Мой самый любимый Лось

— А что мне оставалось делать, — издеваясь, ответил он. — Анри меня выгнал на ночь глядя. Куда было идти? Конечно, к любимой, дорогой сестренке! За одно слово о том, что он приехал, Ингрид меня пустила и приняла — как это говорится у вас, у русских? — с распростертыми объятьями. Ну так что, она уже притащилась?



— Козлина ты драный, яйца твои в репьях! — проорала Анька яростно, едва не раздавив телефон в ладони. — Ты что, и на нее вскарабкался, похотливый ты дятел?

— На кого!? — искренне изумился Акула. — На Ингрид?! Ты что, с ума сошла, что ли. Ингрид у нас девушка верная. Безупречна в этом отношении. Для нее никого не существует, кроме Анри. По-моему, и до сих пор бойфренда нет.

Слушая акульи излияния, Анька спешно натягивала на себя то, что первое попалось под руку, зло сопя в трубку.

— Одеваешься? — определил по ее возне Акула. — Да, сбегай, посмотри, посмотри… У Анри ведь сердце не каменное, а вдруг оттает?..

— Гадина, гадина! — выкрикнула Анька почти в истерике и запустила телефоном в постель.

Она боялась спускаться вниз до судорог. Боялась увидеть ту, о которой Акула сказал уважительно и с каплей пафоса — супруга. Из горла ее рвались рыдания, хотя глаза оставались сухи. Какая-то другая женщина, которую Лось любил, обнимал, гладил так же, как сейчас гладит, касается ее, Аньки? Любил так, что женился? И которая любит его до сих пор — Акула это старался подчеркнуть всеми доступными способами.

Какая-то другая, мать ее, красивая, интересная женщина, у которой с Лосем намного больше общего, чем у Аньки, больше совместно прожитых дней, больше привычек, больше воспоминаний, больше его любви и нежности! То, что это было в прошлом, ничего не значило; Анька вдруг поняла Лося, который ревнует ее к Акуле. Отношения всегда остаются с тобой, хоть и уже закончены. Они не стираются из памяти, и то хорошее, что действительно было хорошо — оно не становится с годами горьким. Оно остается по-прежнему восхитительным, и, вспоминая об этом, прошлое — воскрешаешь…

Анька тщательно причесала и прибрала волосы, чтобы придать себе вид приличный и гладкий, умылась, чтобы кожа выглядела свежей и отдохнувшей. Забавные теплые тапки, в которых ее ноги выглядели в два раза больше, она не надела, рассудив, что лучше выйти босиком, чем показаться нечаянной гостье неуклюжей и смешной.

Спускаясь по лестнице, она услышала первые отголоски грозы, и девушке стало еще страшнее, потому что Ингрид было не слышно, зато Лось свирепствовал и рычал не хуже заправского хищника. Голос его, изрыгающий ругательства на финском, грохотал так, что, пожалуй, при всем его хладнокровии и бесстрашии напугался бы и Миша, и Анька вцепилась изо всех сил в перила, чтобы с перепугу не поскользнуться и не шлепнуться на ступени.

Какая муха укусила Лося?!

Таким Анька его не то, что не видела — она даже не подозревала, что сдержанный, спокойный и добрый, мягкий Лось может так орать — кажется, еще и швыряя чем-то об пол. Девушка невольно зажмурилась от очередного грохота, обмирая и не решаясь продолжить путь дальше.

«Он там что, — с сильно колотящимся сердцем подумала Анька в панике, — лупит, что ли, эту Ингрид?!»

Словно подтверждая страшную догадку, внизу слабо вскрикнула женщина — и залилась слезами, жалобно всхлипывая. Анька, еле перебирая ставшими какими-то ватными ногами, чувствовала, как скучная, тяжелая, мучительная тошнота подкатывает к ее горлу, но все равно шла навстречу разбивающейся вдребезги сказке.

Лось лупит бывшую жену.

Вот это номер!

Надежный, как скала, добрый, щедрый, нежный, за закрытыми дверями, с другой женщиной он вел себя совсем иначе. Его голос звучал брезгливо, издевательски; Ингрид что-то всхлипывала, и каждая ее тихая, умоляющая просьба прерывалась целым потоком его презрительной брани.

