Моя любимая сестра

– Ты и Линкольна знала?

– Да, я настолько старая. И он был великим человеком. – Она разводит руки и, оценив расстояние, добавляет еще пару сантиметров. – Вот таким великим.

– Иветта! – смеюсь я.

– Отлично. Видишь? Ты смеешься. А не умираешь. – Задумавшись, она качает головой в такт музыке. – Мне кажется, вам с Джен нужно поговорить без посторонних. Без Лорен. Без Стефани. Без Джесси и, пожалуйста, боже, без Лизы. – Иветта морщится. – Знаю, вы с Джен никогда особо не ладили, но она знает, что значит многое потерять. Думаю, ты могла бы к ней обратиться.

Странные слова – «она знает, что значит многое потерять», – но я не докапываюсь. Это будет уже перебор.

– Мне кажется, она не согласится со мной встретиться.

Иветта хмыкает и поднимает палец, когда ей в голову приходит идея.

– Есть идея. Мы на следующей неделе будем дома. Почему бы тебе не прийти с ночевкой? Тихий, спокойный вечер. Только для своих. Кстати, ты еще не видела реконструкцию.

Этой весной огромный коттедж Джен и Иветты 1880-х годов претерпел значительную реконструкцию. Я слышала, городской совет Ист-Хэмптона этому совсем не рад, а значит, вышло что-то эффектное.

– Хорошо, – решаюсь я. – Думаю, я смогу связать это с работой. Знаешь, мы открываем в Монтоке временную студию йоги, перестраиваем старый хозяйственный магазин.

– Не нужно связывать это с работой, просто приходи, Бретт. Для этого тебе не нужен предлог. Ты – член семьи.

Иветта нежно проводит рукой по моей щеке. Любила бы она меня как дочь, если бы знала правду? Я опускаю подбородок и делаю большой глоток из трубочки. Любила бы. Я в этом уверена. То, что произошло, не настолько плохо.

Или это джин вводит в заблуждение?





Глава 7

Стефани, май 2017 года




Уже из коридора я слышу в смехе Лорен вторую бутылку Sancerre и ощущаю запах никотина, от которого ускоряется мое сердцебиение. Лорен курит, но я и так это знала, а вот зрители Saluté удивились бы, узнав, что гуру холистической медицины никогда не расстается с пачкой Parlament Lites. Стучусь в дверь Джен, и по ту сторону раздается громкий лай и упрек от хозяйки.

– Альмонд, нет! – рявкает Джен, открывая дверь в одном из льняных мешковатых платьев сорокового размера, которое в эти дни является настоящей проверкой стройности – вы можете носить брезент размером с Нижний Манхэттен и не выглядеть полной? Поздравляем, вы худые. Она держит за ошейник помесь немецкой овчарки и лабрадора. Ее волосы длиннее, чем были, когда мы виделись в последний раз. Нарастила?

Кешью и Пекан, французский бульдог и такса, кружат вокруг моих лодыжек, когда я захожу в ее квартиру, температура на термостате настолько уменьшена, что можно подумать, будто мебель быстро портится. Меня удивляет, что Джен, которая родилась и выросла в старом доме в Сохо, живет в эксклюзивной высотке из стекла и стали в Бауэри. Белая лаковая мебель, местная служба по уборке дома и смарт-технологии – это место обладает всеми прелестями отеля аэропорта, отчего его вычурное убранство кажется странным. На искусственных деревянных полах лежат яркие килимы, а на стене без плинтусов висят в ряд плетеные корзинки. Если хотите жить в таком месте, которого не существовало до правления Обамы, идите в Mitchell Gold & Bob Williams, купите серебристые подушки от Greek Key и акриловый кофейный столик и любуйтесь. Но вместо этого она как будто взяла картину эпохи Возрождения и повесила ее в Нью-Йоркский музей современного искусства. Ей же вроде даже не нравятся собаки. Бретт однажды сказала, что она берет их ради лайков в Инстаграме, что очень смешно и грустно. Меня бесит, что я скучаю по Бретт.

Лорен стоит босиком на кухне и наполняет бокал вином – оказывается, для меня. Год назад я бы сделала глоток, а потом улизнула бы в ванную и вылила его в раковину, чтобы никто не ворчал. Год назад я сидела на антидепрессантах.

– С возвращением из книжного турне! – восклицает она. – Нам столько нужно тебе рассказать. О-о! – Она смотрит на мою обувь. – У меня такие же эспадрильи от Chanel! Но кто-то, – она показывает Джен язык, и я тут же замечаю, что он белый, – сказал мне оставить их у двери.

– Оу, – я смотрю на Джен, – я могу разуться, если хочешь. – Звучит неубедительно. Мне совсем не хочется расстегивать ремешки на щиколотках.

– Если остановишься на двух бокалах вина и мне не придется беспокоиться, что ты наступишь на собак, можешь не разуваться, – отвечает Джен, тут же успокоив меня. Ко мне сохранилось глубокое уважение, даже после встречи с Бретт на совещании. В наших краях коалиции живут столько же, сколько мухи-однодневки.

