Мы с истекшим сроком годности

Этим утром нам с Эдрианом поручили важное задание – купить на местном рынке, что находится у пляжа, самую вкусную рыбу для ужина. На рынке просто сумасшедшая атмосфера. Впрочем, это главное свойство всех рынков мира, в какой бы стране ты ни был, есть место, где собираются огромные толпы туристов, желающих полакомиться чем-нибудь необычным, и толпы продавцов, которые ни на секунду не перестают горланить, призывая купить их товар. И как у них только связки остаются целыми? Не понимаю. На рынке тебя могут и обокрасть, и накормить, и удивить баснословной ценой за ничтожные граммы. В итоге, побродив по этому эпицентру крика и самых разных запахов, мы нашли прилавок с рыбами и немного расспросили небольшого сутулого старичка о том, какая рыба в Австралии самая вкусная. Он, как нам показалось, совершенно откровенно признался, что самая лучшая рыба – самая дорогая, и ей оказалась баррамунди. Она еще жалобно трепетала жабрами, а застывшим взглядом будто молила нас о пощаде. Мы соглашаемся ее купить, а в благодарность радостный продавец положил нам в отдельный пакет несколько мидий.

Выбравшись с рынка, мы единодушно решили немного прогуляться по пляжу. Там мы заметили нескольких детишек, которые что-то громко обсуждали и писали какие-то записки, а затем скручивали их в трубочку и просовывали в бутылку.

Нас страшно заинтересовали их действия.

– Привет, – говорю я, – а что вы делаете?

– Мы пишем желания, а потом бросим их в море, чтобы добрый кит отнес их в Страну Желаний, – говорит маленькая, курчавая, светловолосая девчушка.

– А есть такая страна? – спрашивает Эдриан.

– Конечно! – уверенно отвечает она. – Хотите загадать?

Эдриан смотрит на меня, улыбаясь.

– Да.

Девчушка отходит назад, берет в руки клочок бумаги и карандаш, а затем возвращается к нам.

– И что ты хочешь загадать? – спрашиваю я.

– Сейчас увидишь.

Эдриану требуется пара минут, чтобы написать желание, после этого он отдает бумажку мне.

– Если показать кому-то свое желание, то оно не сбудется, – говорит девочка.

– Хорошо, – говорю я. – Придется мне умереть от любопытства.

Желание отправляется в бутылку, та, в свою очередь, крепко закупоривается и оказывается в руках Эдриана.

– Теперь нужно ее закинуть далеко-далеко, – слышим мы очередное наставление маленькой незнакомки.

Эдриан замахивается и отпускает нашу «капсулу желаний». Та плюхается в море.

Мы все вместе смеемся, детишки хлопают в ладоши.

«Я так люблю эту жизнь», – проносится у меня в голове.

Австралия полна сюрпризов. Солнечное утро неожиданно превращается в дождливое, холодное. Люди начинают спасаться от ливня, разбегаются кто куда, пряча голову под пакетом или же кофтой. Мы с Эдрианом, промокшие до нитки, находим небольшое укрытие – остановку, по железной крыше которой с силой барабанит дождь.

– Замерзла?

– Нет, – говорю я дрожащими губами.

Эдриан берет меня на руки, словно ребенка, садится на лавку и прижимает меня к своему мокрому, дрожащему телу. Я прижимаюсь в ответ, и становится немного теплее.

– Кажется, мы надолго здесь застряли, – говорю я.

Эдриан еще крепче меня обнимает.

– Помнишь тот день, когда ты мне призналась? Я так жалел потом, что не ответил тебе сразу же взаимностью, ведь еще с самой первой нашей встречи я не мог выкинуть тебя из головы. Ты безумно красивая, неимоверно умная для своего возраста. У меня было много девушек, но как бы это сентиментально ни звучало, ты не такая, как они, ты – удивительная. Я могу часами на тебя смотреть, часами слушать тебя, да и просто сидеть с тобой в тишине, но… Я так боюсь сделать что-то не то, ранить тебя. Мой отец говорил: «Всегда найдется тот, кто подарит счастье, и тот, кто причинит боль. Но гораздо хуже, когда это один и тот же человек».

Вмиг мое сердце начало биться с той же скоростью, с какой ударяются капли дождя о влажную землю. Где-то в животе я чувствую, как зарождается тепло, которое волнами поднимается по всей верхней части моего тела и отражается ярким, горящим румянцем на моих щеках.

– Я влюблен в тебя, – говорит он. – Я безумно влюблен в тебя, Вирджиния.



Я, Том, Андреа, Брис и Фил вызвались помочь Мардж в «птичьем госпитале», в то время как Фелис и Карли хозяйничают на кухне, а Дэлмар и Эдриан заняты мужским разговором.

