Мой самый любимый Лось

Да потому что ей нестерпимо захотелось сначала дочиста отмыться от гнусных слов Акулы, содрать к черту всю кожу мочалкой, а потом начисто вымыть из головы все мысли и воспоминания о Лосе. Чтобы даже краешком сознания не видеть, не слушать и не помнить выражение его глаз, когда Акула произносил свою «изобличительную» речь.

Аньке было нестерпимо больно, что Лось хоть на секунду, но посмотрел на нее глазами этого лживого, скользкого мудака, хоть на миг — но поверил, допустил мысль о том, что она, Анька — просто потаскуха, которой вдруг повезло. И вот от этого хотелось бежать, спрятаться, зажать голову между собственных коленок и сидеть лягушечкой сто лет, пока на спине не вырастет мох и все знакомые не умрут! Вот после этого можно будет разогнуться и начать новую жизнь. С чистого листа.

Нет, потом-то Лось вспомнил, с кем имеет дело. Вспомнил, кто она — и кто его брат, у которого ядовитый язык без костей. Акула обо всех думает и говорит гадости только потому, что сам такой. Он на всех натягивает свою личину только потому, что не понимает, что может быть иначе.

Но от этого не становилось легче.

— Прости, — произнес Лось. — Анья, прости меня.

— Лось, — сухо и холодно оборвала она, упрямо мотнув головой. — Давай не будем. Так вышло, что у нас ничего не склеилось. Задолго до нашего знакомства. Ну, ничего. Бывает и хуже.

— Анья, нет! — Лось упрямо повысил голос. — Я не отпущу тебя. Прошу, — он выставил вперед огромные ладони, и Анька облизнула мокрые губы, поняв, что глотает соленые-пресоленые слезы. С козырей зашел, знает, что она тащится от его прикосновений… Но на этот раз твоя хитрость не проканает. — Давай ты возьмешь себя в руки, успокоишься, а потом мы поговорим. Я тебе обещаю — я никогда больше не послушаю Лассе. Я не пущу его на порог. Никогда. Только не уходи, Анья.

— Лось, вызови мне такси, — велела Анька, не слушая его абсолютно и стремительно направившись к выходу. — Я лечу домой.

— Анья! Пожалуйста, пожалуйста!..

Анька не вслушивалась в лосиное бормотание. Он что-то говорил еще, но она упрямо не хотела понимать ни единого его слова.

— Такси, — настаивала она. — До аэропорта.

Акула уже пришел в себя и как ни в чем не бывало продолжал бухать, прижимая к ушибленному лбу лед, завернутый в полотенце. Пока Анька металась, разыскивая свою куртку, он неспешно набрал номер и она услышала заветное слово — «такси». Лось налетел на Акулу, отнимая телефон, но было поздно.

— Зачем ты сделал это!?

Впервые Анька слышала, как Лось в ярости орет.

Даже стекла дрогнули.

Одному Акуле все нипочем. Кажется, Лось выбил ему все мозги, если этот скользкий хорек не боится — или же этих плюх было так много в жизни Акулы, что на сегодняшний день выбивать было просто нечего…

— Желание дамы — закон, — ответил он, разведя руками. — Она хочет уехать, значит, пусть едет. Ты что, хочешь, чтобы она привлекла тебя за то, что ты ее насильно удерживаешь? Этого ты хочешь? А потом хочешь платить ей за шантаж?

— Тебя никто не просил вмешиваться в мои дела! — прогрохотал Лось, долбанув кулаком по барной стойке да так, что подскочила бутылка с виски. — Какого черта ты вообще притащился?!

— И очень хорошо, что притащился, — ядовито ответил Акула. — Не то она бы окрутила тебя. Ты еще благодарить меня будешь!

Анька не стала слушать перепалку братьев. Подвывая, тыкая непослушными пальцами в дисплей, она набирала отцу. Господи, снова так вляпаться! Почему она такая дура, почему это все случается с ней?!

— Забери меня, папа…





Глава 9. Три хитреца




Когда Анька уселась в такси и уехала, Лось вернулся в дом и молча налил выпить и себе.

