Моя любимая сестра

– Пролетариат. Люди пьют в Нью-Йорке. Это нормально. Я нормальная.

Ее взгляд падает на мой недопитый бокал с вином. Она не посмеет сказать: «Это ты не нормальная». В этом возрасте и в этом мире она не просто переводит стрелки. То, что я пью совсем мало, делает ее куда более нормальной, чем я.

Лорен вздыхает и взбивает волосы у корней, считая, что таким образом придает им объем Брижит Бардо, когда на самом деле кажется, что она потерла о голову надувной шарик.

– Ладно. Я скажу, что не пью. Просто скажу. Но на самом деле бросать не собираюсь.

– Мы так и подумали, – пожимает плечами Джен.

– Да пошла ты, Гринберг, – рявкает Лорен, но улыбается. Поднимает бокал, как бы подходя к моей идее на более позитивной ноте. – За трезвость в этом сезоне.

Я поднимаю свой и смеюсь над иронией этого тоста. Получилось, все в деле.

– За трезвость в этом сезоне.

Поймите одно: наше шоу – это героин. Известность изменила наши мозги на клеточном уровне. Резко бросите – и можете пострадать. Думаете, я драматизирую? Слишком эмоциональна? Сумасшедшая? Погуглите, где сейчас Хейли Бакли, Эллисон Грин или Каролина Эбельбаум, и узнаете, что от их линейки отказалась компания Bloomingdales, их маникюрные салоны закрылись по всей стране и в последний раз они украшали обложку журнала Learning Annex. Охотницы не выживают, когда их сталкивают с дивана, и хотя я понимаю, что не могу вечно за него цепляться, черта с два Бретт скинет меня с него. Когда придет время, я уйду сама.





Глава 4

Бретт, май 2017 года




Папа думает, это такая стадия. Мое лесбиянство.

Однажды он познакомился с одной из моих девушек. На День благодарения два года назад в Сан-Диего, куда переехал после маминой смерти. Сейчас он снова женился, на вегетарианке по имени Сьюзан. Они относились к моей бывшей, как к лучшей подружке из колледжа, которой некуда поехать на праздники, потому что родители переживают ужасный развод. Они разместили всех нас – Лайлу, Келли, Сару и меня – во второй спальне, мама с дочкой на кровати, лесбиянки на надувном матрасе. В этом доме есть третья спальня, но в ней находится папин «кабинет», и ему нужно было «рано утром» отправить кое-какие письма.

Несложно представить, как на это отреагировала бы мама, будь она жива. Никак, для нее самый лучший способ дисциплинировать детей, когда они «рисуются», – это их игнорировать. В детстве меня часто игнорировали – из-за волос с темно-бордовыми, зелеными и фиолетовыми прядками, татуировок, пирсинга и недолгого увлечения викканством после просмотра «Колдовства». Но, уж поверьте, она бы промаршировала на параде кисок, когда моя звезда начала восходить. Мамочка увидела бы, что моя популярность напрямую связана с гомосексуальностью. И она полюбила бы Арч. Юриста из Американского союза защиты гражданских свобод. Да будь она даже фиолетовой коммунисткой[5] с сексуальным влечением к манго, мама выставляла бы дорогой лосьон от Clinique каждый раз, как я привозила бы ее домой.

Мама не училась в колледже и из-за того, что ей периодически приходилось подрабатывать, когда нам нужны были деньги, и хлопот по дому, она так и не построила карьеру. Во времена ее молодости для женщины выйти замуж в двадцать один и родить ребенка к двадцати трем считалось настолько же социально приемлемым, насколько пойти учиться в колледж и получать зарплату. Но не думаю, что она решилась бы продолжить свое обучение – путь, устланный ее кровью. И поэтому она всегда прикрывалась молодым материнством, вбила себе в голову, что, если бы могла вырастить кандидата для Менса[6], это каким-то образом повысило бы ее статус в глазах второй волны феминисток.

Она гонялась за грамотами Келли еще до того, как та начала ходить, выкладывала ее фото на сайте Gerber и записывала ее на конкурсы красоты. К тому времени, как четыре года спустя родилась я, она столько времени, денег и надежд вложила в Келли, что пришлось делать выбор: разделить усилия и развивать обеих умеренно воспитанных дочерей или полностью отдаться одной, которая уже подавала большие надежды. Келли дали высокую оценку в конкурсе Gerber 1986 года, и это все решило.