«Хорошо, что сейчас об этом узнала, а не потом, — безотчетно думала Анька, раскрывая прикрытые двери в гостиную и на миг зажмурившись. — Может, он скрытый садист… господи, что я несу, это же Лось! Как я могу о нем такое думать!»

При ее появлении крики и вой стихли, и Анька, нервно сглотнув, застыла на пороге, рассматривая разворачивающуюся перед ней драму глазами пустыми, как оловянные плошки.

Ну, предположим, Лось жену не бил, даже наоборот — Анька застала тот неловкий и стыдный для любой женщины момент, когда Ингрид, заливаясь слезами, преследовала его, кружащегося вокруг стола, не позволяющего прикоснуться к себе даже пальцем, словно ее прикосновения несли чуму, отгораживающегося от женщины стульями, креслами, которые Лось хватал и толкал между собой и Ингрид. Вот откуда этот грохот. Ну, хоть не дерутся. Уже лучше.

Но его тон, с которым он обращался с женщиной, слова, которые он выплевывал в ее красивое лицо — это было ужасным, грязным, отвратительным и страшным настолько, что Анька вынуждена была уцепиться за ручку двери, чтоб не свалиться в обморок. Так на вокзале менты с попитыми бомжихами разговаривают — пиная их брезгливо в грязный бок, заставляя подняться с нагретого, провонявшего чем попало места.

— Что… — хрипнула она внезапно осипшим горлом, переводя испуганный взгляд с одного на другую. — Что тут происходит?..

Ингрид, наскоро утерев мокрое от слез лицо, попыталась улыбнуться и пошептала:

— Извините… Я потревожила вас… Я не хотела…

Анька не ответила, потрясенная, оглушенная и ослепленная.

Если Лося она обозвала Лосем, то Ингрид, наверное, была ланью, трогательным длинноногим грациозным олененком — это первое, что поняла Анька, рассматривая потенциальную соперницу.

«Они были красивой парой», — почему-то подумала она, понимая, как смешно, нелепо и даже в чем-то ущербно выглядит со своей фигой из волос на макушке, в тертых джинсах и тупоносых ботинках на фоне блистательной и утонченной Ингрид.

Ингрид была стройна и высока, у Аньки тоскливо заныло в животе, потому что ей припомнился ее собственный вопрос «сколько Мисс Хельсинки у тебя отсосали?» Ну, собственно, вот одна из них. В том, что эта женщина, красивая, свежая, светловолосая, высокая, с длинными ногами — километра два, не меньше! — была раньше моделью или королевой красоты, сомневаться не приходилось. На ее льняных волосах красиво смотрелась бы корона с кристаллами Сваровски. Этакая королева севера, типичная скандинавская красавица, бледная северная роза во льду… Одета она была, как и Анька — в джинсы и вязаный из тонкой шерсти свитер, — но и эта простая одежда сидела на ее ладном, стройном теле так, что хоть сейчас на подиум.



У Ингрид были невероятной красоты заплаканные голубые глаза — и она была старше Лося, намного старше. Этот факт тоже почему-то больно резанул Анькино сердечко, она не почувствовала облегчения и превосходства, рассматривая лицо женщины, которой, вероятно, скоро стукнет сорок. Ее тонкие изящные пальцы перебирали края рукавов, будто Ингрид была провинившейся юной девочкой, а не взрослой женщиной, и на безымянном пальце с идеальным маникюром поблескивало обручальное золотое кольцо.

Все еще.

Через много лет.

Красивая; эффектная; стильная; в молодости, наверное, кружила головы всем вообще — даже вещам, чьи названия были мужского рода. И Лось на ней женился, несмотря на то, что она была старше него лет на семь, восемь… Этот подуманный, хитрый Лось, который на несколько раз просчитывает все свои шаги. Женился на женщине, которая старше него. Мальчишка, юнец, пацан — сделал предложение женщине, старше него. Ухаживал, добивался, завоевывал. Смог доказать, что достоин. Женился.

Объяснить это можно было только сильной страстью, обоюдной любовью, которая сводит с ума, которая не слушает доводов разума, слов друзей, родни, никого. Потому что в целом мире существуют только двое влюбленных, и больше никого.

