Мой самый любимый Лось

— Да, ты права, — сказал он после некоторого молчания, справляясь с собой, — извини. Я действительно тебя напугал. Прости. Просто не могу спокойно находиться в том месте, где было это… чудовище. Мне кажется, что все вокруг отравлено…

Пара слов — и он снова готов был взорваться, распсиховаться и начать крушить все кругом, лишь бы только завалить обломками саму память о том, что недавно тут была Ингрид. Это и не пахло никакой любовью; и если была одержимость — то мучающая, болезненная.

Поддавшись безотчетному порыву, Анька шагнула вперед, обхватила Лося обеими рукам, и он уткнулся лицом в ее волосы, наполняя их горячим дыханием, укачивая и баюкая девушку, но успокаивая этим нехитрым способом себя.

«Акула, килька поганая, — ругалась Анька. Переживания Лося передались и ей, теперь и она тоже испытывала отчаяние и беспомощность, понимая, что прекрасная зимняя сказка закончилась. И с этим ничего не поделаешь. Не соберешь, не склеишь. — Если его из дома выперли, то он и хозяина оттуда выкурить смог. Ну, ведь знал же, что Лось будет беситься! Знал, наверняка знал, как он болезненно переживает, и все равно пригнал сюда эту… Ингрид! Тупоголовый рыбец, решил меня этим вспугнуть, да?! Думал — я напугаюсь этого безумия, или заревную… Если честно, то да, тут есть отчего впадать в панику. Но я своего Лося просто так не отдам никому!»



— Собирайся, — тихо проговорил Лось. — Мы едем обратно, в Москву.

— Хорошо, — покладисто ответила Анька, не пытаясь больше расспрашивать его ни о чем.





* * *


Пока Лось метался по двору — отдавал распоряжения, — а Анька, наскоро запихав все свое немногочисленное шмотье в чемодан, набрала номер, с которого ей звонил Акула.

Осторожно из-за шторы наблюдая за Лосем, который перетоптал, наверное, весь снег в Альпах, Анька с остервенением кусала губы, слушая, как плывут долгие гудки. Акула наверняка знает и видит, кто звонит. Поди, сидит, жрет за счет этой подстеленной кобылы, Ингрид, жует и смеется, падла, глядя, как на экране телефона высвечивается имя Аньки. Наслаждается в очередной раз тем, что она мается, ожидая его ответа.

— Ну, давай! — Анька почти заорала в мерно гудящую трубку. — Кусок ты идиота, фиг ли ты там играешь, что ты там тянешь, сейчас Лось придет, и хер я тебе что-то смогу сказать! Хер!

Дрожащей рукой она провела по лбу, словно успокаивая бешено мечущиеся мысли, и Акула, наконец, отозвался.

— Понравился цирк? — похихикивая, спросил он цинично, настолько издевательски, что Анька от бессильной злобы заскрежетала зубами.



— Идиота кусок, — выругалась Анька. — Зачем ты это сделал?!

— Что сделал? — совершенно невинным голосом поинтересовался Акула. — Неужто Анри все еще не остыл? До сих пор злится? Ай-ай…

— Что между ними произошло? — меж тем спросила Анька, игнорируя его щебет. — Чего он так бесится?

— А тебе какая разница? — так же вкрадчиво и гадко спросил Акула. — Он же на ней отрывается… или тебе тоже досталось?

— Ничего мне не досталось! — зарычала Анька. — Говори… говори, что с ними?

— Страшно? — гадко хихикнул Акула, и Анька закрыла глаза и сжала зубы, пережидая приступ разрушительной ярости, от которого хотелось долбануть телефон об стену и в истерике разораться и расплакаться. — Видишь, какой он бывает. А ты думала — наш Анри вечно белый и пушистый? А теперь и шагу будешь бояться ступить, да?

«Вонючий же ты башмак, — в ярости подумала она. — Ну, какая же ты гнида!.. Извалять другого в грязи, чтоб самому выглядеть чистеньким и красивым!..»

— Страшно, — покладисто согласилась Анька. Сейчас она готова была назвать этого скунса даже по имени, лишь бы он раскололся, сказал, отчего Лось ведет себя как буйный психопат. Перед глазами Аньки встали его руки, распаренные, красные, которые он с остервенением отмывал. Вот от этого нехитрого действа реально мурашки бежали по коже. — Он вел себя как одержимый. Так ты скажешь или нет?..

— Пообедаешь со мной — скажу, — промурлыкал Акула, упиваясь собственным хитроумием. Анька до боли сжала кулак, и пару раз врезала в стену, чтобы не разразиться в его адрес отборнейшим матом.

