Мистическое кольцо символистов

– Это отец говорит! – обрадованно зашептала Вера Донатовна, но Карлинский на нее шикнул, и та затихла.

Пожилая женщина на экране подобралась, выпрямив спину, и глядя прямо в камеру, заговорила:

– Если вы спросите у моих современников, кто такой Андрей Белый, все тут же хором примутся кричать, что это тот чудак, который отплясывал фокстрот в Берлине. Да, это так. Пьяный, лысоватый, седой и нелепый, Андрей Белый выламывался перед чистой немецкой публикой, вытанцовывая свою трагедию разрыва с Асей Тургеневой и берлинским антропософским обществом. Его танец не был смешон. Он был страшен, ибо являл собой агонию души. Его тогдашний фокстрот – чистейшее хлыстовство. Танец был как раз в духе так популярных тогда экспрессионистских выступлений в стиле раннего актерского творчества Ленни Рифеншталь и походил на штайнеровские упражнения по эвритмии.

Вы спросите – что случилось с поэтом? Его предали. Над ним посмеялись. Ася Тургенева, уверявшая, что выбрала для себя стезю аскезы и на основании этого отказавшаяся от брака с Белым, приехав на встречу с мужем, на глазах у всего Берлина сошлась с имажинистом Кусиковым, и роман у них возник отнюдь не астральный, а вполне земной. Кусиков был моложе Аси, красив, щеголял в военном френче и брюках галифе. При этом он был совершенно бездарен. Белого особенно задело, что наглецы в литературных кафе разглагольствовали: «поскольку жена Белого ушла от него к Кусикову, значит, она приравняла поэта Белого к поэту Кусикову». Этого Белый вынести не мог.

В берлинских кабаках Белый чудовищно напивался, и под утро сердобольные друзья волокли его домой. В бессознательном состоянии поэт исповедовался в своем горе соседям по табльдоту, горничным, прохожим. Начинал он обычно с плача, что Ася предала его. Потом сам себя поправлял: нет, Ася не виновата, его предал Учитель. Нет, не Учитель, Он слишком гений, слишком велик, Он не мог предать. Предала жена Учителя – Мария Сиверс. Заморочила бедной Асе ее красивую головку, внушила черт знает что. Заканчивались жалобы Белого обычно «выскуливанием» имени Кусикова. Соблазнителя Аси. Поэтишки. Гнусного похитителя чужих жен.

Мы с Алисой Войнич были тогда членами антропософской берлинской секции, и каждый день наблюдали эти безумные пляски. Не выдержав, почти насильно заставили Андрея Белого вернуться в Россию.

– Скажите, кем для поэта была Алиса Войнич?

– Я бы сказала – возлюбленной, но это будет лишь небольшая часть правды. Белый находил, что Алиса похожа на его Асю. Алиса же видела в Белом какого-то своего знакомого, некоего Льва. Так каждый из них любил в другом чужой образ.

Старушка поджала губы и холодно сказала:

– Но женился поэт все равно на мне. Я была замужем, а Алиса свободна, но Белый выбрал меня. Мы вернулись в революционную Москву, и я приступила к работе в библиотеке Румянцевского музея, где было много антропософов. Белый сразу же влился в Антропософское общество, познакомился с моим мужем, и, обсудив все с Петром Николаевичем, мы, втроем, отправились в ЗАГС и сначала расторгли брак, а затем заключили новый. И все это по-дружески, без взаимных обид! Честно говоря, я думала, что Алиса проявит интерес к моему бывшему мужу, но она так и продолжала жить рядом с нами, не замечая никого, кроме Белого.

– От этого вы, должно быть, испытывали определенные неудобства?

– Я никогда не показывала недовольства, хотя постоянное присутствие посторонней женщины переносить невыносимо тяжело. Поэт же словно бы не замечал ненормальности наших отношений. Да он, наверное, и в самом деле не замечал. Фигура такого масштаба и не обязана обращать внимание на бытовые мелочи. Ибо нельзя не признать, что Андрей Белый – самый крупный мистик начала двадцатого века. Вместе с Блоком и Ивановым Андрея Белого подхватил мощный мистический поток, которым управляла Анна Минцлова. Андрей оказался ее лучшим учеником, пошел по ее антропософским стопам и дальнейшие исторические события уже воспринимал сквозь философию Штайнера. Да, несомненно, Андрей Белый самый крупный мистик среди российских писателей.

Взволнованная, Васильева замолчала, и, чтобы помочь ей, Донат Ветров спросил:

– Крупнее Иванова и Блока?

– Здесь есть серьезное отличие, ведь Блок был все-таки стихийным мистиком, а Белый с Ивановым целенаправленно занимались с Минцловой и были очень этими занятиями увлечены.

– А как же Брюсов?

– Брюсову это было не свойственно, он играл в эти игры, потому что модно. С другой стороны, Валерий Яковлевич был наркоманом, поэтому какие-то озарения его все-таки посещали. Белый, единственный из всех, шел от самых азов, остальные просто экспериментировали. Ибо Рудольф Штайнер – это четкая школа. Это строго выверенное духовными практиками и медитациями освобождение человеческого сознания. Поиск путей постижения сущностей высших миров.

