Моя дорогая жена

– Зачем ты это сделала?

Дженна уставилась в окно.

– У тебя должна была быть на то причина, – сказал я.

Дочь пожала плечами:

– Я не знаю. Может быть, мне хотелось посмотреть, смогу ли я.

– Сможешь ли ты ударить ребенка камнем?

– Смогу ли я его вырубить.

Я не указал Дженне на очевидное. Она не вырубила мальчишку. Она лишь разбила ему губу.

– Ты расскажешь об этом маме? – спросила Дженна.

– Да.

– Правда?

На самом деле я не знал. В тот момент я не мог даже взглянуть на Дженну. Она никогда не напоминала мне Миллисент. Когда родился Рори, у него на головке уже были маленькие пучки рыженьких волосиков. А когда начали отрастать волосы у дочери, они оказались того же цвета, что и мои – темно-коричневые, без всякого намека на рыжину. И глаза у нее были такие же, как у меня.

Я был жутко разочарован.

Дело было не в том, что сделала или чего не сделала Дженна. Просто я хотел маленькую рыжеволосую девочку – под стать моему сыну и моей жене с их огненными волосами. Именно такая картинка сложилась у меня в голове. Образ, который я вынашивал, когда представлял себе свою семью. Реальная Дженна ему не соответствовала, потому что походила не на свою мать, а на мою мать.

И впервые она напомнила мне Миллисент именно тогда, когда ударила того мальчишку камнем. Она выглядела в тот момент совсем как Миллисент, ударившая Робин на нашей кухне вафельницей.

И то, что я находил сексуальным в своей жене, ужаснуло меня в моей дочери.





44




Поздний вечер. Мы с Миллисент в ее офисе. Жена работает на «Эбботт Риэлти», небольшое агентство недвижимости, в котором она годами была крупной фигурой – «большой лягушкой в маленьком пруду», как говорится в поговорке. Офис располагается в торговом центре, зажатый между спортзалом и китайским рестораном. В нем пусто и интимно, потому что никто не покупает недвижимость в такой час. Нижняя часть офиса стеклянная. А это значит, что любой может увидеть, что и кто находится внутри. Открытая планировка столов не обеспечивает защиты от посторонних глаз. Поэтому мы выключаем свет и усаживаемся у дальней стены. При иных обстоятельствах это было бы даже романтично.

Миллисент в курсе о поступке Дженны. Ей рассказала о нем одна приятельница, от чего Миллисент пришла в ярость. Она позвонила мне и начала орать так громко, что у меня завибрировала ушная перепонка. Она заявила, что я должен был позвонить ей еще из секции. Миллисент права.

Сейчас Дженна дома, в безопасности. Спит в своей постели и не бросается камнями. Ни на кого не замахивается и не отрезает себе то, что осталось от ее волос. Миллисент успокоилась. И даже принесла нам десерт – шоколадный эклер. Она разрезает его на две половинки – абсолютно одинаковые. Я беру свой кусочек, жена – свой. И я стираю шоколад с ее верхней губы.

– С Дженной творится что-то неладное, – говорит Миллисент.

– Да.

– Нам надо поговорить с ее доктором. Я могу позвонить…

– А она не похожа на Холли?

Миллисент бросает свой эклер, как будто он вот-вот взорвется:

– На Холли?

– Может быть, у нее то же самое. Та же болезнь.

– Нет.

– Но…

– Нет. Холли начала мучить насекомых, когда ей было два года. Дженна совершенно не похожа на нее.

Если так сравнивать, то жена, конечно, права. Дженна вскрикивает всякий раз, как видит какого-нибудь жучка. Она не может убить даже паука. Не то что его мучить.

– Тогда это наша вина, – говорю я. – Нам надо избавиться от Оуэна.

– Мы пытались.

– Я полагаю, охота за Наоми должна быть закончена, – продолжаю я. – Мы должны сделать так, чтобы ее нашли.


