Не оставляй меня
Часть 48 из 67 Информация о книге
Беверли провела нас через гостиную. Она была обставлена просто, немного захламлена, на боковых столах, книжных полках и подоконниках были выставлены прекрасные стеклянные изделия Джоны. Галерея фотографий на одной стене демонстрировала работы Тео (он был талантом с самого детства), а также Тео с Джоной на каждом этапе жизни: младшая лига, школьные портреты, фотографии с выпускного вечера. Были бок о бок от дошкольного до подросткового возраста, один ярко улыбается, другой корчит рожи или хмурится. – Ты был очаровательным всю свою жизнь, – сказала я, останавливаясь, чтобы рассмотреть фотографию из средней школы, Джона носил брекеты. – Пойдем дальше, здесь нечего смотреть, – сказал он, мягко увлекая меня на кухню. Тео сидел у кухонной стойки из коричневого крапчатого гранита, сочетающегося с задней панелью. Шкафы были теплого, потертого белого цвета. Как и гостиная, кухня была простой и захламленной. Сердце дома, наполненное теплыми, успокаивающими запахами и хорошей едой. Последние остатки моей нервозности исчезли, и я подошла, чтобы обнять Тео сзади и поцеловать его в щеку. – Рада тебя видеть, Тедди, – от него хорошо пахло – чистый, острый одеколон поверх мягкого запаха мыла. Он вытерпел мои объятия и поцелуи и еще больше сгорбился над своей пивной бутылкой. Беверли закрыла дверцу духовки и одарила меня понимающей улыбкой. – Теодор назван в честь прадеда моего мужа, которого звали Тедди. Но Тео отказывается отзываться на это имя. Правда, милый? Тео стиснул зубы. – Не то чтобы кто-то, мать их, прислушивался к этому. – Следи за языком, – произнес голос у кухонной двери. Мистер Флетчер присоединился к нам. Это был высокий, стройный мужчина с темными волосами, седеющими по бокам. Он протянул мне руку, как будто я была потенциальным деловым партнером. – Генри Флетчер, – сказал он, крепко встряхнув мою руку, – очень приятно, юная леди. Джона бросил на меня удивленный взгляд, но я вежливо кивнула. – Благодарю вас, сэр. Приятно познакомиться. – Никаких сэров. Ты можешь называть меня Генри… или Генри, – он подмигнул. – Как вам будет угодно. – Хочешь что-нибудь выпить, дорогая? – спросила Беверли, открывая холодильник. – У меня есть пиво, содовая, вино. Я купила для тебя безалкогольное пиво, Джона. – Я тоже его буду, – сказал я. Беверли протянула нам зеленые бутылки. – Вечер такой чудесный, что я решила накрыть обед на заднем дворе. Ты не против, Кейси? Мы можем остаться дома, если ты хочешь, – в ее словах звучали нервные нотки. И ее руки не переставали двигаться. Она все продолжала суетиться, что-то делать. – На улице прекрасно, – сказала я. – Замечательно, – ответила Беверли, – я включу фонари, которые Джона сделал в свой первый год в Карнеги. Ты никогда не видела ничего более прекрасного в своей жизни. – Они действительно нечто, – вставил Генри. – Я верю, – сказала я, – работы Джоны поразительны. Джона махнул рукой. – Ну, хватит. – Поразительны, да, – сказала Беверли, не сводя глаз с сына. – И полностью окупят инвестиции в обучение, – добавил Генри. – Папа, – тихо сказал Джона. Мускулистые плечи Тео ссутулились, и он сделал медленный, неторопливый глоток из пивной бутылки. – Я просто констатирую факт, – продолжал Генри. – Искусство – это не та сфера, в которой легко зарабатывать на жизнь. Нужно правильно направлять таланты. – И не зарывать их в тату-салоне, – добавил Тео. Как будто палку вставили в шестеренку, и непринужденность сцены со скрежетом остановилась. Генри и Тео обменялись долгими, жесткими взглядами. – Кто хочет помочь мне накрыть на стол? – спросила Беверли, ее голос стал пронзительным. Она потянулась к шкафу и сняла стопку тарелок. – Я понял, – Тео взял их у