«Любил ее, сохатый, — с горечью подумала Анька, рассматривая тонкие черты женщины, ее точеный носик и невероятной красоты губы — кажется, настоящие, не дутые. — Голову вместе с рогами терял. Что ж разбежались? Постарела? Надоела? Или она сама от него ушла? Акула сказал — не изменяла… Да и какое изменяла, какое ушла, если она так на него смотрит…»

Ингрид и в самом деле смотрела на Лося особенно; Анька со стыдом поймала себя на мысли, что сама не сумеет выразить одним только взглядом столько нежности, любви и печали одним только взглядом.

«Ну, я же и не королева красоты, и не модель, которые умеют играть своими лицами!» — сердито подумала Анька.


Ингрид стискивала трогательно-худенькие ладони, крутила на пальце кольцо, словно хотела спрятать его от нее, от Аньки, тактично скрывая, кем приходится Лосю, а Лось молча и зло сопел, исподлобья буравя Аньку взглядом, в котором, казалось, кипел ад.

— Ингрид сейчас уходит! — рявкнул Лось, делая над собой усилие и выбираясь из-за своей баррикады из стульев. Нет, он точно ее не бил — потому что для того, чтобы ухватить ее за локоть и потащить к выходу, он сделал над собой усилие. Огромное усилие, которое выписало на его лице остервенелую ярость и брезгливость — до тошноты, до помутнения.

«Господи Боже всемогущий, — подумала Анька в ужасе, отскочив с пути этой странной парочки. — Да что такого она натворила, что он такой злой?! Он орет, будто это она стреляла в Кеннеди…»

Ингрид, несмотря на то, что была соперницей Аньке, не выглядела ужасной злодейкой, порочной и коварной женщиной. Напротив — ее было отчего-то щемяще жаль. Она была красивая, но ужасно потерянная и какая-то надломленная; ее длинные стройные ноги при ходьбе дожали и подгибались, словно у загнанного жеребенка, и ее тихие отчаянные мольбы выдавали полное отсутствие сил бороться, хотя она пришла сюда именно за этим.

Вымолить у Лося хоть одно доброе слово. Но Лось остался глух к ее мольбам.

И на фоне ее беззащитной бессильности его кипучая ярость казалось просто ужасным, бессердечным зверством. Аньке было очень страшно, когда Лось проволок бывшую жену к выходу и там буквально оттолкнул от себя, словно бросая куль с грязным вонючим тряпьем. Что ж надо сделать, чтоб довести его да такого исступления, почти до истерики? А вдруг и Анька что-нибудь подобное выкинет? И что тогда — получит от Лося вместо поцелуя такую же слепую ненависть!?

«Елкины, ну не трансвестит же она, в самом-то деле! — мелькнуло в голове Аньки. — За это фееричное на*балово можно злиться, конечно, но ведь это не так?!»

— Уходи, — рыкнул Лось, даже трясясь от исступления. Он понимал, что его видит Анька, понимал, что пугает ее, изо всех сил старался держать себя в руках — и не мог. Словно наяву, Анька услышала еще один гаденький смешок Акулы. Кажется, он знал, как Лось реагирует на Ингрид и нарочно ее сюда послал, чтобы Анька полюбовалась на этот спектакль.





* * *


— Что случилось? — спросила Анька, когда двери за Ингрид закрылись.

— Ничего, — сухо ответил Лось.

Но ничего — это была, конечно, ложь. Когда не случается ничего, так по дому не бегают — словно отыскивая убежище, словно спасаясь от щемящей боли, которую не унять ничем, ни успокоительными, ни алкоголем, ни поцелуями и объятьями.

Когда не случается ничего, так не маются — Анька с ужасом вжалась в стену, не узнавая спокойного и добродушного Лося, который теперь был словно одержим и места себе не находил.

— Что ты делаешь?!

Лось, словно что-то надумав, кинулся наверх, в спальню, и Анька в испуге последовала за ним. В ее голову отчего-то пришла странная, пугающая мысль — вот сейчас Лось где-нибудь в гардеробной отыщет пистолет, выскочит вслед за Ингрид и выстрелит в ее спину — настолько одержимым он выглядел.

Но, ворвавшись вслед за ним в ванную, Анька встала столбом, мало что понимая. Лось с остервенением… мыл руки. Намыливал и яростно тер ладони мочалкой, словно коснувшись Ингрид, он выпачкался в зловонных нечистотах.

— Что происходит?..

— Ничего, — так же мертво ответил Лось.

— Ты поранишься!

