Мои 99 процентов

– Готов побиться об заклад, ты только и делаешь, что платишь за других. Но сейчас моя очередь. Позволь мне немного побаловать Дарси Барретт. – Он берет сдачу. – Дай мне попробовать это ощущение на вкус.

Я уступаю и беру свой бокал. Том прямо-таки лучится счастьем. Оно бьет из него через край. Он бросает взгляд на свой телефон, что-то пишет кому-то и ставит его на беззвучный режим. Потом устремляет на меня взгляд:

– Ну вот, я куда-то выбрался после работы. – Он улыбается мне, и все вокруг отступает на задний план. – И никому даже не надо перезванивать, с ума сойти! Ты хорошо себя чувствуешь? Кажется, ты немного нервничаешь.

Он убийственно хорош. Я хочу его. Очень трудно вести вежливый разговор, когда в твоем мозгу крутятся только эти две мысли. Но Том замечает, что я словно воды в рот набрала, и я заставляю себя сделать умственное усилие.

– Я просто вся уже изнервничалась. Ты хотел о чем-то со мной поговорить. Я не очень хорошо переношу всю эту таинственность.

Чувствую себя до странности юной и совершенно неискушенной. Тягучий, дурманящий голову адреналин циркулирует в моей крови. Том решает вести себя так, будто в этой нашей вылазке нет ничего необычного и мы только и делаем, что занимаемся подобными вещами.

– Джейми переслал мне селфи, которое сделала твоя мама после того, как ты подстриглась.

Он прокручивает в обратном направлении примерно миллион сообщений от Джейми. Потом показывает мне фотографию моей мамы, по щеке которой ползет слеза. Я смеюсь, и напряжение вдруг резко меня отпускает.

– Ох, зачем она вообще только научилась делать селфи. Представь себе, как она пыталась сидеть неподвижно, сохраняя позу, чтобы слеза не успела скатиться, пока она ищет свой телефон. – Я качаю головой. – Однажды утром она прислала мне селфи, чтобы продемонстрировать свой макияж, но не обратила внимания на то, что на заднем плане засветился папа. У меня теперь до конца жизни будет психотравма.

На фотографии видны весьма впечатляющие стрелки на маминых веках. На заднем плане восседает на унитазе мой отец со спущенными штанами и удрученным выражением лица.

– Твой папа на своем троне, – смеется Том. – Не представляю, каким образом мне удалось пробраться в столь царственное семейство.

Я блаженно потягиваюсь на своем табурете и болтаю ногами. Мне никогда не было так хорошо. Пусть бы следующие три месяца все так и было. Вот это была бы жизнь.

– Тигры – благородные животные, – напоминаю я ему.

Прозвище, которое приклеилось к нему с легкой папиной руки, всегда было для него источником одновременно смущения и удовольствия, хотя он старательно делал вид, что не придает ему никакого значения.

– Я настоящий везунчик, – только и может сказать он, касаясь пальцами часов с гравировкой на запястье.

Понимаю, что надо поскорее сменить тему.

– А давай будем вот так ходить куда-нибудь каждый вечер, пока идет ремонт? – Он бросает на меня убийственный взгляд искоса, и я улыбаюсь. – Ладно-ладно. Попробовать-то можно было.

Лямка моей майки съезжает с плеча раз уже, наверное, в десятый, и мне надоедает ее поправлять. Бретелька лифчика достаточно хороша, чтобы можно было без смущения продемонстрировать ее миру.

Том берет мой телефон и снова смотрит на фотографию моих родителей.

– Ты знаешь, а ведь это благодаря им я понял, что у нас с Меган ничего не получится.

– Что они тебе наговорили? – вскидываюсь я.

– Они мне вообще ничего не говорили. Ты же их знаешь, – произносит он с теплотой в голосе.

О да, мне ли их не знать. Когда мы росли, воскресные утра проходили под неофициальным девизом «Дверь родительской спальни закрыта? Делай вид, что ничего не слышишь».