– Я выпила всего один бокал! – протестует Лорен, тянется в лифчик и достает небольшой пакетик, в каком обычно лежат дополнительные пуговицы для пальто. Открывает его и засовывает внутрь палец. Теперь понятно, почему у нее белый язык. Порошок.

Я беру свой бокал и усаживаюсь на кожаный коричневый консольный стул, пока Лорен не предложила мне побаловаться. Когда я отказываюсь, она дуется и говорит, что со мной скучно. Я волновалась перед встречей – это как «Зверинец» за кулисами, и другие женщины всегда подначивали меня за недопитое вино. Я скованная и помешана на контроле. Мне нужно расслабиться, научиться отдыхать, что бы это ни значило. Но они не понимают, что в моей крови течет зависимость и что вечеринки дорого мне обходятся. Они испытывают похмелье, а я думаю о самоубийстве.

– Это празднование? – спрашиваю я, осторожно поднеся к губам бокал. Сколько я выпью, зависит от ответа.

– Думаю, да, – отвечает Лорен и присоединяется ко мне в гостиной зоне в нескольких шагах от кухни. В «Охотниках за домами» все за концепцию открытого пространства. В Нью-Йорке же нет другого выбора.

Лорен ложится на зеленый вельветовый диван, опираясь на локоть, чтобы бокал с вином все время был на уровне губ. На ней красные спортивные штаны в полоску и белая кашемировая майка, из одного уха свисает сережка в форме буквы «Л» длиной с карандаш. Лорен выглядит нелепо, но при этом все хвалят ее смелое чувство стиля, а в интернете осмеивают мою одежду телеведущей. «Почему Стефани Клиффордс всегда одевается как Кейт Миддлтон, посещающая детскую онкологическую больницу?» – как помнится, однажды написали в New York Magazine. Я обсуждала со своим стилистом преобразование образа в этом сезоне, и, полагаю, то, что у нас с Лорен одинаковая обувь, – хороший знак.

Джен ставит на кофейный столик сырную доску, хотя называть это сырной доской – значит обидеть бри.

– Паштет из грибов и оливок, – объявляет Джен, показывая на рыхлый коричневый комок, окруженный зерновыми хлебцами, которые, очевидно, заменяют крекеры. Несколько лет назад Джен вела пищевой дневник для Vogue.com, описывая дни ее чудаковатой диеты. Она вся состояла из коктейлей с пчелиной пыльцой и латте из пыльцы растений до трех часов дня, после чего она баловалась горсткой лесных орехов.

Дневник распространился по сети, и среди пяти сотен семидесяти девяти полученных комментариев впервые появилось прозвище Джен: Зеленая Угроза. Хотя прилипло оно благодаря Бретт.

– И кстати, мы празднуем, – говорит Джен, направляясь к антикварной барной тележке из латуни, стоящей в углу. – Потому что эта маленькая свинка не полетит в Марокко.

Она ухмыляется и откручивает крышку с сока Brill. Джен называет свои соки, порошки и настойки в честь параметров, которые хочет улучшить клиент. Бывшая работница Saluté однажды сказала мне – в обмен на Prada, – что заметила на экране компьютера Джесси открытый на Urban Dictionary поиск по слову «brill». Это британский сленг слова «потрясающий», американский эквивалент «крутой». По-моему, Джесси не имеет права носить подобие ирокеза и ужасные туфли на платформе от Stella McCartney, раз ей приходится лезть на Urban Dictionary, чтобы быть в курсе, о чем говорят дети. Никто не имеет права обращаться с актерами, которые сделали шоу хитом, как с членами группы Menudo, пустив нас на вольные хлеба в возрасте тридцати четырех лет. Это совершенно не круто.


Джен делает несколько глотков своей гадости, открывает бутылку с джином и наливает его в сок. Я никогда этого прежде не видела и теперь задаюсь вопросом, все ли коктейли, которые она доставала на приеме, смахнув с подноса бесплатное шампанское, были разбавлены. Против воли в голову приходит мысль: «Ужасно хочется рассказать об этом Бретт». Мы раньше подкидывали кому-нибудь крупицы сплетен о других женщинах, словно играющие с трупами грызунов коты. Меня охватывает тоска по прошлому, но она почти тут же проходит.

– Расскажи мне все, – чуть ли не выпаливаю я.

– Давай начнем с сестры. – Лорен выпучивает глаза, моргает и выпучивает их еще больше.

– Ты ее видела? – спрашивает Джен.

– Несколько раз, – отвечаю я и решаю проявить великодушие, – но не помню, чтобы она была такой уж плохой.

Сейчас у меня нереально крутое положение: я могу быть великодушной и все еще испытывать катарсис от унижения противников, потому что все, кто ниже, поиздеваются над ними за меня.

