Мы с истекшим сроком годности

– Там человеку плохо.

Мы направляемся в комнату того парня. Фелис садится на край его кровати, берет его за руку, а другой рукой гладит по голове.

– Тихо, Филипп, все хорошо, успокойся.

Тот, словно в объятиях матери, вмиг успокаивается. Его дыхание становится ровным, мышцы расслабляются.

– Вот так. Молодец.

В отличие от остальных присутствующих я до сих пор нахожусь в шоке от увиденного.

– Что с ним?

– Ничего страшного, ему просто часто снятся кошмары. Знакомься, Фил, это твоя новая соседка.

Парень смотрит на меня, и я замечаю что-то странное в его взгляде, а затем обращаю внимание на все его тело, непропорционально длинные скрюченные конечности, тремор рук. Церебральный паралич. Фил что-то пытается мне сказать, но у него получается лишь промычать.

– А можно мне поменять палату? Я не хочу каждое утро просыпаться из-за его воплей.

– Все одиночные комнаты уже заняты. Могу переместить в двухместную.

– Ладно, я обойдусь.



После инцидента, произошедшего ранним утром, я так и не смогла уснуть. По радиопередатчику снова заиграла мелодия. Я кладу подушку себе на голову, но она все равно меня не спасает от раздражающих звуков.

Обращаю внимание на телефон: 4 пропущенных вызова от мамы и ровно столько же от папы. С ними я вдвойне не хочу разговаривать.

В комнату заходит Фелис.

– Время завтрака.

Теперь я не сопротивляюсь. Во-первых, я действительно хочу есть, иначе мой желудок сам себя переварит, а во-вторых, какой смысл моего бунта? Вдруг меня и впрямь посчитают сумасшедшей и направят в место куда хуже этого.

Несколько минут мне требуется, чтобы умыться и расчесаться. Затем Фелис меня провожает в столовую, которая находится на первом этаже. Огромное помещение от края до края заполнено кучей калек, которые вяло передвигают колеса своих колясок от столика к столику.

Подъезжаю к мискам с едой, всюду какие-то салаты, отварные овощи, каши, желтые бульоны.

– А что это? – спрашиваю я повара и указываю на непонятную зеленую жижу.

– Пюре из шпината.

Да уж. Даже в клинике еда была нормальной, а здесь она вызывает не аппетит, а сильные рвотные позывы.

Наконец, я нахожу что-то более-менее съедобное: морковный сок и две булочки из кукурузной муки. В самом углу отыскиваю себе свободный столик, но, к моему большому сожалению, ко мне присоединяется дед. Ему повезло больше, чем мне, он может ходить, но только при помощи костылей и своей единственной ноги. Вторая ампутирована.

Покончив со своим завтраком, я пулей вылетаю из столовой, но путь мне перегораживает Фелис.

– Теперь тебе пора на час приветствия.

– Это еще что?

– Все наши пациенты разделены по определенным группам, и каждое утро после завтрака группы собираются и рассказывают, как они провели эту ночь, что им снилось. Все это проводится под руководством психотерапевта.

– Очень весело. Но я, пожалуй, пойду, посплю.

– Так, здесь за тобой бегать никто не собирается. – Фелис подходит ко мне, резко разворачивает мое кресло.

– Ты не имеешь права меня куда-то тащить! – кричу я.

– Хорошо, тогда для начала заглянем к Роуз. Уж она-то тебе мозги вправит.

Через несколько минут мы оказываемся в кабинете директора.

– Роуз, у меня скоро начнется истерика. Эта девчонка мне все мозги высосала. Может, отправим ее обратно в Миннесоту бандеролью?

Роуз просит Фелис оставить нас наедине.

– Ну и что мы будем с тобой делать?

Я молчу.

– Может быть скажешь что-нибудь? А то я не очень люблю вести монологи.


– Я хочу домой.

– Пока это невозможно. Договор составлен, ты должна пройти курс реабилитации.

– Я взрослый человек, почему я не могу сама распоряжаться своей жизнью?

– Потому что тебе еще нет восемнадцати и твои родители решили, что тебе здесь будет лучше. Скажи, что именно тебе не нравится в этом месте?

– Например, еда. Хотя это даже едой назвать невозможно, это настоящее дерьмо.

– Попрошу не сквернословить.

– Извините, но я не нахожу других слов, чтобы описать то, что вы подаете людям. Или вы забыли, что ваши пациенты – люди, а не парнокопытные, которым только травку подавай.