В моей руке вибрирует телефон, когда поезд подъезжает к станции «28-я улица» и ловит сигнал сети. Я смотрю на него. Келли. Спрашивает, скоро ли я буду. Встреча по поводу съемок началась восемнадцать минут назад, но наша система бронирования на двадцать минут вышла из строя, и я полтора часа общалась по телефону с техподдержкой. Даже не успела принять душ, и от меня до сих пор воняет спандексом. «Через десять минут, – пишу в ответ. – Там есть еда?»

А вот тут сложно представить, как отреагировала бы мама на столь резкое изменение в жизни Келли. И Лайлы. Какой бы бабушкой она стала для Лайлы? Чутье подсказывает, что не той, которая печет печенье и читает сказки на ночь. По крайней мере, в первые годы. Теперь же, когда Лайла стала старше и проявила интерес к SPOKE, та бы оттаяла. Но я не знаю, простила бы она Келли за то, что та не оправдала ее надежд.

Келли была второкурсницей в Дартмутстком, училась за границей в Марокко, когда у мамы случился второй инсульт. Мне было пятнадцать, я сидела в отремонтированном подвале и притворялась, что работаю над школьным проектом, когда на самом деле общалась в секс-чате. Это Келли познакомила меня с ним. Однажды забыла выйти из своего аккаунта, и я, открыв браузер, наткнулась на ее ник, PrttynPink85, и узнала, что ее амбиции не заканчивались за порогом классного кабинета! Я была поражена, главным образом потому, что, несмотря на отсутствие правил в нашем доме, Келли ни с кем не встречалась. Вообще, ни с кем. Предполагалось, что Келли больше интересует генетика микроорганизмов или какую еще фигню изучают на углубленной химии, чем парни. Моя сестра отправилась на выпускной со своим лучшим другом Мэгзом и вернулась домой рано с жирным пакетом из McDonald’s в руках. Оглядываясь назад, я понимаю, что Келли просто использовала уловки. Наша мама ясно дала понять, что старшая школа существует для того, чтобы поступить в лучший колледж, а не для футбольных игр и веселья. И поэтому сестра отправилась в университет Лиги плюща сексуально озабоченной девственницей с роскошным телом и кучей знаний, полученных благодаря досугу. Не стоило удивляться, когда два года спустя она отправилась на траходром в Марракеш.

Второй мамин инсульт был незначительным, как и первый. Она настояла на том, чтобы Келли осталась за границей.

Два дня спустя она встала, чтобы сходить в туалет, а когда мыла руки, ее прикончила легочная эмболия. Ей бы понравилось, что это произошло после того, как она надела трусы – мама стыдилась своей задницы. В каком-то смысле я благодарна ей за то, что она настроила меня всегда идти против ее ожиданий. Уверенность в своем теле дается тяжело. Подростковое сопротивление закаляет.

Мы с папой позвонили Келли, чтобы сообщить ужасные новости, а потом позвонили еще раз… и еще… и еще. За недели, предшествующие маминой смерти, с ней стало невероятно сложно связаться, хотя родители подключили ей самый дорогой международный тарифный план, предложенный AT&T. Мы оставляли сообщения, говорили, что нам нужно срочно с ней поговорить. Похоже, она поняла все по нашим голосам, потому что не перезванивала. Она так и не перезвонила.

Мы связались с ее профессором, и тот сказал, что Келли уже два дня не посещала занятия.

Для большинства студентов это в порядке вещей, но для Келли – ВЫЗЫВАЙТЕ НАЦИОНАЛЬНУЮ ГВАРДИЮ. Благодаря ее соседке по комнате мы смогли проследить ее до квартиры диджея из американской забегаловки, которого звали Фэдом. Мы с папой отложили похороны и вылетели в Марракеш, чтобы вырвать мою паиньку-сестричку из лап тридцатидвухлетнего мужика, который носил крошечные желтые очки и двойной кулон из ракушек. Фэд не был марокканцем, он ребенком эмигрировал из Нигерии, и это все, что знает о нем Келли. Я решила, что в другой жизни, жизни, когда он не одевался как стареющий виджей с MTV, отрывающийся с молодежью на весенних каникулах, Фэд без фамилии, наверное, изобрел вакцину от полиомиелита и еще, возможно, мидол. Потому что как еще объяснить Лайлу?

Стоило поблагодарить Фэда не только за мою племянницу, но и за то, что так оттарабанил мою сестру. Потому что, не сделай он этого, у меня не было бы причин лететь в Марокко, и тогда не родилась бы идея SPOKE. Так что, по-видимому, это спорный вопрос, что сейчас о нашей жизни подумала бы мама. Потому что все обернулось бы совсем не так, если бы она не умерла, а Келли не пропала.

