Найдите Ребекку

— Поверить не могу, что Ули сражается за нацистов. Поверить не могу, что он один из них. Он был таким добрым человеком.

— И он по-прежнему такой.





Глава 17




Кристофер познакомился с доктором Вильгельмом Каспером, новым командиром немецкого гарнизона на Джерси, 19 июля 1942 года. Кристофер, как обычно, работал в своем кабинете в Сент-Хелиере. От Ули не было вестей с тех пор, как его отправили в Россию. Они только знали, что он жив, из отчетов клерков в офисе доктора Каспера. Ули по-прежнему оставался в списках действующих военнослужащих на Восточном фронте. С начала оккупации Зелеры были единственными людьми на острове, получавшими новости из внешнего мира. Ребекка по-прежнему пряталась в квартире, не выходя оттуда месяцами. Она была настроена оптимистично, насколько это было возможно в ее ситуации. Обнимая ее по ночам, Кристофер чувствовал, как выпирают их кости. Они оба похудели. Как и все остальные, даже сами немецкие солдаты.

Штейнер зашел в кабинет, распахнув дверь. Он направился прямо к столу Кристофера, который трудился над переводами.

— Что такое?

— Доктор Каспер хочет вас видеть, немедленно.

— По какому вопросу? — вмешался Стефан. В его волосах появились прожилки седины, а худое лицо обветрилось, словно скалы на берегу. — Уверен, доктор Каспер может уладить вопрос со мной. Мы с ним видимся несколько раз в месяц, хоть и мельком.

— Указание было предельно ясным. Он хочет видеть парня. — Кристофер был всего на шесть месяцев моложе Штейнера.

Кристофер встал.

— Я скоро вернусь. Думаю, какое-то пустяковое дело, — сказал он по-английски, чтобы не понял Штейнер. — Правда, Штейнер? — спросил он, снова переключившись на немецкий.

— Что, о чем вы говорите? — не понял Штейнер.

Штейнер вывел Кристофера на улицу. Его еще ни разу не вызывали к командующему. Вызывали его отца, но иначе.

Штейнер открыл перед ним дверь машины. Дорога до особняка Дарреллов заняла около пятнадцати минут. Из машин на дороге был только немецкий военный транспорт. Штейнер сидел рядом с ним всю дорогу, но они не проронили ни слова. Казалось, пятнадцать минут длились вечность, и Кристофер сильно вспотел, когда машина наконец подъехала к воротам особняка, где по-прежнему жили Дарреллы, хоть и ютились в крошечной комнате, изолированные от остальной части дома. Он не видел их со дня эвакуации, больше двух лет. Их вообще мало кто видел. Ворота открылись, и автомобиль медленно подъехал к дому, остановившись возле главного входа. Штейнер вышел. Кристофер сам открыл дверь и оказался на нагретом солнце гравии, Штейнер как раз успел обойти вокруг машины. Они зашли в дом и поднялись наверх. Штейнер сказал ему дожидаться возле кабинета коменданта, который некогда был одной из семи гостевых спален. Кристофер сел на мягкий бархатный диван и принялся ждать. Рубашка прилипла к спине. Он представил Ребекку дома, как за ней приходят солдаты. Представил ее в этом особняке, где она могла бы жить. Дверь открылась.

В дверях стоял доктор Каспер и протягивал руку Кристоферу. Это был дородный, даже полный мужчина с пухлым лицом и редеющими волосами на круглой макушке. При рукопожатии Кристофер почувствовал в его руке силу.

— Герр Зелер, рад знакомству. Пройдемте в мой кабинет, — по-английски произнес он.

Кристофер сел на антикварный деревянный стул, лицом к большому столу. Отделанную деревянными панелями комнату украшал портрет Гитлера.

— Мы очень ценим работу, которую вы с отцом делаете для нас здесь, на острове. Крайне важно донести до людей, что мы не собираемся брать их в рабство или делать что-то в этом духе. Большое везение, что с нами сотрудничают такие люди, как вы и ваш отец.

— Спасибо.

