Мир миров

– Нет, – Чус впервые в жизни перебил своего господина. – Нет, мой господин. Я думаю, что именно Кутшеба стал причиной нелогичного решения Якубовского. Я не знаю почему, но уверен, что здесь всё завязано на Кутшебе.





* * *


– Снова улизнул! – одноглазый гном в черном плаще, восседающий на большой золотой змее, способной мчать наравне с лошадьми, догнал Якубовского. – Из-за этого сукина сына я потерял глаз и пять лет жизни! Я потерял статус и уважение! А он всё еще жив. Почему вы позволили ему уехать? Он уже был в моих руках!

– Не переживайте, герр Кунтц.

– Товарищ Кунтц! – поправил Якубовского гном.

– Товарищ, разумеется. Теперь, когда вы предоставили нам его описание, мы знаем, кто наш враг, и достанем его, как только он вернется. А если не вернется, значит, он погиб.

– Только от моей руки! – заскрежетал зубами гном. – Любой другой смерти мало для этого негодяя!

– Будем надеяться, что он не улизнет от вас. Он мне напоминает… – он махнул рукой магу. – Будьте так любезны привести ко мне Евгения. Странно, что он не узнал своего бывшего друга!

– Кутшебу? – на лице Евгения, подошедшего только что, отразилось неописуемое удивление и смятение, он начинал понимать… – Это был Стах? Так он же б-был лысый… у него один отвратительный шрам над глаз-зом, а второй… на подб-бородке!

– Волосы можно отрастить, а шрамы убрать магией. Или доделать. – Ядом, который сочился в голосе гнома, можно было отравить целый отряд. – Вы об этом не подумали, товарищ?

– Я с-сам выбираю себе товарищей. – Евгений сплюнул так, что плевок едва не задел блестящий сапог гнома. Непонятно почему, но это вызвало на лице товарища Кунтца невольную улыбку. – Я не знаю, кто ты, к-коротышка, но ты точно мне не товарищ. Я знал лысого кареглазого Стаха с двумя паскудными шр-рамами на морде, а этот – это заросший сероглазый тип без всякого шрама. Он даже двигается иначе. Так что засунь себе свои выводы в…

– Достаточно, – перебил его Якубовский. – У меня нет к вам претензий. Этот человек пользуется магией. Он с легкостью мог вас обмануть. Вы свободны.

– Если бы я его допросил… по-нашему, мы могли бы что-то узнать. – Кунтц смотрел вслед Евгению без гнева, но с опасным интересом во взгляде.

– Все мои люди здесь под моей защитой, – напомнил ему Якубовский. – У меня были фотографии из Кельце, и я тоже не узнал Кутшебу. Так что же вы, товарищ, меня тоже станете допрашивать… по-своему?

– Да вы что, – неискренне рассмеялся Кунтц. – Вы, товарищ, принадлежите к числу лучших сыновей Революции, из вас так и хлещет энтузиазм! Ведь принадлежите, правда?

– Принадлежим, – прыснул Якубовский.

– И хорошо. Тогда позвольте, я поговорю с теми, на телеге… Деликатно.

– Марсианин привязан к слуге, можно даже подумать, что это его родственник. Помните об этом.

– Запомню. А вы запомните, что они уже не слуга и господин, а равные друг другу личности! Пусть они пленники, но тоже подчиняются законам Революции! У нас нет господ!

Произнеся эти пафосные слова, гном встрепенулся и направился к пленникам.

– Хорошие у нас союзники, – сказал чародей.

Якубовский посмотрел на него с удивлением. До этого момента маг не разбрасывался словами, как будто экономил, по обычаю жителей Кракова, на чем только можно, даже на звуках. Якубовский обладал полной и безусловной властью над ним, хоть и помнил, что имеет дело с созданием, порожденным легендами, которого некоторые ждали как пришествия мессии. Это создание, выращенное в тайных частных лабораториях, могло начать думать самостоятельно?!

– Это моя миссия и мои союзники, – прикрикнул он на всякий случай на слугу. – Вы – тоже мои.

