, окруженную примитивными укреплениями и кругами магических заклятий, созданных намного более профессионально.

– Послушный, как всегда! – презрительно прыснул одноглазый гном, которому казалось, что ненависть предоставляла ему немного свободы. – И всегда с этой своей птицей!

Чародей проигнорировал его. Он поставил клетку с Хитрецом на стол, чтобы птица хорошо видела человеческую мелочность и вероломство. А сам сел рядом.

Якубовский уже приветствовал старшего комиссара – человека в черном плаще, из которого буквально рвалась наружу мрачная сила. Маг не захотел становиться напротив него. Но думал о том, придется ли. Пока что он должен был только поклониться ему. Подгоняемый резким жестом Якубовского, он встал и коротко поклонился.

– А, это тот, – старший комиссар рассматривал его, будто скотину на ярмарке. Чародею было интересно, прикажет ли он ему показать зубы, и он в сердцах рассмеялся. Черт возьми, он не имел ничего против, чтобы мститель убил этих двоих. К сожалению, по крайней мере Якубовского он будет вынужден защищать.

Пять красноармейцев провели марсианина внутрь землянки. Сопровождающему его Чусу они не уделили никакого внимания. Это должно было что-то значить? Зная его досье, чародей полагал, что не стоит так им пренебрегать.

– Дорогой господин Новаковский! – старший комиссар почти подбежал к марсианину, чтобы обнять его как старого друга. Новаковский отступил на шаг и поднял четыре руки, демонстрируя тяжелые цепи, на которых было выгравировано охранное заклинание.

– Что за варварство! – закричал старший комиссар. – Прошу сейчас же это снять! Генрих, – обратился он к Якубовскому, – я не верю, что ты мог так повести себя с нашим гостем!

– Пока он находился под моей защитой, ему было удобнее. Это твой сержант…

– Расстрелять негодяя! – прорычал старший комиссар, и красноармейцы побежали выполнять приказ. Не прошло и трех минут, как до ушей собравшихся в землянке донеслась ровная автоматная очередь. Кунтц захохотал, Чус побледнел, а Якубовский скривился – почти незаметно, осторожно. Выражение лица марсианина не изменилось.

Новаковский сел за стол, налил себе воды из кувшина, на котором можно было прочитать инициалы Ростовых. И с видимым облегчением выпил, не отрывая глаз от бутылки.

– Я думал, что Пристань Царьград только обстреляли с воздуха…