Моя дорогая жена

Джош тычет пальцем в экран:

– Она – сука!

– Правда?

– Не потому, что она – женщина. Дело в другом. Просто когда женщине что-то поручают, она почему-то считает необходимым все изменить. Так она самоутверждается, понимаете? Я понимаю, женщины не виноваты, что они такие. Просто мне не нравится, что они все переворачивают с ног на голову.

– Неужели?

– Точно, на все сто процентов.

Молодой, искренний репортер, которого я видел на телеэкране, в реальной жизни – совсем другой человек. Не знаю, почему я его таким воспринимал.

Я заказываю еще пива. Джош выпивает свое и швыряется кружкой о барную стойку.

– Пару дней назад я передал зрителям, что рассказал мне мой источник. А на следующий день он позвонил мне и потребовал, чтобы я больше не трепался на эту тему. Технически полицейских могут уволить за общение с прессой. А эта сука решила применить это правило на практике, – Джош взмахивает руками в несогласии. – И это несмотря на то, что они сами со мной общаются. И я сотрудничал с полицией, когда получал эти письма от Оуэна. Точнее, от того, кто их посылал. А я ведь не обязан был это делать. Я мог просто зачитать эти письма в эфире, не информируя о них полицию.

– Так что в итоге? – спрашиваю я. – Ваши источники расхотели откровенничать с вами?

– А вот и нет! Они продолжают снабжать меня информацией. Просто я не могу использовать ее в своих репортажах. Нет, конечно, я мог бы. Но я – хороший парень. Я не хочу, чтобы из-за меня кого-то уволили. Тем более, полезного мне человека. Эта сука не будет здесь вечно.

Я не успеваю ничего сказать – мобильник Джоша заливается позывным. Он взглядывает на его экран и округляет глаза.

– Вот, об этом я и говорил. Сообщение от моего источника. Я уже второй раз слышу эту информацию. Но не могу ей воспользоваться. Я ничего не могу с ней поделать, – Джош испускает тяжелый, шумный вздох.

Я жду. Смотрю на телеэкран, не говоря ни слова и делая вид, что меня не волнует, что сообщил репортеру его источник. Чем безразличней я буду, тем больше шансов, что Джош выболтает мне эту информацию. Ему для этого требуется еще одна кружка пива.

– Ладно, мне нужно с кем-то этим поделиться, – бормочет он. – Но если вы кому-нибудь проболтаетесь, я буду отрицать, что рассказал вам это. По крайней мере, до тех пор пока полиция сама не предаст это гласности.

– А вы думаете, так будет?

– У них нет выбора.

Джош подвигает ко мне телефон. На экране – сообщение от некоего «Дж.». Мне все это немножко напоминает мою историю с Тобиасом.

Пока я не прочитываю текст сообщения:

«Под церковью захоронены тела».





59




Я думал, что сообщение касается послания на стене. А тут такое – захороненные тела!

– И что с того? – бормочу я.

– Что с того? – переспрашивает Джош.

– Этой церкви свыше ста лет. Возможно, под ней много захоронений – целое кладбище.

– Уверен, что так. Но мой источник не об этом пишет, – Джош наклоняется и немного понижает голос. Мне в нос ударяет алкогольное амбре. – Вы там были?

Я чуть не отвечаю «Да», но во время вспоминаю, что я – не фрик, подвинутый на преступлениях. И вместо «да» говорю:

– Нет.

– Копы установили там для себя большую палатку, она за шеренгой деревьев. Именно там они держат пока тела.

– Вы пока не сказали – что за тела?

– Тела, найденные в подвале, не столетней давности. Это женщины, убитые недавно.

– Не может быть.

– Может. А я не могу озвучить это в эфире!

Джош соскакивает с темы и опять начинает сетовать на Клэр и свои источники. Я больше его не слушаю.


Тела Наоми и Линдси уже найдены. Остаются Холли и Робин. Холли была убита в Богом забытом местечке, в лесу, и похоронили мы ее там же.

