Мне тебя обещали

***


Воспоминания это не так уж плохо. Прекрасное странствие в былое и совсем не такое болезненное. Там все подчинено нам, это почти рай, откуда нас не могут изгнать.



Я опять иду пешком, в знакомом, но все равно до конца не изведанном направлении. В пальцах правой руки сигарета, люди напирают навстречу. Чтобы определить, отклонится встречный вправо или влево, нужно посмотреть ему в глаза — это слишком утомительно, и я пристраиваюсь к обочине, чтобы никого не обходить. Что можно узнать из глаз идущих навстречу? Они переполнены тревогами и заботами. Я тоже хожу с напряженным лицом, даже когда пытаюсь концентрироваться на хорошем. Густая щетина отросла за выходные, сухие, потрескавшиеся губы, механические шаги, хмурый взгляд из-под низко опущенных бровей. Человеконелюб.



Не прав тот, кто утверждает, что вспоминать — значит отвергать настоящее. На первый взгляд эти слова могут показаться вполне оправданными, ведь обычно в воспоминаниях немало боли, которую заново испытываешь, возвращаясь туда. Но какими бы верными и вредными ни виделись воспоминания, все равно никто без них не обходится. Даже те, кто умудряется жить мгновением настоящего. Воспоминания, к счастью или сожалению, это не сухие осенние листья, которые будут сожжены рано или поздно.



Ты никогда их не боялась, напротив, с удовольствием обращалась к воспоминаниям при первой же возможности, подкрепляла настоящее каким-либо эпизодом из прошлого. Ты любила, чтобы во всем прослеживалась последовательность и преемственность, это я — носитель гена сумбура. Когда мы ездили в дом твоих родителей, ты водила меня по комнатам с пылом экскурсовода, открывая мне увлекательные истории детства, прошедшего в этих стенах. А когда мы курили, сплетя руки, за густыми кустами шиповника, ты шепотом признавалась, что всегда спешишь вернуться сюда, хотя когда-то отсюда бежала.



— Родительский дом — как перевалочный пункт, спокойная и приветливая гостиница для привала усталому страннику. Передохнуть и отдышаться, но не жить. Постоянно находясь на старом месте, пригреваешься в прошлом, оно-то притягательное, уютное. И глазом моргнуть не успеешь, как впадешь в вялую дремоту безволия. Чуть задержишься — потом не вырвешься. Кому хочется возвращаться во взрослую реальность, где нужно рвать, добиваться, преодолевать и не сдаваться? Никому! Никто не бежит стометровку после вкусного обеда, куда приятнее поспать часок-другой. Вот и с прошлым так. Нельзя пропустить минутку, когда пора встать и вернуться обратно.



Потом родителей не стало, в дом с шиповником переехал твой брат с семьей. Ты туда больше так и не съездила. Я подумал: наверное, избегает новых болезненных воспоминаний, не прикасается к тому, обо что легко порезаться. Однажды даже обмолвился об этом. Услышал другой ответ:



— Нет, я не боюсь воспоминаний. Просто там их уже нет, остались декорации, герои ушли. Мама больше не откроет нам калитку, папа больше не будет браниться, увидев меня с сигаретой. Мне не хватает их присутствия в родном доме. С другой стороны, чтобы вспоминать тех, кого я люблю, но больше не встречу, мне не нужно особое место.

После тебя остались твои реплики. Они настолько отчетливо проступают в моей памяти, как будто я смотрю фильм с титрами. Мне уже кажется, что это мое собственное кино, мои собственные реплики. Так вписались они в те мгновения, которые похожи на прежние. Так испытанное раньше сливается с переживаемым сейчас и утрачивает болезненность. Долгий, но стабильный процесс. Хуже с всплесками эмоций — едкими, разъедающими. Каждая вспышка как порез на сердце. Вроде незначительная, но все равно резкая боль.





44


Попутный ветер подгоняет время, и я ускоряю шаг — пытаюсь не опередить его, хотя бы идти с ним в ногу. Так, бывает, кажется, что контролируешь время — отслеживаешь границу между «еще успею» и «черт, опаздываю». Но оно все равно обманет, придет первым. Самые большие иллюзии мы испытываем в связи со временем, неподвластным ничему, неумолимым, безжалостным. Еще и жадным. А может, с нами так и надо?



Время делится с нами сущими пустяками, мгновениями, а мы играем в вечность под светилами. Больше мгновений нам все равно не отхватить, остальное — смешные попытки продлить свою крошечную жизнь в игре. Моя бабушка всегда сетовала, что так и не научилась управляться со временем: «Время, конечно, неплохой доктор души, но тело такому доктору не доверишь... Я не него злюсь из-за того, что боюсь не успеть. Мы вот с дедом посадили хурму, и так хочется увидеть тень от широких ветвей дерева... И твоей бы свадьбы дождаться, внуков за ручку поводить. Тут бы поторопить, а там замедлить — а ничего не поделаешь, приходится принимать как есть».