– Только ли Ася Тургенева послужила причиной разрыва со Штайнером?

– Полагаю, что не только. В Гетеануме Белый работал резчиком по дереву, справлялся не очень хорошо, и его вежливо отстранили, переведя в сторожа. Андрей счел это несправедливостью и сказал об этом, но его не услышали. А чуть позже Белый признался, что во время медитаций видит себя реинкарнациями Будды, Христа и самого Рудольфа Штайнера. Штайнер испугался, обвинил Андрея в душевном нездоровье и попросил и вовсе покинуть Дорнах. В ночь, когда Андрей ушел от Штайнера, загорелось недостроенное здание антропософского храма. Иногда Белому казалось, что это он поджег первый Гетеанум. Поджег злыми мыслями и кипящей в нем обидой. И после этого путь мистического продвижения оказался для Андрея Белого закрыт. Чем больше он упорствовал в медитациях, тем сильнее ощущал свое поражение – его мучили кошмары и сердечные приступы.

И тогда Андрей пришел к выводу, что Штайнер – шарлатан. Иногда Белый принимался говорить, что Штайнер умышленно вовлек его в авантюру и, прекрасно отдавая себе отчет в происходящем, специально бросил на произвол судьбы и обрек на духовную погибель. Затем вдруг принимался казниться, что, может быть, это он сам, поддавшись недолжным страстям и темным силам, сверг себя с высокого пьедестала, на который, уже, было, взошел. И в один из обуявших его приступов раскаяния Андрей отдал все наработанные мистические материалы и атрибуты своей избранности – кольцо розенкрейцеров и Книгу Последней Истины – Алисе Войнич. Не мне отдал, его верной спутнице, хранительнице всех его архивов и черновиков, а ей! Разве справедливо?

Васильева обиженно замолчала, и интервьюер, выдержав паузу, спросил:

– Клавдия Николаевна, вам известно, какова судьба Алисы Войнич?

– Насколько я знаю, Алиса уехала в Новосибирск, некоторое время жила там, писала в письмах, что собирает вокруг себя оккультный кружок, а потом перестала писать. Мы – я имею в виду столичных теософов – писали, звонили, но нам говорили, что гражданка Войнич выбыла, а куда – неизвестно. Следы ее теряются.

– Жаль, я думал, что смогу от вас узнать о ее судьбе, хотелось снять фильм об Алисе, рассказать о ней людям. – В голосе Доната Ветрова послышалось такое разочарование, что стало понятно: все интервью и было затеяно с одной-единственной целью – выяснить хоть что-нибудь об Алисе Войнич. – Клавдия Николаевна, спасибо за замечательный рассказ.

Васильева заволновалась, теребя воротник кофточки. И, глядя в камеру, спросила:

– Можно микрофон снимать? А то я чувствую себя, как на допросе в КГБ.

Пленка зашипела и пошла пятнами, вспыхнул свет, но Аюшева продолжала смотреть на экран. Вернее, это Вик думал, что Земфира смотрит на экран, и только потом заметил, что взгляд ее прикован к фотографической карточке на стене.

– Алиса скромничает, ее жизнь полна увлекательных событий, – ровным голосом вдруг проговорила Земфира.

– О чем вы, Земфира Фазиевна? – подскочил к ней Карлинский.

– Вы разве не слышали? Алиса ответила интервьюеру, что в жизни ее не было ничего интересного и не стоит снимать о ней фильм.

– Когда она это сказала?

– Только что.

– Разве она здесь?

– Да вот же она. – Аюшева указала на фото белокурой красавицы.

– Это Ольга Павловна Волынская, – поправила Вера Донатовна.

– Это Алиса. Алиса Войнич. Она только что была здесь. Забрала Книгу Последней Истины и кольцо.

Все присутствовавшие в комнате тут же обернулись и посмотрели на стеллаж, где только что покоилась инкунабула. Стеллаж был пуст. Ни книги, ни кольца, только прямоугольник пыли на том самом месте, где раньше лежала книга. Апатичная до этого Аюшева выглядела странно возбужденной.

– Алиса приходила ко мне этой ночью, – таинственно понизив голос, блеснула она глазами. – Мы долго беседовали. Алиса рассказывала о себе. Если хотите, я вам тоже расскажу.


– Конечно!

– Расскажите!

– Было бы интересно узнать! – заинтересовались все с молчаливого согласия Карлинского.

Земфира еще больше оживилась, огляделась по сторонам и торопливо, точно опасаясь, что ее перебьют, начала рассказывать:

– Революцию Алиса встретила в теософском кружке. Теософы ждали этого события и были полны энтузиазма. Оккультисты искренне считали, что Россия творит новые пути и не повторяет ошибки Запада, который концентрирует силы на создании внешнего человека и совершенно забывает о воспитании человека внутреннего. Но все оказалось далеко не так радужно, как представлялось теософам. Правда, истинное лицо новая власть показала далеко не сразу, ибо за переворотом последовала Гражданская война, и большевикам было не до оккультистов. Зато потом за теософов взялись как следует. Большевики закрыли все теософические группы, кого посадили, кого выслали. Все собрания были запрещены.