Акула, изящно отирающий разбитый лоб льдом, старательно делал вид, что ничего не произошло. На его холеном лице застыло выражение мрачного торжества и самодовольства. Да, он получил по морде, но выиграл намного больше — как ему казалось.

— Какого черта ты все портишь, — выдохнул Лось, глотнув виски и с силой сжимая бокал в ладони, словно желая раздавить его, выместить на стекле свою злобу. Пальцы его тряслись, и стекло угрожающе поблекивало, но Лось словно не замечал опасности — все вертел бокал и давил на его гладкие стенки…

Услышав вопрос, обращенный к нему, Акула оживился, презрительно зафыркал.

— Я порчу? — с деланным удивлением произнес он. — Я?! Ты совсем мозги растерял — тащить в дом тусовщицу?! Я же, кажется, доходчиво объяснил тебе, что это за девица. Я ее снял прямо на улице. И кочевряжилась она недолго, хоть и оказалась целкой. Думаю, после того, как я ее распечатал, с другими она кочевряжилась еще меньше. Красивую жизнь она любит; выглядит неплохо, ну-у-у-у, думаю, у нее много… источников доходов.

Лось зло скрипнул зубами, бокал в его ладони хрустнул, рассыпаясь, и кровь яркими пятнами закапала на стойку.

— Закрой свой рот, похотливая грязная скотина! — взревел Лось, размахиваясь и швыряя в Акулу массивным донышком от бокала — все, что осталось целого. Акула увернулся, дно бокала разлетелось вдребезги о стену за его спиной, но мелкие осколки и капли крови все же попали в него, и он, брезгливо отряхиваясь, подскочил с места.

— Совсем рехнулся?! — завопил Акула, тщетно отряхивая испачканную белую рубашку. — Из-за какой-то дешевой бляди?!

— Она не блядь, — зарычал Лось, стискивая окровавленной рукой салфетку. — И уж тем более не такая дешевая, как ты думаешь. Ей не нужно охотиться за моими деньгами, урод ты этакий! Она дочь Миши.

— Кого?! — осторожно переспросил Акула, прекратив свои попытки отчиститься.

Миша — это было самое волшебное, самое лакомое, самое прекрасное имя, которое Акула только слышал в своей жизни. Из уважения к всемогущему Мише Акула даже никогда не назывался этим именем, знакомясь с девицами. Наверное, берег его на случай, если придется кадрить королеву Великобритании.

Отец Аньки, еще будучи финансовым директором фирмы, казался всем окружающим просто всесильным богом. Встав во главе фирмы, он превратился в человека огромнейшего влияния в своей среде.


Уютный, мягкий, добродушный человек с алмазным по твердости характером. Казалось, его слова — негромкие, но такие точные, — распиливают любые аргументы против, и Миша, этот непостижимый волшебник, мог одним взмахом руки достать любую сумму. Вообще любую. Он мог тряхнуть как следует начальницу — Веронику, — и та подписала бы какую угодно бумагу. Миша мог запросто попросить у кого-нибудь взаймы, и ему не то, что дали — принесли бы на блюдце, в зубах бы приволокли, радостно подпрыгивая.

В свое время Акула, профукав все, на Мишу очень рассчитывал. Во-первых, они вели вместе дела, и Акула наивно полагал, что Мише выгодно процветание партнера. Во-вторых, они дружили семьями — как думал Акула. Подросший Лосенок проявил интерес к охоте и мог неделями шляться по лесу, дичая, зарастая щетиной и покрываясь лесной грязью как леший. Миша всегда был приветлив и добр, всегда справлялся о здоровье всех финских родственников, которых в глаза никогда не видел, и Акула думал… думал…

Впрочем, что он там думал своим древним нижнедевонским мозгом, лишенным извилин, было совсем не важно. В очередной раз сорвав сделку — валялся пьяным после очередного загула с девочками, — Акула был вынужден выплатить огромную неустойку и с позором вылетел из мира богатых и успешных. Думая, что Миша поможет ему выпутаться из создавшейся ситуации, Акула долго пытался попасть к нему на прием, но Миша встречаться с ним не стал.

В отличие от Акулы, у Миши мозг был самого новейшего образца, с количеством извилин больше, чем у дельфина. Миша не был бы собой, если б не знал досконально все о своих партнерах и если поручался бы за разгильдяев, а тем более — помогал бы материально идиотам, не умеющим вести дела.