– Я ваш до тех пор, пока жив, – согласился маг. – Даже здесь, хотя в Революции нет господ и слуг, – улыбнулся он, как показалось Якубовскому, препаскудно. – Поэтому только по доброте душевной предупреждаю вас, мой господин, что эти союзники не похожи на тех, кто остается верен данному слову.

– Что ты знаешь? – парировал Якубовский. – Я знаком с такими людьми, которым этот коротышка и в подметки не годится.

Однако он почувствовал тревогу. Революция была жестокой и коварной бестией. Насколько она изменила человека, которому он помог скрыться там три года назад? Казалось, что этот человек действовал согласно с планом Якубовского, но не могла ли Революция овладеть им?





* * *


Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, Дикие Поля



Их посадили на лошадей, которые больше напоминали духов, чем животных. Они были почти материальны, в отличие от коней окружающих их солдат, но охвачены какой-то необычной магией, под действием которой находился целый отряд.

– А Мочка снова смылся. – Грабинский какое-то мгновение грустно смотрел на фляжку, а потом освободил ее от остатков алкоголя. – Его унес тот летающий волк, мать его! Если они будут действовать вдвоем, то мы до них никогда не доберемся.

Всадники налетели на войско Черномора как будто из ниоткуда. Только что они казались утренним туманом, который ластится к степи, а в следующее мгновение стали стрелой, врывающейся в отряд изумленных тварей. Они растерзали врага, а потом добили тех, кто пытался обороняться в разрозненных группках, и тех, кто пытался спастись бегством. Только Мочка и Летающий волк смогли вырваться из западни.

– День добрый, дорогие господа! – прокричал солдат, который выполнял функции командира, хотя и не был им. Пока его товарищи еще заканчивали кровавое побоище, он посчитал нужным подъехать к ошарашенной кучке уцелевших. – У вас могущественный дух, не могли же мы бросить таких рыцарей на съедение этим сукиным детям! А вас, сударь, я, кажется, знаю? – он как-то странно посмотрел на Кутшебу.


– Я ездил когда-то с вами.

– Узнаю! Вы тогда скрывались под фамилией Кутшеба, напрасно стесняясь своего родового имени! А ведь у вас прекрасный герб, как раз подходящий для нашего сказочного мира. Так приятно встретить вас, хоть и в таком бедственном положении! А о волке вы не переживайте. Его часы уже сочтены. На него уже наточены ножи, да побольше наших.

И вот Кутшеба со своими спутниками проезжал между солдатами этого разномастного взвода, которым командовали трое: низкорослый полковник панцирной хоругви, одетый в цвета князя, о котором на Украине пели тревожные песни, важный господин с лицом, как будто вытесанным из камня, и рыцарь с печальными глазами и двуручным мечом, висевшим за спиной. Они с удовольствием отправились вместе с Кутшебой вслед за группой под руководством Грабинского, которая уходила от них, замаскированная колдовством Сары. На лошадях они быстро их нагнали.

– Я их знаю! – прошептал удивленный Грабинский, когда шляхтич с бельмом на глазу, несмотря на своё увечье, рассмотрел их под иллюзией Сары. – О боже! Как это возможно?

Ванда упала в объятия отца, а Сара – великана. Кутшебе выпало приветствовать Грабинского.

– Всё возможно, – усмехнулся Мирослав. – Марсианам кажется, что их энергия оживила только богов, сказки и легенды. Они так и не поняли, что люди могут тосковать по тем, кого для них выдумали писатели. А об этих наших спасителях мечтали целые поколения.

Он подъехал к невысокому полковнику и спросил его, почему они пришли к ним на помощь.

– Мы ехали другой дорогой, – признался полковник. – Извините, сударь, но ваше дело не настолько важно, как то, которому служим мы. Тяжкие времена настали на Диких Полях, тут черно от врагов. Худшие из них – это те, кто приходит из-за восточной границы. Это воплощение тьмы. Но мы получили приказ с самого верха спасти вас. И, должен вам сказать, мы с радостью его исполнили.

– Можете сопроводить нас, пока мы не доберемся до наших людей?

– Нам не положено. Мы оставим вам лошадей и провизию, а сами отправимся нагонять отряд, который только что пересек границу Диких Полей со стороны Революции. Этим мы тоже поможем вашему делу, потому что это дьяволы, которые должны пополнить ряды ваших врагов. Мы отведем вас в хорошую безопасную станицу. Там служат верные нам люди, вы сможете немного отдохнуть. Даст бог, мы еще встретимся.