Месяцы кажутся короче дней. Когда-то с тобой мне хотелось растянуть сутки вдвое, чтобы в два раза больше быть с тобой, читать твои мысли по глазам и даже видеть, как ты хмуришься и пожимаешь плечами, если я признаюсь, что задержусь на работе. Подобные новости, конечно, тебя расстраивали, но я их озвучивал с надеждой увидеть твои насупившиеся брови. Это было еще одним подтверждением любви. Мужчине приятно знать, что женщину огорчает его отсутствие. Лелеем свой эгоизм.



Мне трудно верить словам, предпочитаю верить поступкам. Последствия прошлого, когда приходилось одному вытаскивать занозы обид, предательств со стороны людей, казавшихся верными. Я делал это в стойком молчании, а подмывало заорать, послать грубо тех, кто этого вполне заслуживал. Ни слова. Мужчина должен оставаться мужчиной.



Я слишком идеализировал чувства людей, они все казались мне искренними. Осознание обратного пришло по ходу жизни и в итоге сделало из меня двукратного мирового чемпиона по цинизму, не верящего в извинения и обещания «больше уже никогда». Тебе удалось превратить мои сомнения в смешные заблуждения.



Ты сравнивала отношения между людьми с обилием складок на морской поверхности. «Они похожи издалека, но если присмотреться, то различия между ними немаленькие. Так и с нами. Чувства у всех, казалось бы, одни, но у каждого проявляются по-разному. И поверь, эти различия не должны вызывать опасения или, еще хуже, отчаяния. Надо смириться и постараться понять другого. Пусть и не идеально, но как можно лучше понять».



Ты научила меня и смиряться со временем. «Оно должно непременно уходить, чтобы мы, тоскуя, переосмысливали его, отбирая самое важное. Это важное непременно пригодится в новом дне, который мы можем сделать лучше вчерашнего». Теперь я так и делаю. Только без тебя.





***



Закрыть глаза — иногда это помогает. Уходить в знакомое темное пространство, где нет необходимости передвигаться на ощупь или испуганно озираться вокруг, стараясь разглядеть бегущие тени. Свой внутренний тоннель. Безопасный. Когда снаружи уже нет ни единого солнечного луча, в нем даже можно разглядеть тусклый свет.



Мы соединяем свой маленький мир с большим миром, чтобы не запутаться в себе — сильное вытягивает слабое, закон природы. И врет тот, кто говорит, что ничего не ждет от большего мира. Мы живем ради того, чтобы почувствовать жизнь, которая не ограничивается одним тобой. Все к чему-то тянется: невозможно найти счастье в себе, не попробовав его в объятиях хотя бы одного человека.



Я закрываю глаза, спускаюсь в свой темный колодец со всеми предосторожностями, как опытный дайвер. Это не желание пощекотать психику созерцанием отвратительных монстров. Я хочу увидеть настоящего себя. Послушать себя. Мощнейшие информационные волны большого мира, дымовая завеса горящих, как торфяники, выпусков новостей, цепляющиеся одно за другое слова, несущиеся с вездесущих экранов и неугомонных трубок, почти разрушили канал. Почти не слышно голоса изнутри, который называют интуицией, шестым чувством. В результате — душевное похмелье после интоксикации любовью, разрушенное самолюбие, отсутствие веры и блуждание по лабиринту сомнений.



Когда не слышишь голоса изнутри? Когда каждый вечер вертишь в руке мобильник и борешься с порывом позвонить особенному человеку, а в итоге бросаешь трубку на диван. Когда хочешь спасать только для того, чтобы спастись самому. Когда вкалываешь шесть дней в неделю, по вечерам бегаешь на курсы английского, живешь перспективой карьеры со словами «так спокойнее» и плюешь на ту любовь, что копится в груди. А ее непременно надо отдавать, оно для этого и образуется, кто-то вокруг в ней нуждается.



Я не умничаю сейчас, вокруг моей физиономии не светится нимб самоуверенного просветителя. Сам жил так немало времени. За одним осознанием человека как минимум два разочарования. Я произношу вслух эти слова — вдруг они пригодятся тому, кому может повезти обойтись без боли. Для этого не нужно рождаться счастливым: мы наблюдаем за происходящим вокруг, сожалеем или сопереживаем, но при этом предпочитаем учиться исключительно на собственных ошибках. Не из-за различия ситуаций и стартовых данных. Нам всего-навсего лень задумываться о том, что еще не коснулось нас. Легче переключить канал, перевернуть страницу, надеть темные очки, заполнить уши музыкой. Вполне распространенная практика в рамках большого города.



Только бы не потерять себя в накрывающей волне. Я, с трудом вернув настоящее, теперь опасаюсь этого не меньше, чем навсегда закрытых глаз.





