Мы – кровь и буря

– За что? – удивился Эмрис.

Лина смущенно пожала плечами.

– Ну… Я была на пороге смерти от змеиного яда. И не умерла. Благодаря тебе.

Эмрис кивнул, переминаясь с одной ноги на другую, но не отвел взгляд.

– Прошу тебя, не уходи из этой комнаты, пока я тебя не заберу. Мне еще столько нужно тебе объяснить. Поверь, мало кто из Охотников позаботится о незнакомке, а уж тем более о Дикой.

– Хорошо, я поняла, – уверяла Лина, хотя на самом деле все было далеко не так.

Дверь захлопнулась, и она снова осталась одна.





8

Бремя правления




Спустя несколько часов беспокойного сна Констанция проснулась в материнской кровати, слушая завывания и лай гончих псов. Поскольку Южная башня располагалась над питомниками, в детстве Констанция часто просыпалась от шума ждущих охоты собак. Но теперь они не просто охотничьи псы: они превратились в палачей, и вместе с тем изменился и тембр их воя. Новые голоса напоминали холодный лязг лезвия в процессе заточки.

Констанция выбралась из кровати, и мысли ее тотчас вернулись в зал, где в щели под дверью блуждала тень от ног незнакомца. Кто стал свидетелем ее ночной разведки? И когда теперь предстоит столкнуться с последствиями? Кто бы то ни был, он не поднял тревогу, как сделал бы любой напуганный житель Княжеского леса. Может быть, его остановил ее статус? Или даже напугал? А что, если действия Констанции его совсем не встревожили? Что, если заколдовавший ворота маг и есть тот человек, который за ней следил?

«Еще одна головная боль, – подумала она, – как будто мне проблем мало».

Хотя солнце еще не встало, утро уже начало красться сквозь грозовое облако, как замаскированный убийца. Констанция умылась в раковине матери и достала простое шерстяное платье из сундука Ливии. Как же давно у нее не было своих вещей. Даже та одежда, в которой она пришла, принадлежала храму. А маска… Маска тоже украдена. В первых серых лучах рассвета она собрала волосы в тугой высокий пучок и заглянула в круглое зеркало на цепочке. Поверхность оставалась прозрачной. Заметив под глазами темные круги, Констанция нахмурилась. Интересно, Эмрису вообще есть до нее дело? Она ведь думала, что сумела повлиять на его жизнь. Но теперь, исчезнув из его мира, она не понимала, была ли там вообще. Иногда ей казалось, что все ее действия не принесли никаких плодов. Она ощущала себя призраком.

Утро было ранним, и за исключением собачьего воя в замке стояла гробовая тишина: наверняка все пытались привести себя в порядок после вчерашнего пира. Аккуратно держа трость под мышкой, Констанция прошла по двору к Северной башне и попробовала открыть дверь: не заперто. Пока она поднималась по ступенькам, из комнат на первом ярусе доносились громкие храпы. Констанция заглянула в замочную скважину, где на аккуратно заправленной кровати спал доктор Джонс Торн. Он лежал без плаща и рубашки, обнажив спину. С удивлением Констанция заметила глубокие пересекающиеся шрамы на его гладкой бледной коже и осознала, что когда-то давно его пороли кнутом.

Покачав головой, она направилась вверх по ступенькам, проходя мимо пустых комнат, которые всплывали призраками из детства: столовая, музыкальный зал и удобные жилые комнаты, служившие в свое время для личных утех герцога. Добравшись до последних ступеней, она остановилась, перевела дыхание и открыла дверь в солярий[2]. Настало время узнать правду об отце.

Комната герцога находилась на вершине самой высокой башни замка. Круглое помещение со стеклянным куполом было построено давно умершим Предком с целью наблюдения за звездами. Тонкие, высокие панели слегка дребезжали на ветру, и Констанция ощутила дуновение ветерка, колышущего выпавшую из прически прядь волос. Вдруг она поняла, что поднялась на такую высоту, куда не могло добраться даже грозовое облако. Серые щупальца набрасывались и извивались вокруг нижних краев купола, но стальная его часть до сих пор оставалась под блаженной небесной голубизной. Констанция и не думала, насколько соскучилась по небу. На какое-то мгновение она потерялась в этой синеве, которую нарушали лишь нежные желтые лучи солнца на облачном горизонте.

Круглая комната оказалась чрезмерно голой. На стене виднелись только бледные призраки убранной мебели. Здесь остались только огромный сундук с прочными замками, узкая, аккуратно заправленная кровать, совсем не подходящая окружающей обстановке, и стул в виде трона в центре комнаты. Тогда наконец Констанция заметила и отца. Он глядел на свою дочь с осторожностью: пропало выражение чистого уважения и любви, что он демонстрировал прошлым вечером. Сейчас он выглядел смущенным и взволнованным. Не нем была та же одежда, что и вчера на пиру. Он вообще спал?

