Мой профессор - волк!

До меня, наконец, дошло, что, как и вчера в лесу, дерутся из-за меня! Охренеть! Словно я принцесса из сказки, за которую два рыцаря схватились насмерть!

Лестно, конечно, но что же будет, если Тони проиграет?! Или вообще погибнет! Неужто им придется отдать меня этим черным тварям?

Я уже почти не удивилась, когда страх за собственную судьбу прибавил мне возбуждения. Стало невыносимо и совершенно нестерпимо жарко, щекотно и колко по всему телу…

Хватая ртом воздух, я отскочила от окна и принялась сдирать с себя оставшиеся шмотки и белье.

Легче становилось сразу же – по мере того, как с меня, одна за другой слетали все эти тряпки, кружево, резинки и тесемки… Даже чертовы носки пришлось снять, потому что они давили на ноги так, будто это были не носки, а парадные туфли.

Совершенно голая, раскинув руки и закрыв глаза, я стояла босыми пятками на полу, с наслаждением ощущая, как мое тело обвевает прохладный воздух комнаты… Зуд прекратился, рана тоже перестала ныть…

Как же хорошо, когда просто ничего не болит и не мешает! Сплошное наслаждение – весь день бы так и стояла.

Из окна раздался еще один выстрел, и я вздрогнула, возвращаясь к реальности. Вот же эгоистка! Там за меня не на жизнь, а на смерть бьются, а я тут кайф ловлю, прыгая голышом по комнате.

Однако уже не бились – только и успела заметить, когда снова выглянула, исчезающие между деревьев черные волчьи хвосты. И еще кое-что новое – прямо на подъездной дороге был припаркован чей-то здоровенный, бордового цвета пикап с открытым кузовом. В кузове стоял не менее здоровенный, бородатый мужчина – огромный американский лесоруб, каких я до сих пор только в кино и видела. Даже одет был, как полагается лесорубу – в клетчатую, красно-черную рубашку, джинсы и пояс с инструментами.

В руках «лесоруб» держал короткое двуствольное ружье, которым целился в сторону убегающих волков.

Я перевела взгляд на «наших». Впереди всех стоял мой альфа, и я даже пискнула от страха при взгляде на его окровавленную, все еще оскаленную морду. Еле успела вспомнить, что голая, потому что, будто услышав меня, здоровяк в кузове повернул ко мне голову. И вообще, все повернулись, во главе с Тони.

Окончательно перепугавшись, я спряталась и прислонилась к стене рядом с окном, бурно дыша и прислушиваясь к звукам в доме. Отовсюду уже начали раздаваться голоса – люди возвращались с улицы, громко и возбужденно обсуждая произошедшее. Нервный женский смех мешался со спокойными разговорами мужчин и волчьим лаем, здоровяк, судя по приближающимся громогласным приветствиям, тоже направлялся к крыльцу.

Глаза мои расширились – если кто-нибудь войдет в спальню Энтони… к темам для обсуждения добавится еще одна, и мне это уж точно не понравится! Возможно, даже больше не понравится, чем секс с оборотнем во время полнолуния.

Я бросилась подбирать одежду и натягивать ее на себя, но она была до такой степени горячей, колючей и мерзопакостной, что даже представить себе, как я все это на себя напялю, было невозможно.

Решив, что ничего так не страшно, как оказаться голой перед толпой оборотней, я сгребла одежду и белье в охапку, запихала под кровать профессора и юркнула с головой под одеяло. Если буду лежать тихо и без движения, никто меня здесь не заметит, а когда профессор придет, сразу же вылезу и попрошу, чтобы отменил свой дурацкий приказ.

Сам же говорил, что не хочет приказывать мне и спать со мной во время полнолуния. Вот и пусть вспоминает о своем «налете цивилизации».

***

Тони был в ярости.

Мало того, что ему не дали довершить начатое, прогнав врага несколькими весьма прицельными предупредительными выстрелами, Лира и Соннель – двоюродные сестры, гостившие у его отца со свой матерью, вдруг, на глазах у мужчин, решили принять людформу.

И не просто на глазах у мужчин – они явно сделали это специально, покрасоваться перед только что подъехавшим сыном дяди Бакстера, известным красавчиком клана. Вот же похотливые сучки! Бакстер был двоюродным братом отца – что по Закону вполне подходило для внутреклановых браков. Его же сын от второй жены, Дэниэль, был тем паче седьмой водой на киселе и вполне способен был составить кому-нибудь из этих двух дур пару. Если, конечно, теперь не передумает и не опозорит их во всему Закрытому Миру.

Да, молодые. Да, изнемогают от желания найти достойного самца и забеременеть. Но нельзя же так! В конце концов по законам людского общества они вообще несовершеннолетние!

Обратившись, кузины охали и хихикали, показушно закрывая руками грудь и причинные места, а сами так и стреляли глазками в этого мачо за рулем отцовского авто.

