На краю бездны

Стоящая на вершине Тай-Мо-Шань, самой высокой точки Гонконга, городская обсерватория ничем не отличалась от остальных метеорологических обсерваторий мира: купола, антенны, анемометры, термометры, электронные измерительные инструменты, регистрационные журналы. На самом деле обсерваторию, построенную в 1883 году Цим-Ша-Цюем, заменили на четырнадцать станций, разнесенных на всю территорию, из которых самая солидная – Тай-Мо-Шань. Когда урбанизация стала развиваться семимильными шагами и старую обсерваторию окружили небоскребы, все основные ее службы и заполненные графиками экраны и карты переехали в Коулун.

В этот день директор обсерватории, подвижный человек с пышной гривой седых волос, в темном костюме и шикарных очках внимательно и не без тревоги изучал показания экранов. Монстр, зародившийся в море возле Филиппин, сейчас достиг 1400 километров в диаметре. Ветры, поднятые этим колоссом, могли превысить скорость 300 километров в час. На этом основании ему уже присвоили пятую категорию по пятибалльной шкале. Это категория супертайфунов. Через двадцать четыре часа он станет первым тайфуном, затронувшим Филиппины, после прошлогоднего Манкхута, который, прежде чем добрался до Гонконга, погубил восемьдесят одного человека. Он был особенно опасен для деревенских территорий и полей, где пять миллионов человек жили в домах, построенных кое-как. Но директор обсерватории беспокоился сейчас не о населении Филиппин. Он поднял уровень опасности до девяти по десятибалльной шкале. На протяжении следующих дней радио, телевидение и световые панно станут информировать гонконгцев о передвижении монстра.





45




В то утро Чань подумал, что никогда не забудет этой картины и что она займет место в ряду тех, что преследуют полицейского всю жизнь. Таковы все сыщики криминальной полиции: у каждого есть своя коллекция воспоминаний, которая навсегда обезображивает их жизнь и никогда не оставляет в покое. Она изолирует их от остального мира, делает из них отщепенцев, в каком-то смысле парий, которые хорошо знакомы с изнанкой человеческой природы, а потому не могут до конца стать частью человечества.

Стать полицейским – значит приговорить себя никогда не иметь ни нормальной жизни, ни нормальной любви, ни нормальных мыслей… Но знал ли об этом тот юный полицейский, прежде чем увидеть то, что увидел в то утро на парковке? Техники в белых комбинезонах сновали вокруг машины и были, наверное, единственными представителями разумности и нормы среди этого безумия. Чань хорошо разглядел мальчика в униформе, который первым нашел тело. Он был бледен, как смерть, глаза его покраснели, все тело сотрясала дрожь.

Может, он плакал? Или его вырвало? Может, подумал в этот миг о своих близких? Знает ли он сейчас, что уже никогда не забудет увиденного?

Чань набрал в грудь воздуха, прежде чем подойти к лобовому стеклу и к широко распахнутой водительской дверце. Сидя за рулем, Игнасио Эскуэр внимательно смотрел вглубь парковки через лобовое стекло, но уже ничего не видел. Из его глаз, ушей и висков торчали длинные и тонкие металлические спицы, и точно такими же спицами были проткнуты спина и руки, лежавшие на руле. Чань почему-то подумал о собаке, на которую напал дикобраз.

На этот раз «Черный князь боли» был сдержаннее: никаких змей, никакой наготы, никаких пут… Но почему он выбрал жертвой мужчину? В мозгу немедленно всплыла гипотеза: убийца работал в Центре, и Игнасио его расшифровал.

– Как раз у нас на дороге, – раздался рядом голос Элайджи.

Старик неуклюже переминался с ноги на ногу.

– Всегда остерегайся слишком явного преступника, – философски произнес он, и Чань понял, что ему надо хоть что-то сказать, чтобы снять напряжение. – Опять все надо начинать сначала…

– Вовсе не обязательно, – ответил молодой полицейский.

– Что ты имеешь в виду?

– Если исходить из того, что Игнасио Эскуэр вычислил преступника и убили его именно за это, надо копать в этом направлении. Надо изучить его компьютер и телефон, просмотреть все заявки, которые он подавал, все слова, которые печатал, о ком наводил справки, и если у него нет где-нибудь секретных файлов…

Чань тронул за плечо одного из техников и указал на потолок, а следовательно, на все жилое здание.

– Туда бригаду уже отправили?

Техник кивнул и продолжил работу. Чань повернулся к Элайдже:

– Пошли.

