На пороге Будущего

— У него много дел, — почтительно, будто извиняясь, сказал Нурмали. — Он послал нас, первых из его слуг, чтобы вы оказали нам честь сопровождать вас.

— Ваш царь хочет слишком многого. Он мало гостил в Ианте; мне придется самой пригласить его. Я вызываю его на поединок, передайте ему это.

Нурмали покачал головой, его длинные усы обвисли, будто в печали, но смотрел и говорил он твердо.

— Это невозможно, моя госпожа. Вам придется поехать с нами. Если вы не сделаете это добровольно, нам придется вас увезти силой.

Она откинула полу плаща, вынула ножи.

— Подойдите. Но предупреждаю: тот, кто ко мне прикоснется, проживет недолго.

Нурмали в затруднении оглянулся на остальных. Гарли громко откашлялся, но не спешил ввязаться в бой. Он ожидал встретить женщину, а увидел воина с бешеными глазами и резким голосом, и видно было, что этот воин справится с врагами даже без меча. Один из солдат со свернутой веревкой в руке подъехал к Нурмали, проговорил вполголоса:

— Мы можем поймать ее в аркан, мой господин.

Тот посмотрел на него диким взором.

— Это царица, болван!

— Пожалуйста, моя госпожа, — сказал Кафур, стараясь придать мягкость своему грубому голосу, — не заставляйте нас доставать оружие. Это никому не принесет добра.

— Вы слышали, что я сказала. Ваш царь мне должен, пускай придет ко мне сам.

— Вы сможете обсудить с ним все в Шурнапале.

Она только еще выше подняла подбородок, не удостаивая их ответом. Гарли и Кафур молчали, уступая право лидерства Нурмали. Тот повернулся к солдатам.

— Обезоружьте ее и свяжите. Только не пораньте, она нужна мне живой.

Евгения смотрела, как они приближаются, скинула плащ. Повинуясь едва заметному движению, Ланселот отступил назад, давая ей больше пространства. Время начало замедлять ход, как случалось с ней всегда во время боя: движения противников становились все медленнее, их намерения можно было предугадать заранее. Дождавшись, пока воины отъедут подальше от командиров, она бросилась на них первая. Она двигалась намного быстрее них, и эта скорость передалась Ланселоту. Через несколько минут трое военачальников в замешательстве смотрели на то, что осталось от их лучших людей. Трое были убиты, пятеро корчились на земле, еще двое легко отделались и поспешили отъехать на безопасное расстояние. Ланселот был ранен, царица спешилась и дала ему команду отбежать в сторону. В ее руках теперь был меч.

— Скоро здесь будет сотня солдат. Вам не уйти, — сказал Гарли.

— Кто-то из вас тоже может остаться здесь навсегда.

Она поманила их к себе, перекинула меч в левую руку и правой намотала на нее поднятый с земли плащ. Ее движения были почти незаметны в своей стремительности. Нурмали, наблюдавший за ней с удивленно-неверящим видом, вдруг очнулся, встрепенулся.

— Господин наш Алекос, призываю тебя. Не оставь нас в эту минуту, помоги победить! Вперед! — закричал он и бросился к женщине.

Его товарищам ничего не оставалось, как присоединиться. Олуди Алекос им помог. После долгой борьбы, измучившись и измазавшись с головы до пят в дорожной пыли, они обезоружили царицу и связали ей руки и ноги. Ей мешало платье; им удалось обмотать подол вокруг ее ног. Нурмали не мог действовать правой рукой, Гарли отплевывался от пыли, зажимая рану в левом боку, а Кафур долго не мог вдохнуть воздуха после того, как Евгения едва его не задушила.

— Ну и силища, — прохрипел Гарли, пытаясь подняться на ноги и спотыкаясь.

Кучера подогнали повозку. Втроем, собрав последние силы, они подняли женщину, внесли ее внутрь и закрыли дверь на замок. Нурмали порадовался вслух, что послушал Кафура и взял самый крепкий фургон, окованный металлом, с металлической же дверью; его тащила шестерка тяжеловозов.