— Милый, — еле переводя дыхание и суча ногами от боли в ушибленной руке, проговорила она дрожащим, срывающимся голоском, — вот тут ты в пролете. В огромном таком пролете, потому что из-за твоей подставы мы улетаем. Собираемся прямо сейчас. Я не смогу с тобой пообедать, а ты… ты оставляешь меня наедине с психопатом. С садистом, может быть. Ты хочешь, чтобы я боялась? Мучилась, ломая голову, что же может вот так его разъярить?!

— А ты сама виновата, — томно и вкрадчиво проворковал Акула. — Я, может, и не идеальный мальчик, как наш Анри, но зато без тараканов в голове. У меня мозги на месте. Ни одна бывшая девушка не может сказать, что я начинаю бегать по стенам от воспоминания о ней.

«Так это можно исправить, — зло усмехаясь, подумала Анька. — Ни одна, говоришь? Скоро их будет много, очень много…»

— Ну хорошо, — ответила Анька. — Извини, потревожила. Сазу не сообразила. Можно ж у папы спросить. Он же Лося давно знает, так?

Она мстительно прислушивалась, как Акула отчаянно шебуршился, как мышь в очень тесной норе, набитой рваной бумагой. Видимо, мыслительный процесс шел у него туго, Акула слишком поздно сообразил, что он неединственный источник информации.

— Эй, детка, — забормотал Акула после небольшого перерыва. — Ты точно готова у Миши спрашивать? А вдруг он будет против ваших с Анри отношений?.. Любовь тогда вдребезги.

— А ты не находишь, рыба моя, — ласково ответила Анька, — что в этом вопросе все решать мне? И мои отношения с Анри сохранятся в том случае, если я сочту, что мне ничего не угрожает. Так что папа тут решает мало что, скажем прямо.

— А ты умеешь быть убедительной, — льстиво вякнул Акула. — Тебе невозможно отказать!

— Еще бы, — холодно ответила Анька. — У меня папа Миша, наследственность хорошая. Ну так что?

— Давай поступим так, — сказал Акула. — Ради разговора с тобой я прилечу в Москву. Но это будет личная встреча. Обед. Идет? Все равно Миша не знает всех подробностей, это дело-то семейное…

— Договорились, пупсик, — сладко ответила Анька.






Глава 18. Страшная месть. Не Гоголь




Лось доставил Аньку непосредственно к дверям дома. Он успокоился, его уже не разрывало в клочья, и это был прежний Лось — немногословный, спокойный, уверенный в себе. Но в гости на чашку чая он зайти отказался, очень ловко и в то же время очень вежливо отказав Анькиной матушке, сославшись на неотложные дела с Мишей. А имя Миши в любом споре было решающим, и женщине пришлось уступить.

— Дела, дела, — тихонько вздохнув, проговорила она, помогая уставшей Аньке раздеться. — Все они деловые, все спешат, все они заняты, а нам остается лишь ждать, ждать, когда они смогут выкроить на нас время… Ну как он, ничего? Обижать-то не будет? Больно уж красив. Гулять, поди, станет…

— Не станет, мам, — отмахнулась Анька сердито. — Он очень хороший. Правда.

Мать снова тихонько вздохнула.

От Миши, который выбором дочери был очень доволен, мать узнала, что у Аньки «все серьезно», и раз и сама Анька была довольна, то вроде и совсем все хорошо. И матушка лишь тихонько вздыхала, боясь вспугнуть хрупкую идиллию.

Однако лосиное упрямое молчание и его ловкое уклонение от знакомства с потенциальной тещей говорило лишь о том, что он все еще не готов держать себя в руках, и попросту удрал, спрятался в свою берлогу — зализывать раны.

«Интересно, напьется или что? — размышляла Анька. — Как он снимает стресс? Вот этот вопрос тоже надо бы прояснить до… до…»

Но мозг Аньки отказывался произнести крамольное слово «свадьба», Аньку бросало в жар, и она обмирала, словно ее, обряженную в бело платье и фату, уже подтащили на аркане к регистраторше и спешно окольцовывают.

В том, что Лось имеет самые серьезные намерения относительно нее, и что он не отказался от своих планов, сомневаться не приходилось. В самолете, расслабившись, придя в себя после разрушительной ярости, он слегка ослабил узел галстука и глянул на Аньку. Впервые после устроенной им истерики прямо, не тушуясь.

— Прости за испорченный отдых, — произнес он очень искренне. — Мне действительно жаль, что так вышло. И, несмотря на все это… я хочу, чтобы между нами ничего не менялось. Я хочу быть с тобой. Надолго, не на пару дней. Всегда.

Ага, хочет!