– Я тогда заканчивал ремонтировать им террасу. Твоя мама делала мне сэндвич, и тут твой папа подходит к ней сзади и… ну, вроде как нюхает ее шею. – Том смущается. – Ладно, проехали.

– Нет, продолжай, – с неохотой говорю я.

– В общем, было совершенно очевидно, что ему очень нравится, как она пахнет. У нас с Меган к тому времени уже давно все разладилось. Ну, то есть, конечно, кольцо немного исправило ситуацию. Но я решил, что, когда в следующий раз буду дома, тоже подойду к ней сзади и понюхаю ее шею. И посмотрю, что будет. Ну, вдруг это внесло бы в наши отношения свежую струю.

Подкрасться и обнюхать. Как это в духе Валески!

– И что? Нет, стой. Не уверена, что хочу это знать.

– Ну, в общем, ее запах показался мне неправильным. Не неприятным, просто… неправильным. Она оттолкнула меня и сказала, что я потный. И тогда я понял, что у нас ничего не выйдет. Мы никогда не будем, как твои родители, любить друг друга на пенсии, как в первый день. От моих прикосновений Мег никогда… никогда не пробивало током, а она этого заслуживает. – Признание явно далось Тому нелегко. – Мы с ней проговорили всю ночь, и она согласилась. Пожалуй, больше всего она была расстроена из-за кольца.

– Она вернула его тебе?

Джейми сказал, что не вернула.

Том утвердительно кивает. Теперь я не знаю, кому из них верить. В обычных условиях этот вопрос у меня даже не возник бы, но сейчас Том старательно смотрит куда-то поверх моего плеча, упорно отказываясь встречаться со мной взглядом.

– Ты, наверное, очень по ней скучаешь. Я знаю, каково это – потерять человека, который столько времени был частью тебя. Ну, то есть это, конечно, не совсем одно и то же. – Я морщусь. Не слишком-то много от меня поддержки. – И как ты себя чувствуешь после разрыва? Ты же знаешь, со мной ты можешь это обсудить. В любое время, ведь мы друзья.

– Ты не теряла своего брата. И да, я очень по ней скучаю. Но просто в силу привычки. – Он какое-то время молчит. – Она уже встречается с кем-то другим.

– Что?! – восклицаю я чересчур громко.

Внутри у меня все кипит. Как можно было променять его на кого-то еще? Но я должна держать себя в руках.

– Так, ладно. И какие эмоции ты испытываешь по этому поводу?

– Да… никаких особенно. Я знаю, что должен что-то чувствовать, когда думаю о том, что она с ним, но ничего такого не чувствую.


Я вспоминаю, как он повел носом вдоль ложбинки между моей шеей и плечом в самое первое утро ремонта и как задержал дыхание. Его теплый выдох, защекотавший мою кожу под майкой. Ну и как, счел ли он мой запах правильным? Решаю, что надо выполнять программу вечера.

– Я сказала, что мы с тобой попрактикуемся флиртовать с незнакомцами, но что за дела? Мы, кажется, никому не интересны. Ты такой роскошный, Том. – Боюсь, у меня не хватит выдержки сидеть и смотреть, как он будет говорить с другой женщиной. – А я, наверное, сделала ошибку, когда подстриглась.

Я замечаю, что обутая в кроссовку нога Тома покоится на нижней перекладине моего табурета, образуя недвусмысленный барьер.

– Странно, – с невозмутимым видом произносит он, потом его лицо становится серьезным, и на нем отражается новая тревога. – Флирт с незнакомцами. Каким образом, по-твоему, я должен вспомнить, как это делается?

– Импровизируй. Будь самим собой.

Аккуратно отвожу его ногу в сторону. Я должна попробовать. Должна дать ему шанс посмотреть, какова жизнь после Меган.