Двинулись в обратный путь к Дафару, оставив солдат хоронить убитых и приводить в чувство раненых, пообещав прислать за ними людей, как только встретят свой отряд. Белый конь царицы побежал за фургоном, путаясь в поводе. Гарли привязал его к скобе, торчащей из двери повозки.

— Жаль красивого коня, — сказал он. — Видишь, какой преданный, не хочет оставлять свою бешеную хозяйку. Пусть идет с нами.

В первом же селении пришлось взять повозку. Нурмали крепился, не поддаваясь боли в раненой руке, и отказался слезать с коня, но Гарли скоро стало нехорошо. Через несколько тсанов они встретили своих людей и решили сразу же, не останавливаясь в Дафаре, идти в Рос-Теору. Солдат предупредили, чтобы молчали о том, кто находится в фургоне. Узнай об этом иантийцы, не испугались бы перегородить дорогу и отбить свою царицу. И Ланселота поэтому перевели к запасным коням — неровен час кто из селян обратит на него внимание, признает.

После долгого спора начальники решили снять с Евгении веревки и надеть кандалы, которые предусмотрительный Кафур захватил с собой. Удалось это со второго раза — из фургона пришлось вынести солдата со сломанной рукой.

— Ты бы подумала, царица, — укоряюще сказал Кафур. — У этих ребят есть родичи и друзья, они будут ненавидеть тебя.

Она ничего не ответила. В фургоне было темно и душно, он подскакивал на ухабах, так что Евгения то и дело стукалась головой о доски.

На второй день в фургон, покачиваясь от слабости, поднялся Гарли, постоял над ней, попросил:

— Говорят, вы умеете исцелять раны. Может быть, залечите ту, что нанесли? Мы быстрее доберемся до Рос-Теоры, едем медленно только из-за меня.

Она изумленно на него посмотрела и хотела спросить, не сошел ли он с ума. Но она ведь решила молчать и поэтому отвернулась к борту. Он еще пару минут посмотрел на нее сверху вниз, морщась от боли, и ушел. Фургон снова дернулся, тронулся. Во время остановок она старалась призвать к себе кого-то из солдат, чтобы заставить снять кандалы, но все они, все девяносто с лишним, были окружены броней, созданной олуди Алекосом, и она не сумела сквозь нее пробиться.

Она не могла ни есть, ни спать, только лежать в полузабытьи. Дороге, казалось, не будет конца. Но вот снаружи донеслись едва слышные крики чаек, и ветер застучался в дверь фургона. Ступили на мост через Гетту. О том, что въехали в столицу, Евгения поняла по частым остановкам и поворотам. Еще одна остановка. Загремел снимаемый замок, и дверь распахнулась. Она подняла руки, заслоняясь от нестерпимо яркого после долгой темноты света. Кафур вошел, помог ей встать и спрыгнуть на землю. Евгения едва успела оглядеться и понять, что перед ней белая стена Шурнапала, восточная, судя по положению солнца. Кафур и Нурмали подхватили ее под руки, повели через низенькую дверь, по узкой лестнице куда-то вниз. Круглый двор, наполовину освещенный солнцем, наполовину в тени высокого строения без окон, с одной-единственной металлической дверью. Рядом с ней сквозь камень уложенных на земле плит пробился нежный росток вишневого дерева; Евгения удивилась и обрадовалась ему и все пыталась на него оглянуться, когда мужчины втащили ее в эту дверь. Это была тюрьма, она слышала о ней, дворцовая тюрьма для знатных преступников. Бесконечный темный коридор, освещенный редкими факелами, закрытые двери… У одной из них шевельнулось темное пятно. Завидев их, охранник загремел ключами. Евгению толкнули через порог. Кафур на секунду задержался, бросил ей под ноги ключи от оков. Дверь захлопнулась.

Евгения опустилась на пол. Он все еще качался под ней, как в фургоне. Нескольких минут хватило, чтобы прийти в себя. Первым делом она подобрала ключи, освободилась от кандалов, вскочила и ногой отшвырнула их в угол. Огляделась. Небольшая комната выглядела уютно, и мебель была дорогая. Здесь была мягкая кровать, застеленная пестрым покрывалом, тяжелый деревянный стол, на котором горело несколько свечей, и стул. Стены обиты толстой простеганной тканью. Окон нет, лишь под потолком отверстие вентиляции в две ладони шириной. В стене напротив кровати была еще дверь, за которой Евгения к своей радости обнаружила ванную и туалет. Она повернула вентиль, и из крана пошла горячая вода. Забыв обо всем не свете, она принялась стаскивать с себя одежду.