Анька решительно шагнула вперед, закрыла бьющую в красные, распаренные ладони воду — кажется, Лось даже не разбавил кипяток холодной водой, — и мужчина замер, сгорбившись, уткнувшись ладонями в раковину, опустив голову и переживая последние, самые мучительные отзвуки бессильной ярости.

— Что между вами произошло? — осторожно вытаскивая из-под его пальцев веселую розовую мочалку, произнесла Анька. Лось вздрогнул, приподнял руку, и девушка успела заметить, как он коснулся большим пальцем безымянного — так, словно поправлял треклятое обручальное кольцо.



«Фантомные боли, — с усмешкой подумала Анька, чувствуя, как ее собственное сердце просто разрывается от сумасшедшей ревности. — Болит, сохатый? Удалил давно, а ноет до сих пор? Наверное, сильно любил ее? Вырывать, резать пришлось по живому? Может, и до сих пор любишь, если так болит? А меня, сохатый? Так же будешь любить, или не сможешь? Места в сердце больше не найдется, и я так, бледная копия? Со мной так же будет, или все? Наигрались?»

— Мы разошлись, — тихо ответил Лось, с трудом взяв себя в руки, понимая, что своим бешенством не только пугает, но и отталкивает Аньку. А ему этого очень не хотелось бы; Анька видела, как он старается, состыковывает разорванное, словно бумажный лист — в клочья, — спокойствие, и это усилие говорило о его намерении все исправить намного громче слов. — Давно. Лет семь назад.

— Долго прожили вместе?

— Всего несколько месяцев, — ответил Лось привычным спокойным тоном. Глядя, как он неспешно отирает красные, распаренные руки полотенцем, расстегивает и закатывает мокрые рукава, Анька не могла отделаться от мысли, что Лось на ее глазах прячется в какую-то воображаемую защитную раковину, снова цепляя бесстрастную маску. Его лицо разглаживалось, исчезали резкие морщины на лбу, меж бровей, прежде цинично сжатые, его губы теперь невесело улыбались, и исступленная ярость в серых глазах сменялась на тоскливую, глухую задумчивость.

— Что она такого сделала? — Анька не могла не задать этого вопроса. — Нет, я понимаю…

— Не понимаешь, — резко прервал ее Лось, да так, что Анька вздрогнула и отшатнулась от него. Увидев, что напугал ее, он тотчас устыдился своей резкости, поднял на нее взгляд и, смягчив голос, повторил. — Не понимаешь. И я очень хочу, чтоб никогда не поняла. Не нужно спрашивать. Просто думай, что она… предала меня. А я не прощаю предательства. Не умею. Не хочу.

От того, как он это сказал, у Аньки по спине пробежали мурашки. Лось думал сейчас не о ней, не об Аньке — об Ингрид, о ее поступке, который та совершила, который отвратил его от нее. Все его мысли были заняты ею, и Анька снова испытала горький, невыносимо горький привкус отчаяния и ревности.

— Ладно, хорошо, — произнесла она, отгоняя прочь гложущие ее мысли. — Успокойся. Идем, позавтракаем…

— Нет! — снова резко выпалил Лось, мгновенно заводясь и раскаляясь до прежнего состояния, до исступления, которое пугало Аньку. — Мы уезжаем отсюда. Здесь надо все убрать…

Он беспомощно оглянулся, едва не плача, оттого что его уютный мир, в котором еще вчера он — они! — были безмятежно счастливы, был осквернен и испачкан появлением тут Ингрид, и Анька в отчаянии всплеснула руками:

— Да ты можешь сказать, что вообще происходит?! Не пугай меня! Ты ведешь себя как сумасшедший!

Лось тяжело, недобро глянул на Аньку, сжав губы в тонкую белую полоску. Наверное, он хотел кричать о том, что нормален, что его поведение ничего не имеет общего с сумасшествием, но понимал, как это будет выглядеть, и оттого молчал. Снова молчал, черт его раздери!

«Вот почему он молчит в большинстве случаев, — горько подумала Анька. — Боится, что его не поймут. Примут его горячность за что-то ненормальное… часто тебя не понимали, Лось? Но как же тебя понять, если ты ничего не объясняешь? Или это… что-то стыдное? Или очень больное, такое, что лучше остаться непонятым, чем ворошить заново?»