нее из рук и боком вышел на террасу. – Я тоже помогу, – сказала я, беря салфетки и столовые приборы и следуя за ним. Миссис Флетчер просияла, и легкость вечера вернулась. – Замечательно! Обеденный стол на открытом воздухе стоял под беседкой с гроздьями стеклянных шаров, свисающих вниз, как изящные фрукты. Мы ели лазанью, свежеиспеченный хлеб и зеленый салат. Настоящая, домашняя еда. То, что готовила моя мама, когда я была ребенком. Но обед в моем доме был угрюмым, холодным событием, где я всегда говорила слишком громко, даже когда я еще не умела говорить. Жесткое, гнетущее присутствие отца превращало хорошую еду, попадающую мне в рот, в пыль. Стол Флетчеров же был полон смеха, безостановочных разговоров и шуточных споров. Между Тео и Генри возникло молчаливое напряжение, но Беверли рассеяла его рассказами о юности своих сыновей, которые меня так поразили, что я подавилась своим хлебом. – Клянусь, – сказала она, наливая себе стакан каберне. Это третий, я заметила. – На озере Тахо есть огромный пляж. Песка хватит на каждого. Миллионы песчинок, а эти двое сражались за одно ведро. Я толкнула Джону, сидящего справа от меня, локтем. – Вы дрались из-за песка на пляже? – Сразу видно, единственный ребенок в семье, – сказал Джона, – дележ песка имеет решающее значение для двух детей четырех и шести лет, – он взглянул на Тео с лукавой улыбкой, – как и воображаемые бабочки. Тео ткнул вилкой в сторону Джоны. – Даже не начинай. Джона не обратил на него внимания. – Однажды Тео разозлился на меня, потому что он поймал воображаемую бабочку, а я позволил ей улететь. Тео потянулся через стол, чтобы ткнуть брата вилкой. – Закрой. Рот. – Мне нравится эта история, – вздохнула Беверли. – Как и одному из нас, – сказал Тео. Джона отряхнул вилку и положил локти на стол, с любовью глядя на брата. – Тео сложил руки рупором и крикнул мне, что поймал бабочку. Я попросил его посмотреть, но он боялся, что она улетит. – Когда это было? – спросила я. – На прошлой неделе, – ответил Джона. – Как насчет двадцати лет назад, придурок? – пробормотал Тео. – Язык, пожалуйста, – сказал Генри. Голос Джоны стал низким, дразнящие нотки исчезли из него. – Наконец, он сказал, что я могу ее подержать. Он вложил свои руки в мои, все время описывая крылья бабочки как ярко-синие с черной окантовкой. Описывал, как она хлопала ими, словно дышала. Он даже рассказал мне, что ее ноги выглядели как черные волоски на моей коже. Помнишь, Тео? Я взглянула на крепкого, хорошо сложенного, татуированного мужчину, сидевшего напротив меня и сверлившего взглядом своего брата. И все же я легко могла представить, каким милым маленьким мальчиком он был, описывая эту несуществующую, но драгоценную бабочку. – Но я был недостаточно осторожен, – сказал Джона, – я слишком сильно разжал руки, и Тео сказал, что бабочка улетела. Он все плакал и плакал. – Ты, кочергу тебе в зад, закончил? – спросил Тео. – Язык, – пробормотал Генри. Насмешка исчезла с лица Джоны. – Я никогда не извинялся, что отпустил ее, – сказал он, – я попытался дать ему другую – монарха, черно-оранжевую, но это не была синяя бабочка, которую он поймал. И она исчезла навсегда. Прости меня за это, брат. Тео откинулся на спинку стула. – Ты серьезно? Джона пожал плечами. – Просто расставляю точки над i. Братья молча смотрели на друг друга. Молчание, полное любви, несмотря на жесткий тон Тео. Полное этих воспоминаний и тысячи подобных. – Итак, – Беверли хлопнула в ладоши, – у кого есть хорошие новости? – Она повернулась ко мне. – Я думаю, что у всех есть хорошие новости с прошлой недели, хотя бы немного. – У Джоны потрясающие новости, – я накрыла его руку своей и сжала ее, – так ведь? Мать наклонилась к нему: – Что это, дорогой?