Несмотря на весьма специфический запах «госпиталя», бывать здесь мне очень нравится. Я прониклась всем сердцем к птицам, мне так нравится за ними наблюдать, ухаживать. Здесь я нашла истинное душевное блаженство.

Мардж выделила нам по одной клетке. Мы должны очистить ее от помета и наполнить поилку водой. К одному из железных прутиков каждой клетки прицеплена бирка с именем птицы.

Мне досталась «Сицилия», совсем крохотная птичка, с серой спинкой, белой грудью и черным острым, несколько завернутым клювом. Она держится отстраненно, будто опасается меня. На ней я не замечаю никаких повязок, но на одном ее крыле, которое я способна разглядеть, виден небольшой шрам у кости, а одна из маленьких, тоненьких лапок кажется короче другой. Я долго не могу сосредоточиться на своей работе, никак не решаясь оторвать взгляд от жильца этой клетки.

– А что это за птица? – спрашивает Брис.

Он очищает клетку крупной белой птицы, похожей на чайку, но от нее она отличается вытянутым клювом и длинным, как жало, красным хвостом.


– Это краснохвостый фаэтон. Его принесли туристы, он врезался им в лобовое стекло. Чудом выжил.

Мардж подходит к Андреа, ее птица еще больше, чем у Бриса, с белой тонкой шейкой, длинными лапами и прекрасными, массивными крыльями, с короткими черными перьями у шеи, которые затем переходят в фиолетовые, а те скрывают под собой нежно голубые.

– Это австралийский ибис. Он пострадал от браконьеров.

Затем она подходит ко мне.

– А это…

– Голубой буревестник, – говорю я, прервав Мардж.

– Верно. Ты увлекаешься птицами?

– Немного. А что с ней произошло?

– У Сицилии самая печальная судьба. Я нашла ее на берегу. У нее были сломаны оба крыла, лапа и несколько ребер. К сожалению, она обречена.

– Она больше не сможет летать?

– Самый действенный способ проверить, здорова птица или нет, – это посадить ее в клетку с жердочкой. Если птица взлетит, то она выздоровела, – Мардж делает небольшую паузу. – Сицилия уже больше года не взлетает.

Я вновь приковываю свой взгляд к моей птице. Она все еще сидит в уголке, поджав слабые крылья. Ее жизнь теперь – это клетка. Чтобы она ни делала, ей уже никак не выйти из этого положения. Она словно олицетворение всех нас. Вот почему, глядя на нее, я ощущаю, как знакомые чувства печали и горечи медленно просыпаются во мне.

– Марджани! – слышим мы голос Дэлмара.

– Справитесь без меня?

– Конечно, – говорит Андреа.

Мардж идет к выходу, а Брис провожает ее взглядом.

– У-у, кажется, чье-то ледяное сердце наконец-то начало таять? – спрашивает Том.

– О чем ты?

– Да а то ты сам не понимаешь. Запал на нее?

– Ни на кого я не запал. Не неси чушь.

– Да ладно тебе, что в этом такого?

– Том, оставь его, – буркнула Андреа.

– Я впервые за все то время, что знаком с тобой, вижу тебя таким окрыленным. Это так круто!

– Повторяю: я ни на кого не запал. Но даже если бы это и произошло, то ничего бы не вышло, потому что…

Брис замолкает и опускает взгляд вниз, затем разворачивается и покидает сарай.



Когда наступает вечер, мы все как большая, дружная семья собираемся за столом, в центре которого, как главное достояние этого дня, стоит блюдо с кусочками белого мяса баррамунди, обжаренными на оливковом масле и приправленные зеленью.

Аромат потрясающий, а вкус непревзойденный. Мягкое, сочное, румяное мясо, лишенное костей, буквально тает во рту, как конфета.

Мы проводим этот вечер за разговорами, в основном о Джоне Хилле, затем Эдриан обращает внимание на гитару, стоящую в углу.

– Дэлмар, не против, если я сыграю несколько аккордов?

– Разумеется, нет.

Эдриан берет в руки гитару и начинает играть незнакомую мне мелодию, виртуозно прижимая струны к грифу.

– Ты умеешь играть? А что еще я о тебе не знаю? – спрашиваю я.

– У тебя будет еще целая жизнь, чтобы узнать обо мне все, – улыбается он.

– Дэлмар, а правда, что вы ясновидящий? – спрашивает Том.

– Обычно я себя так не называю, но в мире принято именовать таких, как я, именно так.

– И что, вы прямо видите людей насквозь? Разве такое возможно?