Моя любимая сестра

– Тогда почему ты краснеешь? – спрашивает Арч. Веский аргумент.

Забираю у нее книгу и, зайдя на кухню, выбрасываю эту макулатуру в мусорку. Замечаю рядом пакет, в который мы скидывали остатки старых приправ, хрена и горчицы, сирачи и виноградного джема, и тут в комнату возвращается Келли. А вот и прекрасная возможность отвлечь Арч от ее мыслей, из-за которых она так смотрит на меня. Я беру и швыряю открытый пакет в лицо Келли.

– Бретт! – кричит та и, нагнувшись, подавляет рвотные позывы. Лайла смеется вместе со мной. Келли иногда ведет себя как принцесса. Она приходит в себя и, схватив за волосы, прижимает меня левым ухом к полу.

– Пощади! – визжу я, боль, как холодная сталь, прокалывает мой череп. – Пощади!

Но, когда Келли отпускает – идиотка, она знает, что мы не деремся честно, – я пинаю ее по голени так сильно, что Арч стонет, словно эта боль передалась ей. Келли с ревом валится на пол, но это все фальшь, потому что уже в следующую секунду она запрыгивает на меня, опрокидывает на спину и зажимает между коленей.

– Извини! – кричу я сквозь смех. Келли покраснела и тяжело дышит. – О боже, хватит! Мне так жаль! – Келли склоняется надо мной, изо рта тянется слюна, удлиняется и болтается в сантиметрах от моего лица. – Лайла! – Я кручу головой вправо-влево. – Помоги мне!

– Прекратите! – кричит Лайла. – Мам, хватит! Остановись!

Она ищет, чем бы бросить в Келли, останавливается на скрученной паре носков в корзине для стирки. Бам! Они отскакивают от ее затылка, и как будто щелкнули выключателем. Келли, качнувшись, поднимается с прилипшей к подбородку слюной.

– Мне не нравится, когда вы деретесь, – на грани слез жалуется Лайла. Арч вскакивает, встает за Лайлой и, яростно глядя на нас, проводит рукой под подбородком – завязывайте.

– О, мы просто дурачились, – уверяет Келли Лайлу и вытирает подбородок. Затем пристально смотрит на меня, требуя подтвердить ее слова.

– Нам даже не больно, Лайлс! – вступаюсь я, хотя дикая пульсация в моей голове и ссадина на голени Келли говорят об обратном. Я смотрю на часы на микроволновке. – Черт! У меня скоро встреча с мисс Гринберг. Лайлс, поможешь мне выбрать наряд? Она тащит меня в какое-то модное местечко. – Протягиваю ей руку. Она молчит – злится, что я ее напугала. – Пожалуйста?

Я выпячиваю нижнюю губу. Лайла со вздохом переплетает свои длинные пальцы с моими, и мы идем в мою комнату. Теперь комнату Келли.





* * *


Иветта Гринберг сидит между финансистом старой закалки и техасской блондинкой: на ней широкие легкие черные штаны, белый пиджак и красные очки, которые она снимает, когда видит меня и заявляет, что я выгляжу счастливой. Затем облизывает большой палец и стирает помаду с моей левой щеки, отчетливо напоминая мне в этот момент маму.

Бармен убирает со стойки бара серебристую менажницу из трех ячеек.

– Мы наполним это и отнесем на ваш стол, мисс Гринберг.

Иветта говорит одними губами: «Спасибо, Томми».

– Поверить не могу, что ты согласилась сюда прийти, – говорит Иветта, садясь напротив меня и маша пальцами пианисту за моей спиной. Он мурлычет ее имя в микрофон, и она со смешком закидывает руку на спинку стула, когда раздаются тихие аплодисменты. Кажется, что это и мой момент. Быть Иветтой Гринберг – мечта, но на втором месте – находиться в ее компании.

Иветта подносит руку ко рту.

– Подумать только, эти придурки не обслуживали меня в восьмидесятых.

– Да ладно тебе.

– Вот почему теперь я здесь завсегдатай. Из мест, которые дискриминируют тебя, не убегаешь, дорогуша. Ты занимаешь их. – Она откидывается на спинку, сливаясь с сиденьем – этакий невозмутимый разлив льна и противодействия. – Так сказал мне президент Мандела.

– А может, Леннон?