– Констанция, – заговорил герцог, пристально глядя на гостью. – Дочь моя.

Затем он повторил свои слова, будто пытаясь освежить память:

– Констанция… Дочь моя…

Девушка осторожно приблизилась: пятьдесят шагов по отполированной плитке, отражающей тонкие стеклянные панели. Это придавало комнате просторный вид. Констанция остановилась перед стулом, обратив внимание на руки отца. Скрюченные, похожие на когти пальцы, лежали на полированных деревянных подлокотниках.

– Доброе утро, отец, – поздоровалась Констанция.

Впервые после своего приезда она смогла внимательно его рассмотреть. Они с герцогом никогда не были близки. У них у каждого были свои заботы, но она знала, что они любили друг друга, несмотря ни на что. Констанция старалась не замечать последствия возраста и сумасшествия, выраженные в чертах его лица – чертах, которые настолько ясно отражались в ее собственном лице. Скулы его заострились, подбородок уменьшился. Рассредоточенные темные глаза казались полными слез. Кожа обтягивала распухшие суставы пальцев. Волосы его полностью поседели и стали грубыми, как шерсть. Не осталось и следа от их пепельного цвета, который когда-то был у отца.

Сесть в комнате оказалось негде, поэтому она опустилась на колени возле стула и положила свою правую руку на его пальцы, едва не вздрогнув от хрупкости его кожи. Пришло время истины.

– Отец, мне нужно с вами поговорить. Я хочу понять, что здесь происходит.

Герцог устремил взгляд в пространство. Он будто не слышал ее слов.

– Отец, вы единственный в Княжеском лесу, кто знает правду обо мне и моей магии.

«Теперь, однако, это не так. Точно не после вчерашней ночи».

Констанция отбросила эти мысли.

– Вы просили меня бежать. Вы помните? Вы хотели меня спасти. Вы знали, что они могли со мной сделать.

На долю секунды ей показалось, что взгляд герцога прояснился.

– Но я вернулась, отец. Я вернулась, чтобы спасти Княжеский лес. Теперь я сильная. Я многому научилась. Вот только кто-то здесь настроен против меня.

Взгляд герцога снова обратился к дочери, и в нем она уловила вспышку понимания.

– В Княжеском лесу есть волшебник. Помимо меня. Волшебник, который смог запереть врата. Кто-то, кто все это время жил прямо под носом судьи.


Рот герцога открылся, будто он хотел что-то сказать, но слова так и не вырвались наружу.

– Я не знаю, кто это. Вы можете мне сказать? Кто он? Кто этот второй волшебник?

– Нужно снять грозовое заклятье, – наконец пробормотал герцог.

– Все верно, отец, – продолжала она. – Прошу вас… расскажите мне все, что знаете.

Герцог открыл рот, но вновь остался безмолвен. Из горла лишь вырвался булькающий звук, будто слова усердно старались не покидать его уст.

Из этого ничего не выйдет: точно, не без маленькой хитрости. Констанция подняла трость, прислонила холодный наконечник к его руке и что-то прошептала себе под нос. Трость озарилась фиолетовым свечением, которое поднялось от его руки прямо к лицу. Мерцающие частички светились в солнечных лучах, напоминая блестящую пыль. Закрыв глаза, Констанция произнесла заклинание, которое должно было помочь очистить разум отца. Однако что-то препятствовало ее магии.

– Посмотрите на меня, – прошептала она.

Герцог подчинился. Выражение его лица стало спокойным, и их глаза встретились.

Очень аккуратно она дотронулась рукой до его постаревшей щеки и направила поток волшебства между бровей. Лицо отца и пальцы девушки приятно покалывало, будто они прикоснулись к теплой воде. В груди Констанции появилось знакомое чувство пробудившейся магии. Но вновь разум герцога начал сопротивляться. И стоило ей приложить чуть больше усилий, его сопротивление сразу возрастало, как будто другое заклинание мешало ее воздействию. Но разве это возможно? Сконцентрировавшись, Констанция снова выпустила мощную волну чар, чтобы сломать стену в голове отца.

Вспыхнул красный свет. Трость вылетела из рук девушки, и тогда, внезапно, герцог поднял кулак и сильно ударил дочь прямо в лицо. Она упала на пол, ощутив, как край зазубренной плитки полоснул по ее коже. По щеке хлынула горячая кровь. Дрожащей рукой Констанция потянулась к лицу и коснулась пальцами открытой раны.