Еще до наступления вечера они остановились рядом с укрепленной станицей, где их приветствовали предупреждающими выстрелами и спросили пароль. Только когда охрана удостоверилась, с кем имеет дело, ворота широко распахнулись, а навстречу гостям выбежал сам комендант.

– Сударь, говорю вам еще раз, – тучный шляхтич, который неожиданно быстро подружился с Грабинским, вероятно благодаря их общей любви к хорошим напиткам, склонился к своему новому другу, чтобы быть уверенным, что произнесенные шепотом слова будут услышаны только его собеседником: – Эти ребята – хорошие солдаты, верные. Но ничего не пейте у них и не ешьте.

Он развернул коня, чтобы присоединиться к ожидающей его остальной части отряда. Полковник помахал Кутшебе на прощание, а грустный рыцарь с двуручным мечом на удивление радушно попрощался с Крушигором, с которым они сразу сошлись, всю дорогу обмениваясь рассказами о несчастной любви. И вдруг заиграла труба. Кони, которых не ограничивали законы физики, сразу перешли на галоп и растворились в тумане, в котором еще слышались веселые крики, эхо трубы и чей-то смех. И тотчас же все стихло, а туман рассеялся.

– Какие они необычные! – воскликнула Ванда. – И прекрасные! Что это были за солдаты?

– Ты не учил ее этому, что ли? – набросился Грабинский на Шулера. – Девчонка классики не знает!

– Какой классики? – защищался удивленный бог. – О чем ты? Ванда умеет читать! Это какие-то исторические личности?

– Боги и марсиане! – Грабинский схватился за голову. – Какие невежды! Мирек, этот мир и этот народ надо спасать не саблей, а пером! Как только вернемся, я обучу молодую госпожу всему! Потому что этот папочка… – он разочарованно покачал головой.

– Так, тихо там! – бросил Кутшеба. – Спешиться! Мы должны поздороваться.

Они спрыгнули с коней и выступили навстречу некоему воскрешенному в кунтуше.





* * *


Их разместили в небольшом, но теплом и хорошо обставленном домике. Станицу охранял отряд упырей, в котором одни говорили на польском, другие – на русском, а некоторые даже на немецком. В отличие от отряда маленького полковника, который пользовался всеми видами оружия, от древних луков до мушкетов и даже современных автоматов с революционных оружейных заводов, стражники станицы избегали подобных реликтов. В их арсенале водилось преимущественно оружие с черным порохом.

– Никакое зло сюда не проникнет, – хвастался господин Бурылович, комендант крепости. – Мощь наших сабель знают и дикие упыри из урочищ, и черные, и красные, и казаки, и другие банды. Одна Революция ничего не боится. Сюда время от времени приходят их отряды, но мы их прогоняем. Из раза в раз. И готовы так хоть до конца света!

Он представил гостей своей семье. Жена и две дочери казались красивыми и величавыми, но если присмотреться к ним, прищурив глаза, то можно было заметить, как просвечивают их разбитые окровавленные черепа. Присмотревшись к сыновьям Бурыловича, можно было рассмотреть сквозные круглые раны в их телах, а лицо одного из них было наполовину сожжено. Огонь когда-то уничтожил и стены крепости, и почти все дома, кроме того, в котором разместили гостей. Иллюзия, однако, быстро пропадала, а перед глазами появлялась другая картинка – неприступные гордые стены, храбрые мужчины с отважными лицами и прекрасные женщины.

– Вы, сударь, всё видите, – понял Бурылович. – Это правда, они добрались и до нас. Мы неделю удерживали крепость от штурма, но они всё прибывали, как будто вся Украина собралась под нашими стенами. Никто не ушел живым. Но мы вернулись. И теперь не отступим. Но хватит о грустном! Приглашаю вас на праздничное торжество! Будет и музыка в честь таких важных гостей. Кто с врагом Речи Посполитой борется, тот мне брат – будь то человек, дух или бог из древних эпох. Только прошу меня извинить: ничего нашего вы пить и есть не можете. Потому что тогда вы здесь останетесь навечно и превратитесь в таких же, как мы. Душа у меня болит, что гостей я вынужден принимать не как шляхтич, а словно какой-то немец, но такова уж наша доля.