Иветта искренне смеется. И это одна из двадцати семи сотен причин, по которым я ее люблю. Она не разыгрывает из себя скромницу, в отличие от большинства женщин, которым промыли мозги. Однажды я написала ей е-мейл о том, как мне повезло, что она есть в моей жизни, а она слетела с катушек и потеряла всякую способность ставить знаки препинания. «ТЕБЕ НЕ ПОВЕЗЛО БРЕТТ!!! ТЫ ТАЛАНТЛИВА И ВЕЛИКОЛЕПНА И СИЛЬНА А Я ИЩУ ТАЛАНТЛИВЫХ ВЕЛИКОЛЕПНЫХ СИЛЬНЫХ ЖЕНЩИН И ВОТ ПОЧЕМУ Я В ТВОЕЙ ЖИЗНИ». Я была так тронута, что распечатала это и прикрепила на свой компьютер в головном офисе SPOKE.

Подходит официант, держа руку на животе, и спрашивает, что мне принести. Я показываю на бокал Иветты, и она поднимает два пальца.

– Джин с тоником.

Пианист начинает играть Пола Маккартни, и Иветта подается вперед, ставя локти на стол.

– Как у тебя дела? – Она тянется к моей руке, длинные и тонкие стрелки на ее серых глазах взлетают вверх, как усы. От этого кажется, будто она улыбается, несмотря на заметные канавки между бровей, тяжелые веки нависают над глазами. Она похожа на человека, который многое повидал, но со сдержанным оптимизмом относится к состоянию всего человечества. Иветта стала известной, когда в семидесятых, выдавая себя за стюардессу, рассказывала об ужасном сексизме и шовинизме в компании Esquire. Но она была женщиной, и The New York Post признал ее хитрой феминаци. Ее ошибочно назвали символом женского движения, когда на самом деле Иветта является борцом за интерсекциональный активизм, борется с угнетениями во всех формах: расовых, сексуальных, религиозных, половых и так далее. Она была сопродюсером получившего «Оскар» документального фильма о конституционных нарушениях смертной казни и рискнула основать некоммерческую организацию для молодежи ЛГБТ. Она подтолкнула к забастовке работников метрополитена в 2005 году и как-то раз серьезно подумывала удочерить меня. Если бы однажды на нашу планету вторглись инопланетяне, я бы указала на Иветту в качестве примера, почему они должны пощадить человеческую расу.

Я с любовью улыбаюсь ей.

– У меня есть новости.

Иветта втягивает воздух.

– Рассказывай.

Я выдерживаю паузу для пущего эффекта.

– Мы съезжаемся.

– Бог ты мой! – восклицает Иветта. – Я так и знала. Поняла это, как только с ней познакомилась. Она особенная, Бретт. И ты особенная. – Она кладет ладони на свои красивые скулы, словно ей в голову только что пришла волнующая мысль. – Как думаешь, вы поженитесь?


– Иветта. Притормози, пожалуйста.

– А что? Вы должны пожениться. Все думают, я против брака, потому что так и не вышла замуж, но я просто не нашла подходящего человека. Или, может, – она кокетливо поглаживает подбородок, – находила слишком много подходящих людей?

Я смеюсь. Список Иветты сравним со списком гостей в Studio 54 в лучшую пору.

– Вы здорово повеселились.

– Мне и так весело. Наверное, еще никогда не было настолько весело. – Песня заканчивается, и Иветта кричит: – Сыграй Satisfaction! Сейчас мне нужно немного Мика! – Она едва заметно подмигивает.

– Да ладно.

– Я никогда не лгала тебе, дорогуша.

– Нет, я тебе верю. Просто заткнись, пока я не лопнула от зависти.

– В любом случае, – продолжает Иветта, – тебе, наверное, лучше подождать. Если обручишься, Джесси попытается превратить это в шоу. Возможно, станет уговаривать тебя на идиотский спин-офф. – Она хмурится, полная презрения.

– Об этом стоит подумать, – шутливо бормочу я.

Приносят наши напитки с пенкой наверху и дополнительной порцией сока лайма, как Иветта готовит дома. Наши бокалы встречаются на середине стола.

– За самое лучшее лекарство.

И это Иветта не о джине. Я иногда задаюсь вопросом, не является ли фригидность Джен протестом против прославляемого мамой сексуально-либерального феминизма.

Иветта подносит бокал к губам и стонет от наслаждения.

– Кстати говоря о лекарстве, слышала, ты встречалась с моей дочуркой.

Ее брови сходятся на переносице. У них вообще лишь два местоположения: вместе или раздельно, озабочена или безразлична. Ее ничего не удивляет настолько, чтобы их выгнуть, хотя я могла бы ей кое-что рассказать.