А вот Лосю Миша помог. Лось это скрывал, щадя уязвленное самолюбие брата, но Акула не вчера на свет появился. Ему предложили красиво уйти, передав дела Лосю, тонко намекнув, что тогда фирма останется на плаву и целой, не растащенной по кускам за долги. Да, Лось много работал, да, поначалу денег было в обрез, но с Лосем на сделку шли солидные люди. Потому что Миша за него замолвил словечко. И Лось все восстановил в самые кратчайшие сроки. Восстановил, приумножил, и репутация Миши засверкала еще ярче, потому что именно Миша благодаря своему феноменальному чутью сделал ставку на Лося и не прогадал.

И это еще один смачный плевок в лицо Акулы. Да, Миша хотел и дальше иметь дело с этой фирмой, но не с Акулой.

Лосю, значит, поддержка, Лосю протекция и уважение… Вот теперь еще и девчонка, которую Акула попользовал когда-то, а Лось пригрел и притащил домой, оказалась Мишиной дочерью. Большей лажи в своей жизни, наверное, Акула не совершал. Если б в те давние времена он знал, чью дочку трахает, он, наверное, на ней бы и закончил свою холостую жизнь, заморочил бы девчонке голову, и алмазный Миша рассыпался бы на ограненные бриллианты, чтобы обеспечить любимому чаду достойное существование.

Но Акула вильнул хвостиком и уплыл дальше, охотиться на другую, свежую девчатину. Вероятно, это тоже стало одной из причин, отчего Миша не спешил протянуть ему руку помощи, и Акула испытал мучительный стыд, понимая, каким идиотом он выглядит в глазах Лося, каким дерьмом его считает Миша, и — что обиднее всего, — каким ничтожеством его считает Анька. Богатая Анька. Жалким крохобором; нахлебником; жадным нищим, который с криками отогнал ее от своей дырявой кружки с медяками.

— П-ф-ф-ф, — Акула почувствовал себя надувным шаром, который коварно ткнули иглой, и из него быстро утекает воздух, оставляя пустую бессильную оболочку. Где-то далеко над ним до икоты ржали черти, за ненадобностью выкидывая его персональный котел. — Почему ты сразу не сказал?!



— Я и сейчас не должен был этого говорить, — огрызнулся Лось. — Чтобы ты не создал ей еще больших проблем, чем уже успел. Впрочем, после твоего сольного выступления, — Лось с силой потер лоб, словно голова у него раскалывалась, — она и на пушечный выстрел тебя к себе не подпустит.

— Не подпустит!

Акула чуть язык себе не откусил от злости.

«Если ты не будешь путаться под ногами, то не только пустит, — зло размышлял он, — но и с рук у меня будет есть! Это же баба, а ни все дуры. Они одним местом думают, и если это место хорошо помассажировать, то и мыслительный процесс идет намного лучше! Нет уж, братец… спасибо, что сказал! Я теперь знаю, кто она, и знаю, где ее искать. Все у нас склеится!»

Акуле не нужна была Анька; видал он девок и покрасивее. Акуле плевать было на семейную жизнь. Но вот обойти Лося, почувствовать над ним превосходство, самоутвердиться — этого Акула хотел всегда. А сейчас особенно сильно!

«Я костьми лягу, но эта девчонка будет моей!» — подумал Акула упрямо.





* * *


Анька, прилетев домой, ничего не стала объяснять взволнованному отцу. Растерянная мать тоже лишь разводила руками, не зная, как объяснить внезапное бегство дочери с корпоратива и не менее стремительное ее возвращение. В автомобиле, молча привалившись щекой к плечу отца, Анька долго смотрела в одну точку, а потом тихо произнесла:

— Я Акулу видела.

И этого было достаточно, чтоб отец больше не спрашивал ни о чем.

Праздничные дни она отсыпалась, ссылаясь на то, что приболела. Простыла в солнечной Финляндии. Но на самом деле ее преследовали мучительные и прекрасные сны о сосновом боре за окном и о слепящем солнце, наполняющем спальню. Просыпаясь, она каждый раз почти чувствовала под ладонями тепло тела Лося, и его запах мерещился ей каждое утро.