— Мой предшественник, доктор фон Штейн, организовал здесь, на острове, эффективную систему, и, несмотря на некоторые сложности, думаю, мы постепенно достигаем нашей цели — правильной модели немецкой оккупации. Вы в курсе законов немецкого рейха относительно еврейского населения?

У Кристофера кровь заледенела в жилах.

— Да, герр комендант.

— Прошу, поймите: это не мое решение, распоряжение передается мне руководством от самого фюрера. Вы же это понимаете?

— Да, разумеется. — Мускулы на шее словно превратились в железные прутья.

— Сверху на меня оказывалось большое давление по поводу регистрации и контроля всего еврейского населения острова. Не какой-то его части, а всего. Вы ведь меня понимаете?

У Кристофера дрожали ноги, и он видел, что ткань брюк колышется, словно флаг на ветру.

— В этом вопросе очень важно полноценное сотрудничество со всеми жителями острова, а особенно с такими близкими коллегами, как вы и ваш отец, вы согласны?

— Разумеется, герр Ка… В смысле, доктор Каспер.

— Давайте не будем церемониться с титулами, Кристофер. Я хочу, чтобы вы воспринимали оккупационные силы как друзей, ведь, в конце концов, все мы немцы, верно?

Она одна в квартире, а я застрял здесь.

— В общем, мне стало известно, что на острове есть несколько евреев, не прошедших регистрацию. Крайне важно внести их в списки согласно закону. Уверен, вы понимаете это, как и ваше местное правительство, которое сотрудничало с нами по этому вопросу. Протестов почти не было, что неудивительно. Они осознают всю важность этого дела, — Каспер встал и подошел к окну. Выглянул на несколько секунд на улицу и снова повернулся к Кристоферу. — Вы ничего не хотите мне рассказать? Я понимаю, все мы совершаем ошибки, но если вы с отцом хотите сохранить работу и сопутствующие привилегии, я жду определенной преданности. — Каспер снова сел за стол. Кристофер не двигался. — В последний раз спрашиваю. Вы ничего не хотите мне рассказать?

— Нет, доктор Каспер.

— Вы расстроили меня, Кристофер, правда расстроили. Я возложил на вас большую ответственность, а вы меня подвели. Сегодня утром Ребекка Кассин зарегистрировалась у местных властей как еврейка. Мне рассказали, что у вас с ней были интимные отношения. Я нарочно позвал вас сюда, прежде чем она успела вам об этом рассказать. — Каспер положил руки перед собой на стол. — В них что-то есть, в евреях, верно? Они так смотрят, будто видят твою душу, все твои слабости. Я не осуждаю тебя, Кристофер. Мне тебя жаль. Тебе правда следует обратиться к врачу, чтобы излечить полученный от нее недуг. Явившись самостоятельно, она оказала тебе услугу, поэтому я не буду докладывать о происшествии начальству. Этот досадный случай не помешает твоей будущей карьере в рейхе.

— Что вы сделаете с Ребеккой?


— Что мы сделаем с Ребеккой Кассин? Да ничего. Просто внесем ее в списки и, разумеется, впоследствии она будет ограничена правилами, как и все остальные евреи на острове.

— А переселение? Вы заберете ее?

Кристофер напрочь забыл об осторожности.

— Хватит вопросов, герр Зелер. К сожалению, я вынужден лишить места не только вас, но и вашего отца. Печально, но необходимо. — Каспер встал, и дверь открылась. — На этом все, герр Зелер.

Каспер велел увести Кристофера. Охранник проводил его до машины, где дожидался Штейнер, чтобы отвезти обратно в город.