– В нашем центре подается только здоровая пища, и тебе придется с этим смириться. Вирджиния, я понимаю, что тебе сейчас нелегко, и я могу пойти тебе навстречу. Если ты в течение трех месяцев будешь вести себя спокойно и не нарушать наш устав, я сообщу твоим родителям, что ты пошла на поправку и тебе нет необходимости здесь находиться.

– Три месяца?

– По договору твой курс длится год.

У меня пересохло во рту. Родители меня отправили сюда на целый год. Год. Не могу прийти в себя после услышанного.

– …Я согласна.

– Вот и договорились. А теперь ты должна идти на час приветствия. И помни о нашем договоре.

Фелис меня сопровождает до какой-то деревянной резной двери, которая отличается от всех остальных, обычных.

– Ты уже опоздала на пятнадцать минут, войди без единого звука.

Я с трудом выполняю приказ моей надзирательницы, ибо из-за скрипа колес все обернулись и начали сверлить меня глазами. Затем, когда я выбрала себе местечко, стоящий в центре мужчина продолжил свою речь.

– Я плыву, вода оказывается жутко холодной, затем я оборачиваюсь и вижу в нескольких метрах от себя огромный плавник. Акула. Ныряю и сквозь толщу воды вижу, как она открывает свою пасть. Потом я просыпаюсь. Вот такой вот сон. А тебе что приснилось, Фил?

Мой сосед начинает мычать, а все присутствующие принимают такой вид, будто понимают все, что он пытается сказать. Я еле сдерживаю себя, чтобы не засмеяться, но затем на мгновение теряю контроль, и мой смешок эхом проносится по всему залу.

– Так, а кому это там весело? – Мужчина всматривается в зал, и я замечаю, что он смотрит мне прямо в глаза. – Новенькая? Отлично, прошу в центр, нужно познакомиться с группой.

Такое ощущение, что я вновь оказалась в младшей школе и учитель вызывает меня к доске, чтобы познакомить с одноклассниками. Как же все это глупо.

Я в центре рядом с наставником группы. Мельком пробегаюсь глазами по своим, так сказать, «одногруппникам». Здесь человек пятнадцать. В основном это дети лет десяти и старички, но среди них я нахожу одну молодую девушку и троих парней, один из которых Фил.

– Представься нам.

– Меня зовут Джина Абрамс. Я здесь только второй день, но меня уже жутко тошнит от этого места. Спасибо за внимание.

– Джина, расскажи, что тебе сегодня снилось?

– Ничего. Мне ничего не снилось.

– Ну что ж, ничего страшного. А теперь мы все перемещаемся в парк делать утренние упражнения.

Мы размещаемся на небольшой асфальтированной площадке, окруженной тощими деревцами, чьи тени от незначительной кроны едва спасают нас от жарких солнечных лучей.

Следующие минут тридцать мы осваивали различные техники дыхания, делали повороты туловища, головы, а затем просто закрывали глаза, расслаблялись и слушали утреннюю тишину в парке. Во время зарядки я глаз не сводила с той самой молодой девушки и парней. Поскольку я здесь буду находиться три месяца, мне нужно начать с кем-то общаться, иначе я с ума сойду от одиночества.

Замечаю, как девушка во время медитации оглядывается по сторонам и медленно катит свою электрическую коляску за пределы площадки, а потом и вовсе скрывается за углом здания. Я не придумываю ничего умнее, чем отправиться за ней. Девушка сидит спиной ко мне и пытается зажечь сигарету.

– А я думала, что здесь запрещено курить, – решаюсь сказать я.

Девушка резко оборачивается, по ее виду можно сказать, что она не на шутку перепугалась.

– Скажем так, можно, но только мне. – Она улыбается, делает затяжку, а затем снова говорит: – Я Андреа, а ты Джина, так?

– Да.

Андреа мне чем-то напоминает Лив. Не внешностью, а характером. Дерзкая, независимая. Или же это просто маска, под которой она скрывает ту боль, что доставил ей ее диагноз. У нее черные короткие волосы, тонкие пряди нелепо торчат во все стороны. Глаза подведены черным, из-за чего ее взгляд кажется агрессивным.

Ее тело выглядит неестественно крохотным, сжатым, будто его сплющили по бокам. Рука, что держит сигарету, словно сделала из камня. Андреа подносит сигарету ко рту, и в этот момент она похожа на робота, потому что ее движения кажутся скованными, автоматичными, будто в нее встроено какое-то устройство, что управляет ею.

– Хоть какое-то разнообразие. Обычно к нам сюда привозят стариков да вечно орущих детей.

– А ты давно здесь?