Через пятнадцать минут она с отвращением заставила себя ее надеть. Прикосновение грязной, пропыленной и пропахшей потом ткани к чистой коже было неприятно, но ничего другого ей не предложили, да она и не надела бы чужое. Только сейчас она заметила, что на столе стоит еда: еще теплый суп, тушеное мясо и вино в кувшине. На секунду она засомневалась, но не почуяла в пище яда. Насытившись, она уселась на стуле поудобнее и стала ждать.

Прошло несколько часов. Евгения все также неподвижно сидела у стола, ожидая лязга ключа в двери. И все же она вздрогнула, когда заскрежетал замок. Из темноты коридора глянули мрачные глаза.

— Великий царь желает вас видеть. Идемте.


Она вышла за Кафуром, едва не налетела на дротики, что выставили перед собой два охранника. Они расступились, острия уперлись в спину. Сами охранники старались держаться на безопасном расстоянии. Видимо, наслушались рассказов товарищей. Еще несколько вооруженных до зубов мужчин не сводили с нее глаз все время, что ее вели по коридору.

Пригнувшись, она переступила порог и опять оказалась в круглом дворе. Вдоль кирпичных стен стояли замерев стражи. Они на нее даже не взглянули. Кафур остановился позади, рядом с Нурмали. Гарли не было. Уже настала ночь, факелы кидали красные блики на белые плиты и стены. В небе сближались друг с другом продолговатый Раат и наполовину освещенная полукруглая Нееомана, и их белый свет перебивал всполохи факелов. Евгения была рада их видеть. Еще она увидела, что помимо узкой лестницы, по которой ее привели сюда днем, напротив есть другая, широкая, ведущая из дворца. Люди, что охраняли пленницу в коридоре, сгрудились на узких ступенях. Все чего-то ждали.

На широкой лестнице появился человек и стал спускаться вниз, поправляя браслеты на обнаженных могучих руках. Стало так тихо, что треск факелов показался оглушительным. Евгения не могла отвести взгляда от его лица, которое она столько раз представляла себе, но которое оказалось не таким, как она ждала, — моложе и равнодушнее. Это было лицо зверя, как леопарда или орла, красивое, безжалостное. Да, это был олуди. Она возликовала и едва не улыбнулась ему. Теперь ничто ее не страшило. Он здесь, и она убьет его. Она еще выше подняла голову и встретила его взгляд.

Алекос остановился в нескольних шагах и некоторое время молча смотрел на нее.

— Вот мы и встретились наконец, Евгения, олуди иантийская.

В низком голосе звучала насмешка. Она не обратила на это внимания.

— Столько смертей, столько крови… А ведь ты ненавидишь не моих воинов, а меня. Нам нужно было решить это вдвоем еще в Дафаре. Почему ты не вышла ко мне тогда?

— Я была там в тот день, когда мой муж прорывался к городу, видела тебя и звала. Почему ты не ответил?

Он поднял брови, вспоминая.

— А! Тогда я еще не видел и не слышал. Это умение вернулось ко мне чуть позже. Но ты могла принять участие в следующей битве, вместе с Халеном.

Она нахмурилась.

— Я не смогла этого сделать, о чем до сих пор жалею. Но мы встретились сейчас.

— Я никогда не сражался с женщиной, — сказал он. — Ты не царица больше, царь и его наследник мертвы, и в Ианте теперь другой закон. А ты — преступница, виновная в неповиновении этому закону.

— А твою вину перед моим народом кто оплатит? — воскликнула она. — Ты убил его царя!

— И дал царя лучше!

Она задохнулась от возмущения, шагнула вперед… Двое стражей тут же отделились от стен, ткнули копья ей под ребра. Алекос глянул на них, и они отступили. Несколько минут он молча смотрел на нее. Наконец его лицо разгладилось.