Глава 18




Последние полгода, проведенные вместе с Ребеккой, были странной смесью радости и страха, удовлетворения и тревоги. Они редко говорили о настоящем — нехватке еды, депортации и полном отсутствии свободы у Ребекки. Она переехала к нему. Теперь это стало безопасно. Тому, кто никогда не выходил на улицу, не грозили неодобрительные взгляды соседей. Зарегистрированным евреям разрешалось проводить вне дома всего час в день, с трех до четырех дня. Однажды ее поймали после комендантского часа, и она провела ночь в камере. Больше такого не повторялось. Кристофер никогда не обсуждал с Ребеккой регистрацию. Он не видел смысла копаться в ошибках прошлого. Вместо этого они целыми днями мечтали о сияющем будущем. Кристофер проводил с девушкой большую часть дня, работы почти не было. Стефан часто оставался с ними, Том и Александра — тоже. Казалось, стены квартиры и сам остров постоянно сокращаются, зажимая их в тиски.

Депортации начались в сентябре 1942-го. Забирали некоторых евреев и сотни людей, которые не были уроженцами Джерси. У Ребекки практически не было шансов остаться. Зелеров тоже могли забрать как некоренных жителей острова. Но их депортация обошла стороной, возможно, это можно было счесть за остатки былых привилегий, но, возможно, и нет. Казалось, в действиях нацистов было очень мало логики.

Письмо пришло 12 января 1943 года, составленное сухим, формальным языком и подписанное доктором Вильгельмом Каспером. Ребекку отобрали для депортации в Германию. Корабль отходил 13 февраля. Ей велели собрать одну сумку с вещами и быть у кинотеатра «Савой» в два часа дня. На этом все. Кристофер попытался попасть к доктору Касперу, но тот отказался принимать его или отца. Капитан Фосс изобразил сочувствие, но обещать ничего не стал. Он объяснил, что ничего не может сделать. Апелляции невозможны. Решение уже принято и поступило от самого фюрера, а как можно спорить с фюрером?

Легко было делать вид, что этот день никогда не наступит, жить как ни в чем не бывало, и сначала они так и пытались. Но постепенно настроение Ребекки менялось. Они обсуждали планы побега в Англию или во Францию. Но это было невозможно. Пытались придумать, куда ее можно спрятать до конца войны. Как долго она продлится? Месяцы? Годы? Прятаться было негде, еды едва хватало для выживания, и никто не соглашался ее приютить. Постепенно они осознали неизбежность ее отъезда и начали горевать. Они не знали, что с ней будет. Повсюду ходили слухи о концлагерях и рабском труде. Они смотрели фильм о лагерях в местном кинотеатре и видели хорошо накормленных, счастливых евреев, которые занимались спортом и вели здоровый образ жизни. Ребекка ненадолго воодушевилась, но даже в самых диких мечтах Кристофер не мог поверить, что это правда.

Она проплакала несколько дней, успокаиваясь лишь в его объятьях. На третий день она успокоилась. Словно очнулась от лихорадки с ясным пониманием происходящего. Ребекка начала рисковать, справедливо заметив, что ей нечего терять. Они вместе выходили из дома и отправлялись в гости к Тому и Александре, к отцу Кристофера и друзьям, еще оставшимся на острове. Было много прощаний. Те, кто еще отваживался слушать Би-би-си, знали о победах союзников в Сталинграде и Эль-Аламейне и уверяли ее, что война скоро закончится. Ее и остальных сосланных вернут. Больше сказать было нечего.

В пятницу, 12 февраля 1943 года, Кристофер проснулся рано утром. Ребекка уже не спала, сидела у окна и смотрела на оранжевое сияние восходящего над морем солнца, затопившее улицы. Она на цыпочках подошла к нему по холодному полу, прикрытому тоненьким ковриком, и обняла. Он почувствовал ее поцелуй. Но ответить не мог — когда он заглянул ей в глаза, боль усилилась, и он услышал собственный всхлип. Ребекка прижала его к себе и просидела так несколько минут. Потом обхватила его лицо руками и вытерла большими пальцами слезы.

— Ну, успокойся. Не плачь. Когда все закончится, мы снова будем вместе, и нас уже ничто никогда не разлучит.

— Это все моя вина. Если бы не я, ты бы уехала в Англию и находилась сейчас в безопасности.

— Кристофер, ты лучшее, что есть в моей жизни, единственный смысл существования. Как ты не понимаешь? Это еще не конец.