Рассвирепев, Тони чуть задницы им не покусал. Зарычал и загнал обеих в дом, не понимая, зачем отец позволил им присутствовать при разборках. Да, парни стреляют лучше, но с какого перепугу отец вообще решил стрелять? Разве так решаются подобные вопросы?

Похоже, что не только брат считал его неспособным постоять за себя.

Наплевав на то, что выглядит как импульсивный молодняк, альфа вбежал в дом, рыкнув на попавшуюся под ноги сестру, рысцой промчался по лестнице наверх и толкнул дверь в собственную спальню в самом конце коридора.

Обернулся в людформу, поискал глазами ту, ради которой и устроил весь этот сыр-бор, не нашел и втянул глубоко носом воздух, готовый снова обернуться, чтобы пуститься в погоню…

И замер, почувствовав не просто ее запах, а охренительный, крышесносный запах пота на обнаженном теле. И возбуждения – яркий, острый, сводящий мышцы в паху запах девичьего возбуждения.

Еще раз тщательно принюхался – о да! Она здесь, его маленькая, вкусная самочка… Здесь… Прячется от него – напуганная, голенькая и… – Тони улыбнулся – уже вся насквозь мокрая…

Медленно подошел к двери, не глядя закрыл дверь и запер ее на ключ. Может же он уединиться ради продолжения рода? Мать не будет лезть. Отец тоже – знает, что он зол и захочет дать ему время остыть. Остальные… да и хрен с ними… пусть думают, что хотят.

Привычным уже образом человеческие и звериные доводы мешались в кучу – сумбурную и все же до странности логичную. Да, он обещал не трогать ее в полнолуние. И да, он сам приказал ей раздеться – но ведь это была злая шутка. Никто не заставлял ее выполнять. Всю эту историю с «приказом от альфы» он придумал, чтоб попугать ее, когда выговаривал на веранде – все знают, что это из разряда бабушкиных сказок про «истинных»…

К чему же тогда церемонии, раз сама не против?

И тут он вспомнил, как она гладила его в волчьей форме, как приговаривала всякие глупости и нежности… Будто он ее личная комнатная болонка.

О, он покажет ей, какая он болонка….

Слегка приподняв с края кровати одеяло, Тони уставился на розовую пятку с поджатыми пальчиками, которая тут же попыталась втянуться внутрь.

Не вышло. Быстрым движением он схватил эту пятку и потянул на себя, перехватывая все выше и выше вверх по лодыжке. Наконец, не утерпев, откинул немного одеяло и поймал вторую голую ногу – тонкую и тут же покрывшуюся цыпками от холода.

И стиснул зубы – до того захотелось раскинуть эти две ножки в стороны, прижать к краю кровати и вонзиться между ними каменным, до боли напряженным членом. Вот прям так – даже не открывая все тело его девочки. Было в этом что-то невероятно пошлое и порочное – когда только ноги, бедра и ее щелка, которая вот-вот покажется… раскроется для него, вся влажная и розовая…

Рано… рано… – тормозил, успокаивая себя, поглаживая вздрагивающую под его пальцами кожу. Слишком возбужден… слишком быстро закончится…

Но в полнолуние трудно сдержать себя, и руки не слушались – сами раздвигали эти ножки, пробираясь все выше и выше к заветному месту – он уже представлял его, чувствовал, шалел от запаха, который не могло приглушить никакое, даже самое толстое одеяло…


Еле слышный, судорожный полу-вздох, полу-стон донесся вдруг до него, и Тони не выдержал – рыкнул в нетерпении и вздернул одеяло наверх, ныряя под него головой…





Глава 9




Напряжение лопнуло в одно крохотное мгновение, всё разом – кровь вскипела, мышцы сократились и дернули тело в одном судорожном рывке вверх, мысли смешались в кучу и расплескались бурлящим фонтаном, ничего не объясняющим и совершенно бессмысленным…

Я не знаю, почему лежала без движения до сих пор. Почему ничего не сказала, не протестовала и вообще не подавала никаких признаков жизни – замерла, словно мышка в своей норе и так лежала, все время пока Макмиллан трогал мои ноги, подбираясь все выше и выше к закрытым одеялом бедрам.

Уже потом поняла, что вероятно, со стороны это выглядело как некая эротическая игра в «прятки» или «спящую красавицу». С его стороны так точно.

Но это потом. Потому что понять что-либо, когда тебе горячо дышат и вжимаются лицом в самое чувствительное место, довольно трудно.

– Что… что ты делаешь? – забарахтавшись под одеялом, я попыталась сдвинуть ноги, вместо этого просто сжав его голову… Нашла и вцепилась в густые вихры оборотня, вознамерившегося, похоже, попробовать меня на вкус – надо надеяться, не в буквальном смысле.

Не отвечая, он глубоко вдохнул, с явным наслаждением вбирая мой запах там… И выдохнул его обратно, горячей вибрацией сотрясая меня всю, до самых пальцев ног.