— Что ж, моя госпожа, давайте решим это сейчас. Нурмали сказал, вы вызвали меня на бой. Я принимаю ваш вызов. Вы уже моя пленница, и это вы меня вызвали, поэтому условия поединка назначаю я. Бьемся до первой крови. Если я раню вас, вы останетесь в Шурнапале как моя наложница, — Евгения хотела возразить, но он поднял руку, останавливая ее протест. — Если вы окажетесь быстрей, я отпущу вас с миром, верну Ианту и никогда не переступлю ее границ без вашего позволения.

Она долго не могла найти слов и обнаружила, что ее возмущение само собой угасло.

— Что за чушь, — сказала она наконец. — Я должна вас убить.

— У вас будет такая возможность, — согласился он.

— Ваши условия неприемлемы.

— Других не будет. Если вы не согласны, вас сегодня же казнят. Тяжкий груз упадет с моих плеч. Решайте быстро.

Евгения смотрела на него в сомнениях. Он сделал движение, будто собирался уйти.

— Хорошо! — сказала она, поняв, что другого шанса у нее не будет.

Внутри вновь рождалась поющая легкость обреченности. Она хотела сказать что-то еще, но Алекос перебил:

— Нам необязательно сражаться сейчас. Вы утомлены долгой дорогой. Мы встретимся, когда вы пожелаете.

— Никогда еще я не чувствовала себя лучше, — возразила она. Кровь запела в ушах, и ей приходилось пересиливать себя, чтобы слышать, что он говорит. — Тянуть долее некуда! Пусть мне дадут меч.

— Дайте ей меч, — велел он, и Кафур тут же вытянул свой.

Знакомая тяжесть стали наполнила ее силой. Царь взял себе оружие Нурмали. От щитов они отказались. Настала минута клятв. Протянув руку ладонью к небу, Алекос произнес:

— Я, Алекос, великий царь Матагальпы, перед небом, землей и своими людьми клянусь тебе, олуди Евгения, биться с тобой честно. Если ты ранишь меня, ты будешь свободна, я верну тебе трон Ианты и независимость и обещаю никогда ничем не вредить тебе. Если я раню тебя, ты останешься со мной как моя гостья и будешь верна мне.

Евгения тоже подняла левую руку, устремила взор к ослепительной Нееомане.

— Я, Евгения Фарада, олуди и царица Ианты, перед небом, землей и твоими людьми обещаю тебе, великий царь Алекос, биться честно. Если ты окажешься сильнее, я останусь с тобой и буду тебе верна. Если ты проиграешь, обещаю уйти и никогда не делать тебе зла.

Конец своей речи она уже не слышала. Воздух разредился, пламя факелов застыло, и негромкий говор зрителей зазвучал ниже и глуше. Но лицо Алекоса оставалось подвижно: он был так же быстр и шагнул сюда следом за ней. Они улыбнулись друг другу и подняли мечи.

Что случилось дальше, никто из зрителей не сумел рассмотреть толком. Противники двигались так стремительно, что глаза людей видели лишь смазанные силуэты. Можно было понять только, что царь защищается, не сходя с места, в то время как меч олуди Евгении отбрасывает блики, поднимаясь и падая со скоростью и силой, невозможной для женской руки. Кафур до крови прокусил себе палец. Нурмали полез в карман за часами, чтобы засечь время, но его рука так и замерла на полпути. Кто-то из стражей выронил копье.

Прошло не более минуты. Внезапно сражавшиеся замерли — картина, достойная быть запечатленной лучшим скульптором. Движением, которого никто не заметил, Алекос перехватил руку с мечом, так прижав Евгении горло, что она не могла дышать. Она захрипела, железные пальцы тисками сдавили плечо, и он легко вынул меч из раскрывшейся ладони.

— Кровь! — сказал он, сделал шаг назад, оттолкнув ее.

Евгения упала на колени. Алекос нагнулся, откинул кусок ткани на плече, показывая вертикальную рану, разрубившую мышцы едва не до кости. Кровь лилась на белые плиты. Алекос протянул оба меча Кафуру, распорядился:

— Отведите ее к врачу, — и побежал вверх по ступеням. Миг — и его уже не было.