– Ага, – кричит Лорен и слегка подскакивает, – помнишь босоножки модели Nudist от Stuart Weitzman, которые все носили два года назад?

– Кроме меня, – добавляет Джен с самодовольной ухмылкой. – Я слишком хиповая, чтобы ходить в таких.

– Ну сестра тоже не смогла в них ходить. Она словно впервые надела каблуки. И я уверена, это была подделка от Steve Madden, – с содроганием продолжает Лорен, – из лакированной кожи.

– Не забудь про топ с открытым плечом, – добавляет Джен.

Лорен поворачивается ко мне.

– Она первая в очереди в Starbucks за пряным тыквенным латте, ясно?

Я киваю.

– И что? Большая Пофигистка была одета в спортивный костюм за семь сотен долларов? – спрашиваю я.

Вскоре после того, как Зеленая Угроза вошла в лексикон Охотниц, фанатка Джен из Твиттера (которой, как мы все согласились, была сама Джен) придумала для Бретт безупречное по Мильтону прозвище: Большая Пофигистка, ссылаясь на ее крупную фигуру и неисчерпаемую тягу к безделью. Бретт любит хвастаться, что слишком ленива для моды. Что в ее голове есть мысли поважнее моды. Что у нее нет денег, чтобы соответствовать моде. Когда-то все эти заявления могли быть правдой. Мне тоже когда-то было двадцать три, и я обходилась без инъекций в лоб, но я же не хожу и не тыкаю этой просроченной биографией людям в лицо.

– Бретт, – с насмешкой повторяет Джен ее имя. – Бретт опоздала на сорок минут…

– Ой, да ладно, – перебивает ее Лорен, – минут на двадцать.

– Когда она вошла, на часах было 10:06! – хохочет Джен.

– Она такая лицемерка, – говорю я, вспомнив, как Бретт все никак не могла мне простить два опоздания во время первого сезона, и те лишь потому, что у сопливого визажиста не оказалось тонального крема темнее медового и мне пришлось самой переделывать макияж. Все думают, у меня слишком высокие запросы, потому что я наняла собственную команду красоты, но хотелось бы мне увидеть, что они ответят, если над их волосами и макияжем станет работать автомеханик. Вот насколько неподготовленным к работе с темнокожим лицом был их парень.

– Справедливости ради, у нее была какая-то проблема с системой бронирования, – подмечает Лорен. Пекан запрыгивает к ней на диван, и она наклоняется, чтобы ее погладить, но не успевает, потому что Джен спихивает собаку.

– Нельзя. Прыгать. На диван от Minotti! – ругается Джен. Вдруг в ее руке оказывается пульверизатор, и она гонит собаку на кухню. Лорен в молчаливом ужасе выгибает брови, пока Джен пытается установить манеж между стеной и островком, лишив свободы тявкающую Пекан. Кешью заползла под кофейный столик и свернулась в маленький дрожащий клубок, но ей тоже перепало. Джен локтями выталкивает ее из-под столика и за шкирку кидает в манеж к Пекан. Альмонд гавкает в знак солидарности.

– Заткнись, Альмонд! – Джен прыскает ему в морду, тут же заткнув его, после чего для верности прыскает еще пару раз.

– Говорю вам, не было никаких проблем с ее системой бронирования, – возобновляет разговор Джен, словно и вовсе не прерывалась на то, чтобы затерроризировать трех беззащитных животных.

Мы с Лорен молчим. Я оглядываюсь, чтобы убедиться, что Кешью еще жива. Лорен прочищает горло.

– Ну она все еще была одета в спандекс.

– Почему она всегда ходит в спандексе? – стонет Джен. – Вероятно, поэтому ее сестра такая худая. Как можно есть, глядя на эти складки? – На ее лице читается отвращение.

– Ого, – смеюсь я, хотя рада, что для таких слов есть Джен. Устала притворяться, будто Бретт – какой-то герой войны из-за того, что у нее соприкасаются ляжки. Словно она куда лучшая феминистка, чем мы все, потому что она свободно выставляет уродливые части тела в коротком топике. Хотя, полагаю, в этом соревновании проигрываю я. Я не феминистка.

– Ее сестра – суррогат. – Лорен подносит кокс к носу и вдыхает. – В отстойном смысле, как для сайта Barstool Sports.

С меня достаточно речей о сексуальной сестре Бретт.

– Как прошел разговор о Марокко?

Джен с Лорен обмениваются широкими улыбками.

– Боже, жаль, тебя там не было, – говорит Джен. – Она была невыносима, все болтала про своих инвесторов и что они оплатят полностью это путешествие.

– А Джен такая, – Лорен округляет глаза, ее голос становится льстивым, – кажется, Марокко станет очень ярким эпизодом, Бретт. Жаль, меня там не будет. – Она хихикает. – Видела бы ты лицо Бретт, когда она поняла, что больше не дорогуша. Это бесценно.


Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. 
Купить недорого с доставкой можно здесь.