45


Сижу на краю могилы. Вокруг абсолютная тишина раннего утра, солнце пока не поднялось высоко, поэтому не жарко и почти хорошо. Город подо мной еще подернут зыбким туманом, и я говорю ему огромное спасибо — придержал столбики термометров, не позволив им взбеситься до плюс сорок. Город смотрит на меня мутным печальным взглядом, будто хочет ответить: «Я на многое готов ради вашего счастья, только, пожалуйста, одинаково цените все проявления погоды».



Старое кладбище расположено недалеко от центра. Оно на такой высоте, что еще чуть-чуть — и облака останутся белой пенкой на моих волосах. Я прихожу сюда к дедушке. Он, быть может, единственный человек из моей семьи, которого мне недостает. Его советов, в юности казавшихся назойливыми нравоучениями. Его похлопываний по плечу, вселявших уверенность. Его терпимости и мудрости, которой я так и не смог научиться. Хотя мудрости не учишься у других, к ней приходишь сам, вставая на ноги после каждого нового удара судьбы.



Я сижу здесь, на влажной траве, скрестив потурецки ноги. Улитки, привыкнув к моему присутствию, продолжают путь от земли к ограде. Божья коровка замирает на кончике травинки, встряхивает крылышками и вот-вот умчится в неизвестную даль. Я мысленно пересказываю дедушке все, что вижу, и в памяти всплывают его слова, сказанные давным-давно, когда жизнь казалась мне удивительным приключением, наиприятнейшим походом навстречу счастью.

— Во всем есть две стороны. Та и эта. И они совсем разные. С возрастом граница между добром и злом не должна размываться. Наоборот. Чем быстрее ты научишься определять эту границу во всем, тем быстрее расстанешься с юношескими метаниями. А из-за них можно спутать верный, пусть и длинный, путь с коротким, но ошибочным. Научись ждать, научить выбирать, ко всему относиться индивидуально.



Дедушка был мне настоящим учителем жизни. Он не был ученым, не владел знанием теорий, правил. Его вел опыт. Опыту тоже не учатся, но им делятся — с теми, кого хочешь уберечь от падений, от которых не каждый в силах оправиться. Теперь ты предупрежден, теперь ты знаешь, как бывает у близкого человека, он смог, возродился, значит, и ты должен. Не всем дается одинаковое количество сил, но всем дается шанс на возрождение — его суть не в кулаках, а в осознании.



— Сынок, запомни, мужчина не должен заставлять женщину жить в неопределенности. Тогда любовь точно сменится ненавистью, рано или поздно. Они умеют любить даже в ожидании. Это мы, мужики, стоит женщине ненадолго отлучиться, начинаем в уме или в открытую искать ей замену. Если ты знаешь, что не вернешься, лучше скажи правду. Она заплачет, но примет. Только не пренебрегай ею. Вот этого женщины точно не заслужили.



Дедушка любил беседовать со мной во время каких-то долгих, обязательных ритуалов. За чисткой и полировкой трубки, например. Запах спирта, табачной пыли и звуки пустой древесины. Я слушал его вполуха, больше наблюдая за тем, как он аккуратно вывинчивал мундштук, вычищал из него налет ершиком, затем продувал трубку. Последним аккордом являлось натирание всей трубки до блеска салфеткой. Бабушка, пользуясь моментом, кормила меня, худющего и капризного, сырными биточками, поила молоком, пока я был весь сосредоточен на дедушке и на его манипуляциях.



Теперь это все далекое прошлое. Но в нем так много мудрых слов, оживающих по мере необходимости. Словно дедушка все еще со мной. Вовремя озвучивает именно то, что мне так нужно услышать. Сигналы из другого времени, параллельной реальности, данной нам на долгую память во всех ощущениях.





***


Письма из другого измерения — мысли, делающие ночи моей жизни светлее. Читаю эти строки, тоскую, но настроение все равно улучшается. Я понимаю, что вопреки всему стоит верить людям, когда на моем небе есть такое солнце. Его свет попадает и на то большинство, на которое часто раздражаюсь и порываюсь навечно заблокировать. А прочитаю, послушаю — улыбаюсь, и все не кажется больше таким удручающим. Водопад!



Она не пишет мне слов поддержки, не рассказывает исключительно о веселом, не спрашивает «как твое настроение?». Она рядом, вне зависимости от местонахождения. Ощущаю ее присутствие, хоть между нами наши невысказанные проблемы, переживания и, наконец, банальные километры.



Ее слова заставляют меня задуматься о том, на что я не привык обращать внимание. Водопад тоже признается, что в моих мыслях она находит парадоксы, позволяющие взглянуть с иной стороны на привычное. В дружбе мы отдаем друг другу частички себя, не задумываясь для чего, за что. Должно же быть то, что не требует взаимности.