«Опоил, приворожил, — думала Анька, в очередной раз всплакнув, понимая, что проснулась одна. — Накрошил в вискарь своих рогов и копыт…»

Но, в отличие от Лося, у нее была хорошая наследственность, ведь у нее был папа Миша, а не брат Акула. И потому, едва Новогодние праздники миновали, она дисциплинированно вышла на работу, в контору отца.

Анька была дизайнером интерьеров. Еще до Нового года ей подкинули проект магазина дамского белья. Новоприобретенная юная жена отцовского партнера, глупенькая и сладкая, как молодая болонка, вздумала открыть собственное дело. Ну, разумеется, чем еще может заняться приличная женщина, кроме как торговать трусами.

Болонка, сука, была креативной, и Анька, малюя черно-розовые интерьеры всех оттенков, искренне поражалась, как в ее крохотной лохматой головенке так причудливо сочетаются житейская цепкая хитрость и недалекая простоватая глупость.

Болонка решила выпустить свою линию одежды, но болоночного образования на это не хватало. Но Болонку папик возил выгуливать на туманный Альбион, и там она впервые в жизни увидела большую дорогую жизнь и трусы от Виктории Бекхем.

Упомянутые трусы так вскружили болоночье воображение, что она не погнушалась — коварно запиралась с ними в примерочной кабинке и тайком их фотала с тем, чтобы дома, из более доступных материалов, пошить нечто похожее, выдать это за плоды болоночьего ума и продать.

Дело оставалось за малым — оформить магазинчик, и Болонка, как истинная девочка «захотела розовый». И название — «чтоб сладенько-сладенько, и-и-и-и!». Поэтому черно-розовое, как гламурный гроб, заведение Болонки носило гордое название «Шугарель» от английского Sugar — сахар, и на витринах должны были красоваться краденые Болонкой трусы.

Над дизайном Шугареля Анька билась долго. То шелковые обойчики казались Болонке «слишком ну фу-у-у», то розового мало, то «цветочков бы побольше». Плюс слоган. Шагая к лифту с огромной папкой, в которой Шугарель лежал толстой пачкой во всех проекциях, Анька хмуро обстебывала приторное название, выбрав «В «Шугарель» за сладкой жизнью!», но не отказывая себе в удовольствии выдумать нечто типа «Шугарель»: для тех, у кого не слипается».

И вот сегодня Болонка радостно растявкалась, потому что Анька, наконец-то удовлетворила все ее нехитрые запросы, и приложила свою лапку, подписав «утверждаю» отобранные ею проекты. Анька, стряхнув пот ужаса со лба, махнула глотком чашку остывшего кофе и рванула со всех ног к лифтам — радовать папу очередной небольшой прибылью.

Кабинет Миши был на восьмом этаже, а Болонка предпочитала все дела решать не отходя далеко от миски, то есть в кафе на третьем, и Анька металась между этой столовкой и своим кабинетом, поливая Болонку кошачьим шипением. Но сегодня собачья сговорчивость даже отчасти обрадовала Аньку, и та, нажимая кнопку лифта, ни о чем таком плохом не думала.

И о Лосе не думала тоже.

Поэтому когда металлические створки лифта распахнулись и Анька сделала шаг вперед, она просто таки остолбенела, увидев Лося. На мгновение ей показалось, что лифт доставил его прямиком из ада, и его серые глаза, с вызовом глядящие на нее, отливают зловещим красным светом. От неожиданности у Аньки ноги подогнулись, во рту стало сухо-сухо и сердце заколотилось так сильно что она чуть не выронила папку с шугарельными трусами. Разум ее воспламенялся, разрываясь между совершенно щенячьей радостью и злостью голодного аллигатора. Анька была рада его видеть, действительно рада — но и надавать ему по безрогой башке тоже хотелось, жаль, ей не допрыгнуть.

Лось вздернул голову, на его красивом лице на мгновение отразилось упрямство, и Анька, нервно сглотнув и шагнув в лифт на негнущихся ногах, зашипела, как беззубая кобра:

— Ты какого черта тут делаешь?!