А потом аккуратно, словно боялся поранить, вклинился языком между складочек – медленно, круговыми движениями, и все глубже и глубже, словно хотел просверлить во мне дырку…

Снова замерев – со скрюченными пальцами в его волосах и приоткрытым ртом – я каждой клеточкой своего тела ощущала это медленное и неотвратимое вторжение, в ужасе от такого извращения и от того, как сильно меня это заводит…

Казалось, само время остановилось. Все вокруг остановилось – застыло, подвисло в пространстве, замурованное в янтарь… И только этот язык, горячий и очень настойчивый, оставался в движении… Он, и мои зрачки, медленно закатывающиеся и уходящие под веки...

Оцепенение длилось недолго. Ударив по какой-то точке, в которой явно скопилось электрическое напряжение, язык пронзил меня таким ошеломительным, таким ярким и острым разрядом, что я даже не сразу поняла, что это оргазм.

Это и не было похоже на оргазм. Это не было похоже ни на что, из того, что я когда-либо испытывала.

Хрипло простонав что-то в одеяло, я вздрагивала, переживая спазм за спазмом острого, почти мучительного наслаждения, не в состоянии даже позволить телу выгнуться так, как оно хотело – руки Макмиллана все еще крепко прижимали мои бедра к матрасу.

Язык же совсем обнаглел, орудуя так, что, скорее всего и в душ не придется идти – вылизывая меня с таким упоением, словно я была блюдцем с каким-нибудь экзотическим лакомством…

И чем больше успокаивалась, спадала эйфория, чем реже я вздрагивала от каждого прикосновения… тем больше мне становилось стыдно.

За себя, за него, за то, как мы лежим с ним – наполовину под одеялом, наполовину нет… и что будет, если он забыл закрыть дверь, и сейчас кто-нибудь войдет… Все комплексы, все мое смущение выплеснулись и затмили впечатления от самого потрясающего, самого бурного оргазма в моей жизни.

Все испортила проклятая стыдоба, оставляя только красные щеки и слезы на этих щеках.

Если честно, меня даже не целовали ни разу по-настоящему, с языком. И сразу… вот это?! Что я буду рассказывать детям, если зайдет разговор о моих первых свиданиях? Что мой первый французский поцелуй был во влагалище?

Закрутившись так сильно, как только могла, я буквально выдралась из цепких мужских рук, и в одно мгновение оказалась по другую сторону кровати. Схватила одеяло и натянула чуть ли ни на уши, трясясь и всхлипывая.

– Что вы… наделали? З-зачем это все было?!

Макмиллан, взлохмаченный и совершенно ошалевший, с раздувающимися ноздрями, смотрел на меня, опираясь руками о кровать, видимо, пытаясь сообразить, каким образом предмет его чувственной любви вдруг оказался так далеко.

Потом разогнулся и встал – совершенно голый, с нацеленным на меня, гордо восставшим из густой поросли членом. Ох, лучше бы я туда не смотрела! Потому что «развидеть» этот здоровенный, перевитый темно-бордовыми жилками орган с крупной и гладкой головкой я теперь никогда не смогу.

Когда-то вот точно также посмотрела случайно вниз торса мужчины, скромно и стыдливо переодевающегося в кустах рядом с пляжем… и это зрелище на долгие месяцы впечаталось в мой пятнадцатилетний мозг. А ведь тот мужчина даже не был возбужден! В отличии от профессора.

– Я сделал то… что просило твое тело… – медленно, будто не хотел меня пугать, Макмиллан принялся обходить кровать. – И то, что просила ты сама, раздевшись и забравшись ко мне в постель.

Я не могла поверить своим ушам.

– Вы же… вы сами мне приказали!

Он поднял бровь и остановился. Заметил мой взгляд, опустил голову, чертыхнулся, поискал глазами – чем бы накрыться… не нашел и слегка пожал плечами, вероятно решив, что стесняться ему уже поздно.

– Да. Приказал. Будучи в облике зверя, которому плевать на мораль. А ты всегда такая послушная, Стейси Маллори?

Он продолжил обходить кровать, а я быстренько передислоцировалась в противоположный угол, что было довольно глупо, потому что он мог просто залезть на кровать и пересечь ее по матрасу, а не в обход.

– Не послушаешься тут, когда все чешется и жжется! – огрызаясь, я все же не удержалась и снова опустила взгляд на его все еще очень возбужденный орган.

И тут меня пронзила еще одна ужасная мысль – а вдруг он сейчас потребует… вернуть услугу? И я должна буду… взять это в рот?

Вероятно, моя мысль отразилась у меня на лице – а, возможно, Макмиллан даже прочитал ее! – потому что орган слегка дернулся, напрягся и даже, кажется, еще немного подрос. Я забилась в самый-самый угол, между стеной и прикроватной тумбочкой.

Но когда подняла на профессора глаза, оказалось, что несмотря на возбуждение, он в недоумении хмурится.