Дочь гневно посмотрела на отца. Он лишь однажды позволил себе ее ударить – в тот раз, когда обуреваемый яростью и горем тащил ее за руку от тела матери… Но злость ее прошла, как только она заметила перемену в его лице: с изумлением и ужасом он взглянул на свою руку.

– Держись от меня подальше, – приказал он низким уверенным голосом. Это была самая разумная фраза, которую он сказал с момента ее прибытия.

– Отец, – настаивала Констанция, – кто это сделал с вами?

Ее голос все равно был наполнен отчаянием: она знала, что все это безнадежно.

И вдруг за ее спиной открылась дверь. Констанция встала, медленно пригладила юбки и вытерла рукавом рану.

– Леди Констанция, – удивился лекарь. – Я не знал, что вы собирались навестить герцога…

– Мне теперь нужно записываться на встречу к собственному отцу? – возмутилась она.

– Желательно, – заявил Торн, кивнув на раненое лицо Констанции. – Если бы я не встал, чтобы дать герцогу его утреннюю дозу лекарств, все могло обернуться намного хуже. Его состояние крайне нестабильно.

Констанция подошла ближе и выпрямилась в полный рост.

– Наши отношения с отцом вас не касаются, – холодно предупредила она. – И у меня есть основания полагать, что его болезнь имеет неестественную природу.

– Что бы это значило? – спросил лекарь сухим, безэмоциональным тоном.

Внимательно посмотрев на Торна, Констанция заметила проблеск понимания в его глазах. Тогда все встало на свои места.

– Думаю, вам это известно, доктор, – прошипела Констанция.

Она отошла, схватила упавшую трость и покинула комнату. Медленно спускаясь по винтовой лестнице, она думала о красной вспышке в комнате отца. И вдруг Констанция вспомнила, что подобная красная магия защищала ржавый замок и цепи ворот. В глубине души она не сомневалась, что оба заклинания наложены одним и тем же магом.

И этот чародей живет в Княжеском лесу рядом с герцогом, колдуя прямо перед носом судьи, который ненавидит магию. Она старалась не делать поспешных выводов, но трудно игнорировать очевидного подозреваемого. Лорд Вередит говорил, что раньше Торн был простым аптекарем, а потом пробился к высшему эшелону власти. Очевидно, что в городе со строгой иерархией это вызывало подозрения. Да, сомнений не оставалось: магом в Княжеском лесу мог быть только доктор Джонас Торн. И судя по силе его волшебства, он был очень могущественным.

Ее захлестнула волна ярости. Торн сводил с ума герцога, держал в тюрьме разума. Но зачем? Он вел свою игру? Или работал на кого-то еще?

Внизу лестницы Констанция открыла дверь во двор, вытерла рукавом пульсирующую щеку, но вдруг замешкалась на пороге. Она наблюдала за облаком, которое сверкало и кружило над каменной дорогой. По двору шел псарь, неся в руке ведро, полное дохлых крыс. Вторую руку он приложил к больной голове. Несколько секунд спустя Констанция услышала, с каким остервенением собаки бросились на еду. Их вой превратился в рычание, как будто за еду шло настоящее сражение.

Констанция закрыла глаза, позволив миру исчезнуть. Она сосредоточилась и услышала эхо грозового заклинания: барабанящий звук, похожий на умирающий отголосок колокольного звона. Все это казалось странным. Похоже, до начала рождения оставались считаные дни. А когда оно случится… уже будет слишком поздно. Чтобы успеть, нужно работать быстрее. Констанция сжала кулаки. О, боги, сколько же лет она готовилась к этому событию… Но готова ли она? Понимала ли она до конца, что делала?

«У меня не осталось выбора».

Витенагемот должен состояться через несколько часов. Осторожно коснувшись щеки, она посмотрела вниз на запачканное кровью платье.

«Кажется, пора переодеться».



В своей комнате Констанция вновь проверила круглое зеркало на медальоне, ожидая увидеть пустоту. Но вместо пустоты она обнаружила запотевшее стекло. Сердце ее дрогнуло.

«Неужели…»

Сев на край кровати, она заправила волосы за уши и подышала на зеркало. Она знала, что в храме висело зеркало-близнец, которое тоже помутнеет.

Внезапно за дымкой появилась тень, и стекло прояснилось. Перед ней появилось отражение Эмриса с тремя белыми параллельными шрамами, проходящими через все лицо. Его темные волосы были с серебряной проседью, а глаза уставшими. Он выглядел на десять лет старше своих двадцати трех лет.

«Наконец-то», – заговорил Охотник.

Хотя губы его двигались, Констанция слышала голос не ушами, а в голове. Голос, который пересекал невероятное расстояние.