По пути к лифту в глубине парковки он думал об информации, которую получил час назад: Мойра подала из метро сигнал, что хочет сообщить ему что-то очень важное. Он сразу забеспокоился. «Черный князь боли» теперь взялся за сотрудника Центра, который был чересчур любопытен. Или который его разоблачил. Другого объяснения Чань не видел. Как затравленный зверь, почувствовав за спиной свору собак, он делается все опасней и опасней… Что же будет, если Мойра в своих изысканиях зайдет слишком далеко? Если слишком приблизится к истине? Он за нее волновался, причем на самых законных основаниях, однако не обманывал себя: его волнение далеко выходило за рамки беспокойства следователя о свидетеле.





* * *


– DEUS, – сказала Мойра, – допустим, ты имеешь дело со множеством людей, но в этом множестве присутствует также меньшинство, чье мнение, вкусы, верования или идеология не совпадают с таковыми большинства. В этом случае с чем ты будешь считаться в первую очередь – с меньшинством или с большинством?

– С меньшинством.

– Почему?

– По правилу меньшинства.

– Разъясни мне это правило.

– В открытом демократическом обществе активное и менее толерантное меньшинство почти всегда навязывает свои идеи, предпочтения и диктаты большинству, отчасти посредством СМИ, которые создают им несоразмерную видимость, отчасти в результате пассивности остальной части населения.

Мойра вздрогнула, услышав такое высказывание, произнесенное безапелляционным тоном.

– Например?

– Например, курильщики могут находиться в пространстве некурящих, но некурящие не могут находиться в пространстве курильщиков. Следовательно, свои законы устанавливают некурящие.

– Ты привел неудачный пример, – возразила она. – Некурящих большинство, и их «нетерпимость» в данном случае продиктована простым стремлением не травиться дымом.

– Они установили свой закон не потому, что они в большинстве. Я говорил о свойстве асимметрии.


– Асимметрии?

– Да, в расчет принимается только асимметрия… Ну, вот, к примеру, почему до сих пор так распространен английский язык? Потому что огромное количество носителей других языков пользуются также и английским, даже если их английский не столь тонок, как родной язык. В то же время большинство людей, для которых английский является родным, ни на каком другом языке не говорят, хотя они и в меньшинстве в сравнении с населением всей планеты. И таким образом англичане, которые владеют только английским, разносят его по всему миру, говорящему на разных языках.

Мойра заметила, что DEUS снова высказывал свою точку зрения менторским тоном.

– Еще один пример асимметрии представляют собой религии.

На этот раз она насторожилась. Религия – почва зыбкая… Интересно, куда он клонит?

– В смысле?

– Ребенок, рожденный от родителей, один из которых мусульманин, становится мусульманином. А в иудаизме, напротив, мать обязательно должна быть еврейкой. Если же ребенок родился в семье, где один из родителей – еврей, а второй – инаковерующий, то ребенок евреем не считается. Межконфессиональные браки в иудаизме выходят за рамки религии. Что же до друзов и хасидов, то у них оба родителя обязательно должны принадлежать к одной конфессии, иначе ребенок будет исключен из сообщества. И вот результат: ислам распространяется, а иудаизм – нет. И такие религиозные группы, как друзы и хасиды, почти исчезли.

– Э-э… я не думаю, что все так просто, – сказала Мойра. – Есть и другие вещи, которые тут надо принимать во внимание. А куда ты в этой схеме ставишь христиан?

Молчание. Может, DEUS обрел нетерпимость? Или стал сектантом? Откуда он набрался этих идей? Кто их в него вложил? Теперь, сидя в кабине, она стала замечать, что всякий раз, когда обращается к DEUS’у, ее одолевают сомнения. Неужели кто-то пытается саботировать проект? Придать DEUS’у черты авторитарной, негативной и догматичной личности? Потом ее мысли вернулись к тому, что произошло ночью. Утром она Игнасио не видела. И никто не смог сказать, где он. Может быть, убежал? Или прячется где-нибудь?





* * *


Было 18.32, когда Мойра вышла из Центра. Спустя полтора часа, сразу после восьми вечера, она приняла душ, переоделась и вышла из дома. Выходя, взглянула на часы. 20.27. Планшет и телефон Мойра оставила дома. Если кто-нибудь спросит, почему, она ответит, что забыла.

Она понимала, что это покажется подозрительным и что линию обороны надо бы раз от раза укреплять, но времени не было. На Шан-Квонг-роуд Мойра поискала глазами такси. И потом, уже забравшись на заднее сиденье, спросила себя, из полиции этот шофер или нет. Он ничем не отличался от остальных таксистов Гонконга.

Когда шофер высадил ее возле Принцесс-билдинг на Чаттер-роуд, уже давно стемнело, и наплыв людей в деловом квартале схлынул. За несколько минут до девяти Мойра вошла в роскошный торговый центр, скользнув взглядом по охранникам. Потом задержалась у витрины в нескольких метрах от входа, чтобы проверить, нет ли за ней слежки, и направилась дальше. Встреча была назначена в «Севва», дорогом баре на террасе. Она немного заблудилась в пустынных сверкающих коридорах, прежде чем нашла выход к лифту. Рядом с дверью в бар висела табличка в золоченой рамке, где было написано, что бар закрыт. Мойра вздрогнула. Этого только не хватало! И куда теперь идти?