Поезд с грохотом въезжает на станцию «23-я улица». Смотрю на время на телефоне. Я и так уже опоздала, пять минут ведь ничего не решат, если я метнусь на Третью авеню за бубликом? На площадке вряд ли будет что-то съестное. До съемок всего месяц, эти сучки следят за каждой калорией.





* * *


В конференц-зале занята только половина мест, но съемочная команда все равно замкнула круг за столом, пропуская стулья. Справа от Келли стоят два пустых, слева – три. Она пытается делать вид, будто ей плевать, что никто не хочет сидеть рядом с ней, но я буквально ощущаю ее беспокойство. Серьезно, когда у моей сестры стресс, она источает запах квашеной капусты.

Лиза, наш исполнительный продюсер, сидит на своем месте во главе стола. Увидев меня, она опускает телефон и перебивает полевого продюсера. Говорят, что на деловых встречах женщин перебивают в пять раз чаще, чем мужчин. Интересно, насколько увеличивается это число, когда в комнате Лиза Гриффин.

– А вот и мисс «мое время важнее вашего». На ее банковском счету двадцать миллионов, а она не может позволить себе чертов Rolex.

Вообще-то, у меня 24,3 миллиона, и они в холдинге LLC, но я не исправляю Лизу. Она с легкостью может съесть меня на завтрак, если не позавтракает. Два года назад она начала пить протеиновые коктейли Джен и танцевать с килограммовыми гантелями у Трейси Андерсон. Теперь она в основном носит кожаные штаны и кажется меньше и вреднее обычного. Ее бесит моя дружба с Джесси, и я уверена, она думает, что я обошла ее, чтобы включить Келли в шоу. Как иронично.


– Мне очень, очень жаль, – говорю я и, подняв сумку над головой, проползаю между стеной и столом к Келли. – Утром в студии произошел технический сбой.

– Спасибо, что разобралась, – благодарит Келли, словно я сделала ей одолжение, разбираясь с проблемой моей собственной компании. Что-то в ее внешнем виде заставляет меня присмотреться получше, и дело не в том, что она переборщила с туфлями с ремешком на лодыжках и топом с открытым плечом, в то время как Лорен и Джейн, которые сидят напротив нее и попивают кокосовую минералку, выглядят так, словно проснулись в этих странных джинсах. Фу, кому вообще нравятся кокосы? Не могу решить, то ли меня смущает, то ли нравится сексуальный наряд Келли для третьего свидания. (Это не твоя лига. Я же говорила). Стоит ли мне завести разговор о стилисте или оставить все как есть?

Разберемся с этим позже, потому что сейчас меня больше беспокоит то, что Стефани тоже опаздывает. Не стоит – не стоит! – но я сержусь. В первых сезонах Стефани часто задерживала съемки из-за того, что ей либо не нравилась ее прическа, либо съемка начиналась в десять, что для нее рановато. В прошлом сезоне она взялась за ум, получив от зрителей прозвище Дрыхфани, они жаловались в Твиттере и Инстаграме, что она стала скучной, что она неестественная. Дрыхфани нанимает целую команду красоты – парикмахера, визажиста, личного стилиста, – и вместе они каждый сезон создают ее. Дрыхфани стремится соответствовать отлично состряпанному образу женщины, полностью задействованной в жизни и в успешном бизнесе. Между тем Стефани презирает читателей, которые наслаждаются ее фиговой серией, с подросткового возраста периодически сидит на антидепрессантах, ее брак пронизан изменами, а первый взнос за особняк ей преподнесли в качестве свадебного подарка. Зрители не находили с ней связь, потому что из ее прически не выбивается ни один волосок. Чтобы люди знали, что под всем этим есть человек, необходимы какие-то недостатки, но она так и не смогла заставить себя обнажить свои настоящие изъяны. Ее агент даже договорился, чтобы в контракт внесли пункт, что нельзя снимать ее дом снаружи – якобы в целях безопасности. На самом же деле она стесняется того, что живет рядом с химчисткой. Но без этого соседства особняк стоил бы на несколько миллионов дороже, и еще на несколько миллионов дороже, если бы находился на одно авеню западнее Первой. Как я уже говорила, в Нью-Йорке сложно быть богатым, даже для Стефани Клиффордс.