Она наклонилась его поцеловать, и они занялись любовью под одеялом, укрытые от утренней прохлады комнаты. После этого они несколько минут лежали молча, в обнимку, и он прижимал к себе ее худое, хрупкое тело.

— Я хочу на улицу, — сказала она, подняв голову. — Хочу погулять вдоль скал. Увидеть остров и море. Если нас поймают, что немцы могут мне сделать? Депортировать?

Полчаса спустя они уже вышли на улицу, Ребекка сидела на багажнике его велосипеда, пока они ехали мимо колонн немецких солдат, за город, к дому отца Кристофера в Сент-Мартине. Было холодно, и он чувствовал, как его тело серпом разрезает ветер. Наконец они подъехали к дому Стефана. Он вышел к ним, обнял Ребекку, прижал к себе и поцеловал в макушку. Он выглядел на все свои сорок восемь лет.

Светской беседы не получилось. Стефан молча приготовил чай. Слабый и безвкусный: чайные листья почти совсем выдохлись.

— Я приехала попрощаться. Завтра я уезжаю, и…

— Знаю, Ребекка. Я знаю, зачем ты здесь. И мне ужасно жаль, что мы никак не смогли это предотвратить.

— Это моя вина, — сокрушался Кристофер. — Если бы я сказал Касперу, что Ребекка еврейка, если бы я сказал ему…

— То есть если бы ты предал ее? — ответил ему отец. — В этом нет ничьей вины, кроме самих нацистов. Ребекка, ты должна быть храброй. Ты всегда была такой храброй девочкой. Самым сильным человеком, которого я знаю.

Она подошла к Стефану и обняла его. Он молча плакал.

Ребекка и Кристофер остались на обед, Стефану удалось состряпать жидкую похлебку из репы. Они говорили о будущем, о том, что самих Зелеров могут сослать в Германию в любой момент. Говорили о возможности, или кажущейся невозможности, убежать или спрятаться на маленьком острове и как при этом питаться. Постепенно разговор иссяк, но Ребекка вдруг улыбнулась.

— Я смотрю, старый домик на дереве еще цел, — сказала она. Деревянная конструкция, построенная Ули за одно утро больше двадцати лет назад, по-прежнему держалась на дереве. Домик стал совсем потрепанным, почти вся краска слезла, обнажив серую древесину. Не меньше часа они проговорили о золотом солнце юности, а потом отправились гулять на пляж. Стефан остался дома.

Их одежда, выцветшая и старая, почти не защищала от холода, и они прижимались друг к другу, спускаясь к пляжу. Они прошли мимо дома отца Ребекки.

— Подожди, — сказала она, выскальзывая из его объятий. — Я на минутку.

Он дошел до конца дороги, где колючая проволока обвивала военные укрепления. Последний раз они были здесь больше года назад, до того, как немцы натянули эту проволоку и разложили вдоль пляжа мины. Кристоферу было как-то сложно представить серьезное военное вторжение на Джерси с пляжа возле домика его отца в Сент-Мартине, но немцы думали иначе. Он прождал Ребекку десять минут.

— Что случилось? — спросил Кристофер.

— Он уезжает завтра на том же корабле, что и я. Нас депортируют вместе.

Потом они гуляли вдоль колючей проволоки, змеившейся по побережью, и прошли так несколько километров. Они были вместе, и этого было достаточно. Когда опустился вечер и серые облака над морем окрасились в черный цвет, они повернули обратно. Закапал дождь, принесенный ледяным ветром. Дрожа от холода, влюбленные карабкались вверх по дороге к дому Стефана.

Когда они пришли, там были Том и Александра. Они обняли Ребекку со слезами на глазах. Никто не почувствовал привычной радости от встречи. Скоро на острове должен был остаться один Том. В каком-то смысле Кристофер сочувствовал ему сильнее всех.

Они отправились обратно в город, чтобы успеть до восьми вечера, комендантского часа. По дороге им встретились военные отряды. Проходя мимо, Кристофер старался выглядеть как можно спокойнее, не проявляя ненависти, испепеляющей его изнутри.