Робин была убита на кухне. И принадлежавший ей автомобиль с ее телом покоится на дне озера.

Я перебиваю Джоша:

– Вы знаете, когда эта информация попадет в эфир?

– Скоро, я в этом уверен. Они не могут скрывать тела вечно.

Он продолжает что-то говорить, а я думаю только о Клэр Веллингтон. Ей потребуется минута, чтобы появиться на нашем пороге с расспросами о Холли. Она, наверняка, захочет узнать, куда подевалась сестра Миллисент и почему мы не заявили об ее исчезновении.

«Потому что мы думали, что она уехала.

Потому что мы не волновались за нее.

Потому что она глумилась над моей женой.

Потому что она досаждала нам.

Потому что она была сумасшедшей».

Я отправляю эсэмэску Миллисент:

«Ночное свидание».

Жена пишет мне в ответ:

«Никакого свидания. Я в больнице».

Я перечитываю это послание трижды, а потом кидаю на барную стойку деньги и вылетаю из бара, не сказав Джошу больше ни слова. Хотя, может, я и обронил, что должен уйти. Не уверен.

Пока я пытаюсь дозвониться до Миллисент, она сама звонит мне. Жена говорит очень быстро, а я выпил. Поэтому улавливаю только основное:

Рори. В отделении неотложной помощи. Выпал из окна.

Я не вспоминаю про машину – я уже бегу. Больница в трех кварталах от бара. Влетев в приемное отделение, я замечаю жену, измеряющую шагами коридор.

Едва я вижу Миллисент, как понимаю: с Рори все в порядке. Или будет в порядке.

Кулачки жены сжаты, губы надуты. Такое впечатление, что из нее выстреливает электрический ток. Будь у Рори серьезные повреждения, она бы волновалась, плакала или пребывала в шоке. А она не в шоке. И не переживает. Моя жена пышет гневом.

Она кидается ко мне и обнимает меня. Быстро и крепко, а затем резко отстраняется, принюхиваясь к моему дыханию.

– Пиво, – предупреждаю я ее вопрос и задаю свой: – Что случилось?

– Наш сын сбежал из дома, чтобы повидаться со своей подружкой. И упал, когда лез в ее окно.

– Но он в порядке?

– Да. Мы думали, что он сломал запястье, но у него простое растяжение. Будет теперь носить перевязь…

– Почему ты не позвонила мне, когда это произошло? – спрашиваю я.

– Я послала тебе смс.

Я достаю свой мобильник. Да, вот оно – на разбитом экране. Если смотреть под углом, то прочитать его трудно.

– О Господи, извини…

– Забыли. Ты уже здесь. Главное – с Рори все нормально, – гнев снова одолевает Миллисент, как будто он ее вообще покидал: – Он будет так наказан, что запомнит это на всю оставшуюся жизнь!

Кто-то хихикает.

За углом коридора сидит на банкетке Дженна. Она машет мне рукой. Я машу ей в ответ. Миллисент ведет меня к автомату – выпить кофе. Он горький и обжигает мне язык. Но мне именно это и нужно. Кофе не бодрит, а, напротив, немного успокаивает меня. А то сердце слишком быстро билось – из-за бега, алкоголя и неожиданного известия о том, что мой сын угодил в больницу.



Миллисент исчезает в смотровом кабинете – побыть с Рори. Когда они выходят из него, Рори держит руку на перевязи, а на его запястье наложена повязка. Гнев Миллисент слегка поутих, по крайней мере, пока.

Рори избегает смотреть мне в глаза. Возможно, он все еще на меня злится. А может быть, понимает, что влип. Меня одолевают два желания – залепить сыну затрещину и обнять его. Я не делаю ни того ни другого. Просто треплю его за волосы.

– Если тебе расхотелось играть в гольф, тебе следовало просто сказать об этом, – говорю я.