Коль она взялась за старое – значит, довольно уверена насчет своего контракта. Его продлили на два сезона? Никому не продлевают контракт на два сезона, но нельзя опаздывать, только если ты не можешь избежать за это наказания, вот почему я так расстроена, что задержалась этим утром. Мне не хочется, чтобы все думали, будто я использую явную благосклонность Джесси в своих интересах. Да, я знаю про нее, но я вас зарежу, если предположите, что это из-за того, что мы обе лесбиянки. Как насчет того, что мы с Джесси единственные можем назвать себя женщинами, добившимися успеха своими силами? Может, Джен не выросла в окружении денег, как Лорен и Стеф, но ее хорошо воспитали и она отлично устроилась благодаря Иветте.

О, и на случай, если Стефани накормила вас «из грязи в князи» историей о том, как едва сводила концы с концами, получая минимальную зарплату, когда переехала в Нью-Йорк – потому что ей так нравится эта история, – вот правда, которую она предпочитает опускать. Ее мама оплачивала аренду комнаты на углу 76-й и 3-й и каждую неделю давала ей двести пятьдесят долларов. Может, временами у Стефани и заканчивались карманные деньги, может, она не могла ужинать в ресторанах так часто, как хотелось бы, или покупать шмотки по своей прихоти, но она была чертовски далеко от Фейвела.

Сажусь рядом с Келли и, поставив сумку на стол, роюсь в поисках бублика с овощным кремом из сыра и помидоров, моего давнего заказа в Pick A Bagel.

– Хорошая сумка, – лукавит Лорен. Она поворачивается к Джен, триумфально хохотнув, словно я что-то доказала в ее пользу.

Арч насела на меня, чтобы я «инвестировала» в «спортивную сумку», а когда я этого не сделала, взяла дело в свои руки. Какое извращенное мнение мы прививаем женщинам, что даже моя девушка, отучившаяся в Гарварде, усвоила его? Инвестировать – значит вложить деньги в то, где предусмотрен возврат. Уверена, Арч ни во что не инвестировала, только если цена сумки не включала в себя какую-то пенсионную программу. Она просто ее купила.

– Спасибо, – отвечаю я. – Это подарок моей девушки.

– Какая хорошая девушка. – Лорен игриво подмигивает мне.

– Извините, что опоздала, – снова говорю я, но в этот раз специально для Лорен и Джен. Они явно злятся. Хотя для Зеленой Угрозы привычно злиться. – Система бронирования дала сбой, когда я уже выходила.

– Я знаю, как это бывает, – утомленно говорит Лорен, и не чтобы проявить великодушие, а чтобы подкрепить вымысел о том, что она участвует в делах SADIE. Лорен придумала замечательный проект – сайт знакомств, где именно женщина устанавливает контакт, – но она никогда бы его не запустила, если бы папа не обеспечил ее колоссальной суммой и хорошо укомплектованным корпоративным консультативным советом. Лорен всегда являлась лишь лицом SADIE. Да, это замечательное лицо, но в последнее время оно приносит больше вреда, чем пользы.

Склонив голову, я смотрю на Джен, которая теперь, похоже, повторяет мою прическу.

– Мне нравятся длинные волосы, Гринберг.

Последний раз я виделась с Зеленой Угрозой в реале три месяца назад, что для нас вполне типично, и не потому, что мы «ненавидим» друг друга. Если уж на то пошло, съемочная команда предпочитает, чтобы между сезонами мы держались на расстоянии друг от друга. Они хотят, чтобы мы встретились посвежевшими, им не нужны смены союзников, когда это нельзя заснять на камеру. Это помогает упорядочить повествование, если мы можем начать прямо с того момента, на каком остановились в прошлом сезоне.

– Как вам? – спрашивает Лорен, проводя ладонью по голове, которую украшает коса-венок. Вы знали, что каждые четырнадцать секунд нью-йоркская женщина поддается соблазну заплести косу-венок? Это косадемия. – Вчера в Gemma у меня потребовали документы.

– Прелестно, – говорю я ей. – Выглядишь на мой возраст.

Лорен выпаливает: «Ха!», а Джен кому-то пишет.

В целом мне нравится Лорен. Она же Лорен Фан! Кому она может не нравиться. Мы всегда относились друг к другу как подруги общего друга, которые исключительно хорошо ладят, когда случай сводит их вместе, которые обменялись номерами, но только чтобы переписываться по поводу организационных моментов. Во сколько завтра ужин в честь дня рождения ‹вписать имя общего друга›? Мне кажется, это глупо, что она приговорена к долговой кабале лишь потому, что Джен привела ее в шоу – они вместе проводили лето в Амагансетте. Как мило. Но правда в том, что я не собираюсь переводить Лорен в разряд настоящих подруг. Я вся начинаю чесаться, когда меня окружают люди, которые не честны сами с собой, и Лорен возглавляет эту категорию, накачиваясь текилой со льдом и крича: «Давайте повторим!» Можно сказать, что Стеф страдает от такого же недуга, но Стеф честна с собой. Она врет всем остальным, а это не критично. Просто, мне кажется, ей стоит придумать стратегию для будущего.