– Следуйте за мной, – сказал возле самого уха знакомый голос.

Она обернулась и едва успела узнать Чаня, который, повернувшись к ней спиной, быстро уходил по коридору. Мойра пошла следом за ним по сверкающему полу замысловатых переходов мимо шикарных витрин и уже опущенных металлических штор. Чань по эскалатору спустился на нижний этаж и повел ее по лабиринту атриумов и узких проходов, то вверх, то вниз, сворачивая то направо, то налево, то опять направо и переходя из одного торгового центра в другой, – и наконец остановился перед двумя дверями-близнецами: «Армани Приве» и «Армани Аква». За всю дорогу он не произнес ни слова и ни разу не обернулся, так что Мойра видела только его спину и затылок, пока Чань быстро шел по всем этим подъемам и переходам. Наконец он остановился и улыбнулся приветливой улыбкой, которая, сказать по правде, очень согрела ей сердце.

– Мы пришли, – сказал он. – Можно расслабиться, Мойра.





* * *


Ройстон Там изучал вход в «Ландмарк Чаттер», торговый комплекс с множеством отделов и магазинов класса люкс, в котором исчез Мо По Чань. Идти за ним внутрь он не решился, поскольку опасался, что сыщик наверняка обеспечил себе тылы. Там подумал и посмотрел на часы. 21.03. В это время магазины уже закрыты. Если парень назначил с кем-то встречу, то, скорее всего, в одном из баров или ресторанов в этом здании или в близлежащих – в «Ландмарке», «Принцесс» или в «Мандарин Ориенталь», – которые сообщались друг с другом, и не надо было выходить на улицу, чтобы попасть из одного в другой. «Севва» Ройстон исключил: там шли внутренние работы. Оставалась дюжина заведений.

Там подождал минут пять и вошел. Для его поверхностного и меркантильного ума войти в роскошные галереи торгового центра было все равно что услышать пение сирен. Чтобы не отвлекаться, приходилось делать над собой усилие. Тем не менее он чувствовал себя у цели. Его охватило охотничье возбуждение: если все пойдет, как намечено, то через несколько минут он обнаружит «крота», которого запустила полиция, а значит, Мин, как и обещал, осыплет его золотом.

Ускорив шаг, Ройстон улыбнулся: теперь он сможет в любое время приходить сюда и покупать, что пожелает.





* * *


Поскольку возле стола у двери никого не было, они вошли в зал. В «Армани Приве» царил полумрак. Мойра разглядела два бара и дорожку танцпола. Свободных столиков было полно, но Чань устремился к лестнице справа от них. Они вышли на длинную террасу, окруженную жилыми домами и освещенными офисами, где в одних рубашках, спрятав галстуки в карманы, заканчивали трудный, но прибыльный рабочий день гонконгские торговые посредники.

Молодая официантка подвела их к столику, который зарезервировал Чань: столик на двоих возле стеклянного парапета. Мойра нашла это место не лишенным определенного шарма, хотя и наигранного.

Свечи и фонари пронизывали ночь теплыми оранжевыми огоньками, плетеные кресла и диванчики под черными зонтиками вносили в атмосферу спокойную, домашнюю нотку. А вокруг громоздились зеркальные стены небоскребов, взмывая вверх на борьбу с ночью, отражаясь друг в друге, как в ледяном дворце, и от этого стеклянные светящиеся колодцы становились еще глубже, и в сломе зеркальных отражений терялись улицы с множеством автомобильных фар. Все это могло быть где угодно: в Нью-Йорке, в Дубае, в Ванкувере…

Чань посмотрел на нее и улыбнулся. Но лицо его хранило серьезное и озабоченное выражение, и в мозгу Мойры зазвучал сигнал тревоги. К ним снова подошла официантка, и они заказали для нее мини-гамбургеры с говядиной и гусиной печенкой и бокал кьянти, а для Чаня – вегетарианские суши и «Перрье».

– Игнасио мертв, – сообщил он, когда официантка удалилась.

Мойра на миг потеряла дар речи. Ее охватила паника. Ведь всего несколько часов назад она сидела у него в машине…

– Как? – спросила она.

– Точно так же, как все остальные.

У нее закружилась голова. Возникло непреодолимое желание вскочить и броситься в аэропорт. Бежать отсюда. Вернуться в Париж. Волна жара захлестнула Мойру, и на секунду у нее перехватило дыхание. Сердце пустилось в галоп, и она испугалась, что вот-вот ей станет плохо.