Мы отворачиваемся друг от друга в разные стороны и сидим, пока толпа вокруг нас, всколыхнувшись, не выплевывает к барной стойке новые лица. Я замечаю устремленный на Тома взгляд какой-то девушки. Она миниатюрная и хорошенькая. Она улыбается ему, и он нерешительно улыбается в ответ.

Нет. Это не в моих силах. Я в упор смотрю ей в глаза и одними губами произношу:

– Отвали.

Ее словно ветром сдувает.

– Поставь ногу обратно, – требую я, и он смеется в ответ.

Однако в его глазах мелькает какое-то непонятное выражение, словно его всего пробивает дрожь.

– Ты ведешь себя как волчица, – произносит он мне на ухо, но вовсе не так, будто это что-то плохое.

– Так, практиковаться во флирте ты будешь со мной, если не хочешь, чтобы я угодила за решетку за убийство, – говорю я и заливаю в себя вино.

Том кого-то или что-то замечает. Брови его сходятся на переносице, потом он поворачивается ко мне, явно что-то задумав. Он протягивает руку к моему табурету и, ухватившись за сиденье между моих ног, подтаскивает его поближе, пока я не оказываюсь в кольце его туго обтянутых джинсовой тканью бедер. Это лучшее место во всем этом чертовом заведении.

Меня обволакивает исходящее от его кожи тепло, и гул бара немедленно отступает куда-то далеко-далеко на задний план. Том одной рукой берет меня за подбородок и, повернув мое лицо к себе, шепчет мне на ухо:

– Не оборачивайся.





Глава 17




Даже если бы зал заполнился красным дымом и клоунами, мне было бы ровным счетом наплевать. Мой подбородок лежит в его ладони, и я не намерена им шевелить.

– Куда?

– Тут Винс. С какой-то девушкой. Блондинкой лет двадцати. Он нас заметил.

Том проводит кончиками пальцев по моей шее и протягивает мне бокал. Это отработанный ход из репертуара прожженного бабника. Поэтому-то я и понимаю: Том это не по-настоящему.

– О-о, – произношу я после секундного замешательства.

Настроение у меня портится, потому что до меня доходит, что у него на уме. Как настоящий друг, он пытается слегка смягчить удар по моему эго. Изобразить из себя мускулистого мачо, с которым я могла бы пофлиртовать. Этакую когтеточку.

– Ну да, он живет неподалеку отсюда и бывает здесь почти каждый вечер.

– Поэтому ты привела меня сюда.

– Расслабься, малыш, – говорю я и, сплетя свои пальцы с его, слегка их сжимаю. – Ты вовсе не пешка в каком-то хитроумном сценарии мести. Ты единственный и неповторимый Том Валеска, а я счастливейшая из всех женщин на свете, которой повезло сидеть между твоих бедер. – Я с ноткой ликования отмечаю, что встревоженное выражение на его лице сменяется изумлением, и он опускает взгляд вниз, на наши ноги. – Можешь считать, что я завелась.

Я кладу ладонь на его бицепс и слегка сжимаю его. Если не быть осторожной, моя рука скользнет дальше. Упс, она каким-то образом уже скользит, и что-то с этим делать уже слишком поздно. Я смотрю, как она добирается до его плеча, там впивается в гладкую кожу черными ногтями, а затем плавно перемещается к его ключице.

– Но за каким лешим его потянуло на кого-то другого? – Он вновь косится в сторону Винса. – Ну, то есть я уверен, что она неплохая девушка, но…

Он устремляет на меня такой взгляд, что меня немедленно бросает в жар; договаривать ему не требуется. Она мне и в подметки не годится.

Демонстрирую полнейшее равнодушие, которого, я уверена, он от меня ждет.

– Он может делать что хочет. Он не мой.

– А кто-нибудь когда-нибудь был твоим? – Его ладонь ложится мне на плечо, и мой мозг отключается. – Не надо, не отвечай.

– Разумеется, нет. – Все мое тело охватывает дрожь. – Если уж человек мой, он мой насовсем. На все сто процентов, навсегда. Ты же меня знаешь.