Джен с прищуром смотрит на нашего исполнительного продюсера.

– Лиза, в час я должна быть на другой встрече на Восточном побережье.

У Джен всегда такое выражение лица: «Фу, люди, мне действительно нужно с ними разговаривать?» Есть в ней что-то отталкивающее. Конечно, она привлекательная – мы же на телевидении, сюда не берут уродин, – но эта привлекательность скучная. Она – бледный холст, на который намазывает причудливую палитру бохо. Напяливает кучу желто-зеленых кружевных тряпок. Возможно, отсюда и вытекает вся эта несексуальность. Она понятия не имеет, кто она и чего стоит. Все это имитация, косплей «дитя цветов» с конечной целью в виде денег и успеха, а не самореализации и удовольствия.

Даже этот вид снобки кажется мне продуманным ходом на шахматной доске.

Ходят слухи, что Джен улучшила свою внешность, чтобы возобновить отношения с человеком, который растоптал ее сердце перед последним нашим воссоединением. Третья пуговица ее льняной блузки расстегнута. Дерзкая девчонка. Но узнать наверняка невозможно, главным образом потому, что Джен отказывается обсуждать свою личную жизнь. И это меня бесит. Мы же на реалити-шоу! Нам предписано делиться всеми аспектами нашей жизни, даже унизительными разрывами. Я дважды вытерпела расставание с Сарой – один раз в реальной жизни и один раз, когда это вышло в эфир, но Джен удалось соскочить с крючка. Она хочет обожания, но при этом без каких-либо жертв.

– Итак, раз мы все здесь, – Лиза вздергивает подбородок и сверлит меня взглядом, – давайте начнем.

Келли берет свои документы, спина прямая как палка.

Все здесь? Я смотрю на дверь.

– Стеф заблудилась в двух сотнях залов?

Полевой продюсер смеется.

– Стеф не придет, – как будто с восторгом сообщает мне Джен. С каких это пор Джен называет Стефани Стеф?

– Она не придет? – Я окидываю взглядом зал, выискивая, кто так же потрясен, как и я. Никогда прежде ни одна из Охотниц не пропускала встречи по поводу съемок.

– Она в Чикаго с Сэмом, – вызывается сообщить Лорен, наблюдая за моей реакцией и зная, что я удивлюсь. Сэм – помощник оператора, а значит, Стефани записывается раньше и одна. Тебя не снимают раньше и одну, если не думают, что твоя сюжетная линия актуальна для сезона. Никто не захотел снять меня – раньше и одну, – проводящую собеседование.

Не хочется показывать, что меня это задело, но, проклятье, меня это задело.

– Тогда почему бы нам не встретиться, когда она вернется? – спрашиваю я Лизу.

– Потому что, – отвечает та, – вы все занятые сучки, и четверо из пяти – не так уж плохо. – Она берет сценарий и переворачивает страницу. – Главные эпизоды…

Все переключают внимание на сценарии. Я тоже стараюсь сосредоточиться, но вижу лишь числа и слова вместо дат и мест. Улавливаю какое-то движение и, подняв голову, замечаю, что Лорен склонилась к Джен и что-то шепчет, прикрывая рукой губы, чтобы сдержать хихиканье. Джен удается улыбнуться, не срывая процесс.

Трудно поверить, что самый первый эпизод «Охотниц за целями» стартовал с того, что мы с Джен отправились покупать платья в Reformation за несколько часов до торжественного открытия ее второго магазина сети Green Theory. Тогда мы были похожи на подруг, но столкнулись лбами, поняв, что наши понятия о здоровье мешали бизнес-моделям друг друга. Мы разные: она худая, а я ем пончики. В этом суть наших проблем – в этом и в глубоком отвращении Джен к моему телу, – хотя Джен любит все выставлять так, будто я «украла ее маму». Не моя вина, что Иветта разочарована выбранным Джен жизненным путем, в котором она стремится уменьшить размеры женщин.

– Мы обсуждали путешествие, чтобы собрать деньги для кампании Лейси Ржешовской, – вдруг говорит Келли и ободряюще смотрит на меня. – Мы обсуждали способы признания нашим бизнесом результатов выборов.