Алиса с соратниками перебрались в сельскую местность, и теософы основали трудовую коммуну из крестьян. Их опыт был замечательно успешным, но с появлением продразверстки, окончательно задушившей провинцию, оккультисты были вынуждены бежать и оттуда. Алиса и Клавдия Васильева эмигрировали в Берлин. Однако вскоре, сопровождая Андрея Белого, вернулись в Россию. Клавдия – потому, что любила Белого. Алиса же должна была выполнить миссию. Она считала своим долгом донести учение Льва Тихомирова до людей именно в нашей стране. И просила у Белого Книгу. Белый Книгу не отдавал, отговаривая заниматься самодеятельностью, но Алиса все же стала вести переговоры с различными духовными группами, планируя организовать «Вольное Содружество Духовных течений». Она обратилась к толстовцам, теософам, анархо-мистикам и к Союзу христианских студентов.

«Вольное Содружество» провело несколько встреч в Москве, в вегетарианском кафетерии толстовцев, но кто-то донес, и все прекратилось. К тридцатому году многие участники этих встреч были уже либо в ссылке, либо в трудовых лагерях. Оставив попытки продвинуть учение Льва Тихомирова, Алиса вняла увещеваниям Белого и примкнула к Московскому Антропософскому Обществу. Официально поэт вел занятия по теории поэзии в московском Пролеткульте среди молодых пролетарских писателей, но в свободное время продолжал заниматься антропософией.

Алиса была у него в Кучино, когда Белый умирал. Только тогда Белый отдал ей Книгу. А также чемодан с теософскими бумагами, которыми он особенно дорожил. Белый верил, что власть переменится и настанет время, когда Алиса сможет донести до людей учение Книги и полученные знания осчастливят человечество. Стараясь воплотить мечту, Алиса переезжала из города в город, неся людям знания Книги. Во многих местах подвергалась преследованиям, но всегда ей удавалось вовремя уходить. И только в Новосибирске ее объявили английской шпионкой и поместили в тюрьму. Она применила хорошо известные ей энергетические психотехники и ушла по радуге в Гиперборею.

– И тебе, деточка, Алиса Войнич наносит визиты прямиком из Гипербореи, – мрачно обронил Карлинский.

– Да, – снова блеснув глазами, радостно согласилась та.

– А почему же именно тебе?

– У меня ее кольцо.

Доктор тоскливо посмотрел на Земфиру и с мягким упреком сказал:

– Неправда. Кольца у тебя нет.

– Теперь уже нет, – легко согласилась Аюшева. – Алиса сказала, что мы сделали из учения коммерцию. И что нам не место среди последователей Льва Тихомирова. И забрала кольцо и Книгу.

– Земфира, девочка, поехали в больницу, – тяжело вздохнул Карлинский, помогая девушке подняться.

И, стоя в дверях и придерживая возбужденно улыбающуюся пациентку под руку, хмуро обронил, испепеляя Соню и Веру Донатовну убийственным взглядом:

– Вот вам и интервью! До этого хотя бы была стабильно уравновешена, теперь вот пребывает в состоянии раптуса[8].

Карлинский бережно вывел пациентку из архива и прикрыл за собой дверь. Когда они ушли, Вера Донатовна задумчиво протянула:

– Ничего не понимаю! Куда же делись книга и кольцо? Я стояла у самой двери и могу поклясться, что в комнату никто не заходил. Может, и в самом деле какие-нибудь духи забрали? Ведь не только же жулики-самозванцы обосновались в эзотерике, наверняка есть и настоящие Великие Посвященные, просто они стараются держаться в тени.

Она помолчала, и, легкомысленно махнув рукой, обронила:

– Кто его знает! А может, Земфира и права. Не доросло человечество до тайных знаний.

Вик усмехнулся и, посмотрев на Соню, многозначительно проговорил:

– Я не в курсе, есть ли Великие Посвященные, но пока на свете существует борец с силами зла Борис Карлинский, у черной магии нет ни единого шанса. Ведь так, Софья?

Соня улыбнулась, не понимая, что сосед имеет в виду, и на всякий случай ответила:

– Угу.





* * *


Я стояла, замерев и боясь дышать. На вопрос Вика кивнула автоматически, плохо понимая, о чем спрашивает сосед. Земфира ошиблась. Это не Алиса забрала книгу и кольцо, а отец. Мой отец. Тот, что умер и которого я придумала себе живым и здоровым, чтобы не сойти с ума от тоски и отчаяния. Как только погас свет, папа вошел в приоткрытую дверь архива, приблизился к стеллажу и забрал оба артефакта. Улыбнулся, подмигнул, прошептал:

– Уберу-ка от греха подальше!

И спрятал в потайное место, о котором знает только он. Папа прав. Так надежнее. И Карлинский прав. У каждого из нас есть свои демоны, с которыми нужно научиться жить.



* * *





notes