Они расселись в зале, украшенном мехами из сказочных и настоящих животных, портретами предков и трофейным оружием. Души музыкантов играли бойкие украинские и величавые польские мелодии. Вся стража станицы дружелюбно приветствовала гостей, а парни понаглее спешили пригласить дам на танец, и им было абсолютно неважно, живые они или мертвые.

– Я знаю, что по-разному оно бывает между упырями и оживленными, – заговорил господин Бурылович. – Я слыхивал, что они дерутся между собой. А есть и паны, которые ворчат, когда приходится им просыпаться в одной могиле с простолюдинами. Но мы здесь простые солдаты, которые радуются каждому проявлению обычной жизни. Мы служим родине, и кровь, пролитая за нее, – это для нас единственное доказательство настоящего благородства. Когда-то, – он сделал глоток из хрустального, украшенного золотом и благородными камнями кубка, – и мы были другими. Но мы даже не знаем, что другие времена наступили. Мы здесь сражаемся плечом к плечу с горожанами и даже крестьянами, которые убежали от Революции. Три дня рядом со мной сражался говорящий медведь, пока не пал в бою. А пал потому, что защитил меня собой. Говорящий медведь! А благородства в нем больше, чем в некоторых князьях, которых я знавал в прежние времена. Непрекращающаяся война чему-то учит человека, господин Кутшеба. Ну, выпьем за кровь и смерть!

– За кровь и смерть! – поддержали его люди. Кутшеба тоже поднял бокал, только со своим вином, которое они получили в подарок от солдат маленького полковника.

– Потанцуй со мной, Мирек, – неожиданно попросила мара, и он, удивленный, послушался.

Она не выскочила из него, как всегда это делала, а вышла осторожно, когда он отошел от стола. Она не озаботилась изменением внешности, всё так же была черной хрупкой девушкой с черными глазами и когтистыми ладонями. Ее вид привлекал внимание прежде всего гостей. Ни хозяев станицы, ни его людей не встревожило появление перед ними еще одного демона.

Грабинский нахмурил брови, глядя, как мара берет Кутшебу за руку и тянет на средину зала, где Ванда танцевала с Яшеком, а Шулер – с одной из дочерей Бурыловича. Сара грустно улыбнулась, когда они проходили мимо нее, а Крушигор, который кружил ее в танце, наоборот, искренне обрадовался. Ни мара, ни Кутшеба не обращали ни на кого внимания. Они танцевали.

Место Кутшебы возле коменданта занял Грабинский. Он о чём-то спросил, господин Бурылович кивнул, и они оба вышли.

Кутшеба и мара увидели их, когда тоже вышли, чтобы Мирослав передохнул. Демоница вовлекла его в магический танец, и он испугался, что может потеряться в нем и в музыке упырей. Вокруг него кружились его знакомые и совсем чужие существа, и ему стало казаться, что он больше принадлежит к миру духов, нежели людей. Мара смеялась, как молодая панночка на своем первом балу, а он подумал, как же хорошо держать счастливую женщину в руках, и так испугался этой мысли, что замер на месте и быстро вышел из зала. За ним выбежала мара.

Он оперся спиной о деревянную стену, твердую, безопасную, но в то же время пахнущую гарью. Он тяжело дышал. Мара присела возле него и заметно погрустнела. Молчала, но не отпускала его руки.

– Что я тут делаю? – услышал он, и на какое-то мгновение ему показалось, что это его собственные слова. Но это говорил Грабинский, сидя на скамейке возле Бурыловича, всего в нескольких метрах от них, под большим дубом. – Я приехал за человеком, которого на самом деле едва знаю… Мы почти не видимся, а когда встречаемся, то всегда вместе воюем…

– Такая дружба – самая лучшая! – Бурылович, в отличие от Грабинского, говорил самым жизнерадостным голосом. – Простите, что перебил. Мы, солдаты, которым предписан не отдых, а вечная борьба, отвыкли от вежливости.