Витиеватое лосиное «хочу» здорово смахивало на предложение, Анька не ответила ему, только уткнулась носом в его плечо, чувствуя, как он поглаживает ее волосы, но черт подери — а как же доверие?! Лось ни словом не обмолвился о том, отчего его так расколбасило. Не попытался успокоить ее — «хей, детка, да все в порядке, просто однажды женушка подала мне суп, а там плавала человеческая голова, и с тех пор я не очень доверяю этой порочной красотке!». Не попытался сгладить неловкое молчание. Не доверился, не разделил с ней, с Анькой, свое переживание… Стыдится? Хочет сам все пережить, перетерпеть, не нагружая ее своими проблемами? Что, что, что с ним не так?

И еще Акула не шел у Аньки из головы.

Вот же сучоныш!

«Что б там у Лося с бывшей не произошло, — размышляла Анька, — а этот скользкий червяк знал наверняка, как Лось бесится. Видел, небось. И нарочно ему подсунул эту Ингрид. Сделать больно. Нет, Боженька, я все понимаю, но тут ты просто тычешь пальцем в этого слизня и криком кричишь: отмсти! Этот скот просто заслуживает розовых стрингов и объятий стриптизеров… Вот честно: колебалась. Сомневалась. Но теперь точно знаю, что это сделать просто необходимо. Чтоб было в его жизни такое же больное и невыносимое, как у Лося… и баба, от которой он по потолку бегать будет. Ты у меня пошлепаешь плавниками по люстре, красавчик…»

Вечером, для очистки совести Анька все же решила опробовать обойтись без консультации Акулы и после ужина, воспользовавшись отличным настроением отца — тот махнул за ужином рюмочку коньяка, — Анька проникла в его кабинет, как партизан приползает в разведку.



— Па-ап, — протянула Анька тоном, от которого у Миши тотчас настроение испортилось, и он поднял недобрый взгляд от бумаг. — А что там у Лося с его бывшей? Что-то он сильно реагирует на нее…

У Миши даже губы задергались, словно во рту его сидело какие-то маленькое, но очень агрессивное создание, и теперь оно рвалось наружу с недобрыми целями.

— Профурсетка! — выпалил Миша прежде, чем успел сообразить, что и о ком говорит. — А я думаю, чего это вы прикатились так рано…

Миша разволновался, откинулся на спинку кресла, оттолкнув от себя газету, которую до сих пор читал, и Анька, удовлетворенная, кивнула головой.

«Знает, — заключила она, разглядывая сердитого отца. — Отлично!»

— Явилась, не запылилась? — продолжил меж тем Миша, потирая губы с досадой оттого, что не смог скрыть раздражения. — Глаза мозолить… И чего он с ней, говорил? Мирно?

— Он орал, как бешеный, — внимательно наблюдая за реакцией отца, продолжила Анька. — Я вообще думала, что он ее бьет. С чего бы вдруг так беситься? Времени-то прошло…

— Какая разница, сколько прошло времени? — сварливо отозвался Миша, поблескивая сердитыми глазками. — Если она профурсетка? Орал? И правильно, что орал! Мало, что орал! Надо было взашей, взашей, проститутку!

— Да что она такого сделала…

— Вот! — Миша ткнул в оробевшую дочь пальцем. — Вот это очень правильный вопрос! Если не хочешь такого же отношения, надо вести себя соответственно! Хорошо, скромно надо себя вести, и не крутить задницей налево и направо! Ты с серьезным человеком пытаешься связать свою жизнь, и мне нравится его подход! Да! Вышла замуж — будь женой, а не балаганной куклой!

Нужно ли говорить, что Миша был консерватором и придерживался очень строгих взглядов на поведение женщин в браке?

— Что она сделала! — пароходным гудком проревела Анька, стараясь перекричать Мишино брюзжание.

— Задницей она крутила! — брезгливо ответил Миша, в знак презрения разрывая и комкая свою газету. — Он поехал поправлять дела фирмы, и только за дверь, как она нацепляет кружевные трусы и бежит скакать по подиуму, как будто нет ничего важнее! Солидного человека жена! Ну, вытащили тебя из грязи, вывели в люди — сиди и не дрыгайся! Так нет же…



Анька озадаченно примолкла.

— И все? — удивленно произнесла она. — Поэтому он так злится?! До сих пор?!

— А этого мало!? — разозлился теперь уже Миша. — Вот, вот у вас в головах что! Что можно выйти замуж и продолжать демонстрировать свою задницу кому попало! А жена — это тыл! Это опора, а не полуголая разукрашенная обезьяна! Ты мне смотри, Анька, — Миша яростно погрозил дочери пальцем, — будешь такой же, я ж не посмотрю на мужа — выдеру!