– Она очень хорошо выглядит, – честно отвечаю я Иветте. Дружить с мамой женщины, которую никто из нас не любит, – непростое дело. Я придерживаюсь такой позиции: уважаю Джен, но не посыл, который ее бизнес доносит до женщин, эта позиция куда более слабая, чем у Иветты. Если уж на то пошло, моя дружба с Иветтой основывается на ее разочаровании в выбранной дочкой профессии и положительном свете, в каком я это выставляю. Я напоминаю ей, как круто, что Джен управляет компанией-мультимиллионером и что инвесторам не потребовалось приглашать опытную игрек-хромосому, чтобы заправить машину. «Это многое значит, Иветта. Этим нужно гордиться», – постоянно говорю ей я и иногда задаюсь вопросом, испытывает ли Иветта хоть немного презрения. Чтобы заставить меня найти то, чем я восхищаюсь в Джен.

– Она отлично справляется, – говорит Иветта. – Профессионально. Просто я волнуюсь за нее. Знаю, она хочет найти кого-то, выйти замуж и родить детей. Такое ощущение, будто шоу увело ее от всего этого.

Пианист заканчивает играть Tupelo Honey, и Иветта громко аплодирует, чтобы остальные отставили свои напитки и присоединились к ней. Мое сердце гонится за аплодисментами, когда я готовлюсь сказать то, зачем сюда пришла.

– Иветта, неловко это говорить, но мне кажется, Джен пытается меня саботировать.

Это на самом деле удивляет ее.

– Как она пытается это сделать?

В моих глазах на мгновение появляются слезы, я подумываю рассказать ей все. Всю правду. Если кто и может понять, так это она.

Серые глаза Иветты смягчаются.

– Дорогая! В чем дело?

И я тут же передумываю. Мне ненавистна мысль, что Иветта больше никогда так на меня не посмотрит, никогда не назовет дорогой.

– Это все из-за шоу…

Иветта раздраженно вздыхает, как будто говоря: «И что теперь?» Однажды Иветту пригласили в качестве сквозного персонажа, но она вежливо взяла самоотвод, когда во втором сезоне шоу приняло неожиданный оборот, когда наши принципы пошатнулись, а рейтинги устремились ввысь. Она беспокоится, что мы содействуем культуре, которая рисует женскую дружбу ядовитой, коварной и лживой, а не разрушаем этот стереотип, какой была первоначальная цель шоу. Я это понимаю, но, к сожалению, никому не интересно смотреть на кучку женщин, которые хорошо ладят друг с другом. Джесси говорит, что наше бремя как первого феминистского реалити-шоу – сделать это шоу привлекательным для немытых масс. Она говорит, это ничем не отличается от того, что я сделала со SPOKE: помогла женщинам третьего мира, запрашивая у женщин первого мира двадцать семь долларов за прослушивание Леди Гаги и кручение педалей.

Возможно, однажды мы будем жить в мире, упивающемся дружбой пяти самостоятельно добившихся успеха женщин, которые станут лишь восхвалять друг друга. Но до тех пор мы должны периодически сбивать друг друга с ног.

– Помнишь, я рассказывала, что в этом году моя очередь планировать путешествие, – говорю я, – и что я хотела отвезти всех в Марокко и познакомить с женщинами, которым велосипеды облегчают жизнь.

– Замечательно, что шоу так развивается. – Иветта кладет трубочку у бокала.

– Только этого не будет.

– Не понимаю, – возмущается Иветта, озадаченно всплескивая рукой. – Почему?

Я рассказываю ей усовершенствованный вариант: я поссорилась со Стефани, и другие как будто встали на ее сторону, и теперь мы вообще можем не поехать в Марокко. Мне кажется, меня обделили с этим путешествием и не поддерживают коллеги, которых я поддерживала всеми силами, и что хуже всего, я ввела в заблуждение своих инвесторов. Я сказала им, что в этом сезоне SPOKE получит много эфирного времени, и теперь беспокоюсь, что они почувствуют себя обманутыми.

– Вот что я думаю, – говорит Иветта, когда я прекращаю свою бессвязную речь. – Прежде всего, дыши. Дыши. Глубоко вдохни и помни: осветит шоу поездку в Марокко или нет, оно никак не повлияет на все хорошее, что ты там сделаешь.

Иветта умолкает, и я понимаю, что она действительно хочет, чтобы я дышала. Я глубоко вдыхаю и выжидающе смотрю на нее. Она ничего не говорит, поэтому я делаю еще один вдох.

– Как уже было сказано, – продолжает Иветта, – я не верю, что ты будешь сидеть в сторонке и позволять другим топить тебя. Стефани очень властный человек, и, к сожалению, она не всегда использует силу во благо. Почти все женщины могут выдержать невзгоды, но, если хочешь проверить характер человека, дай ему власть. Так сказал Линкольн.