– Чем это поможет…

– Так мы сможем навсегда избавиться от Оуэна, – когда Миллисент собирается озвучить очевидное, я поднимаю руку: – Знаю, знаю. Трудно избавиться от того, кого нет, да?

– Можно и так сказать.

– Идея с воскрешением Оуэна была блестящей. Я этого не отрицаю. Но мы спровоцировали так много проблем.

– Много?

– Да. Дженна. Люди в этом городе. Женщины по-настоящему напуганы, – я тщательно избегаю того, что не известно Миллисент. Например, причину самоубийства Тристы.

Жена кивает:

– Я и думать не думала навредить Дженне.

– Я знаю, что ты этого не хотела, – я наклоняюсь вперед на своем кресле, поближе к Миллисент, чтобы она расслышала все, что я собираюсь сказать: – Очень трудно, если не невозможно, сымитировать его смерть за отсутствием тела. Единственный вариант – если он утонет в океане или озере, и его никогда не найдут. Но сомнения у людей останутся. Чтобы все выглядело правдоподобно, нам нужен человек, который расскажет эту историю и которому поверят.

– Как Наоми, – говорит Миллисент.

– А каковы шансы, что она это сделает?

– Нулевые.

– Тогда Оуэн не умирает. А просто снова уезжает куда-то, – на этих словах я делаю паузу, ожидая реакции жены. Но она не произносит ни слова, и я продолжаю: – Оуэн настолько самоуверен, что написал репортеру, сообщил через него всем, что он вернулся, и даже назвал точную дату похищения своей новой жертвы. Так почему бы ему не сообщить всем, что он собирается уехать? Он – из тех людей, что бахвалятся собой и своими поступками. Так что он вполне может написать: «Я рассказал вам, что решил сделать и когда я запланировал это сделать. Но вы так и не смогли меня поймать. А теперь вам никогда меня не найти».

Миллисент едва заметно кивает, словно размышляет над моей идеей.

– Я знаю, она не идеальна, – говорю я. – Но, если Оуэн исчезнет, все перестанут о нем говорить. И Дженна, возможно, избавится от своих страхов.

– Только момент нужно выбрать подходящий, – подает голос, наконец, Миллисент. – Они должны найти Наоми до того, как ты отправишь очередное письмо.

– Абсолютно верно.

– Я позабочусь об этом.

– Может, мы сделаем это вместе?

Миллисент смотрит на меня, ее голова склоняется набок. На мгновение я думаю, что она хочет улыбнуться. Но это не так. Все уже слишком серьезно. Мы вышли за рамки прелюдии к сексу.

– Я возьму на себя Наоми, – говорит Миллисент. – А ты сосредоточься на письме. Ты должен заставить всех поверить в отъезд Оуэна.

Мне хочется возразить, но вместо этого я киваю. В ее словах есть резон.

– Надеюсь, это поможет, – слабо вздыхает Миллисент.

– Я тоже.

Я подаюсь вперед и кладу свою руку в ее ладони. И мы сидим так, пока жена не косится на остатки моего эклера и не откусывает от него кусочек. Я беру ее половинку эклера и делаю то же самое. На лице Миллисент появляется слабая улыбка. Я сжимаю ее руку.

– Все будет хорошо, – заверяю ее я.

Раньше так всегда говорила Миллисент. Она говорила так, когда мы были молодыми и родили одного ребенка, а потом и второго. Она говорила так, когда мы купили наш первый дом, а потом и второй, побольше.

И она сказала так, когда тело Холли лежало в нашей общей комнате с головой, размозженной теннисной ракеткой.





* * *


Пока я стоял над Холли, осознавая, что я наделал, Миллисент начала действовать.

– У нас еще остался в гараже тот брезент? – спросила она.

Мне потребовалась минута, чтобы понять смысл ее слов:

– Брезент?

– Ну, после той протечки.

– Думаю, да.