Нефритовая война

– А что подумают твои родители, если узнают о нас? – спросил Анден.

Кори скривился.

– Какая разница, что думают мои родители?

На Кеконе гомосексуальность считалась естественной, просто неприятным состоянием, поражающим невезучие семьи, не то что каменноглазые или дети с родовыми травмами. Кори объяснил, что в Эспении это считают признаком слабоволия, как наркоманию или неспособность расплатиться с долгами, состоянием, к которому предрасположены некоторые люди, если не будут осторожными, но они могут от него излечиться.

«Неудачу можно отвести» – таково было отношение эспенцев кеконского происхождения, по мнению Кори.

– Слушай, чувак, – объяснил он Андену, – я знаю своего отца. Он традиционалист с острова, прямо как ты. Главная его забота – чтобы сын носил нефрит. Все остальное он спустит мне с рук, лишь бы я носил нефрит, как положено кеконцу. Подозреваю, мама через какое-то время начнет бухтеть про то, что мне пора жениться и завести детей, но мне всего двадцать четыре! Об этом будет еще время подумать.

Летние дни были длинными, жаркими и пахли испарениями из доков и мочой. В небе кружили чайки, испражняясь на газоны. Общественный транспорт заполонили туристы. На улицах стало больше машин и продавцов, мелких преступлений и дорожных работ. Порт-Масси был огромным интернациональным городом, даже рангом выше преуспевающего мегаполиса вроде Жанлуна. Несмотря на то что Анден прожил там почти полтора года, он еще не полностью свыкся с городом. Временами из-за огромных размеров Порт-Масси Андену казалось, что его жизнь словно съежилась, ему хотелось спрятаться в рутине, среди людей, которых он знал и кому доверял.

В пятницу вечером, накануне отъезда Кори, они, как обычно, играли в рельбол на школьном стадионе. Анден постоянно осознавал присутствие друга, чувствовал себя маленькой планетой, захваченной гравитацией звезды и беспомощно кружащейся в ее сиянии. Он смотрел, как Кори прыгает и передает мяч, смеется и шутит, откидывает волосы с глаз и танцует, дурачась, когда проводит мяч между столбами ворот. Анден завозился со следующим пассом, и мяч влетел в сетку. Анден беззвучно выругался.

Когда они пошли в зал для поединков, привратник Сано хлопнул Кори по спине и сказал:

– Теперь мы долго тебя не увидим, да? Доброго пути, и не забывай о жителях Южного капкана, когда станешь адвокатом и большой шишкой.

Внизу друзья Кори составили вместе несколько столов. Мать Дерека испекла пирог с пряными вишнями, и все записывали в тетрадь пожелания для Кори. Анден понятия не имел, что написать, и когда настала его очередь, черканул на аккуратном эспенском: «Спасибо за дружбу. С тобой я почувствовал себя в Порт-Масси как дома. Удачи в юридической школе!» А потом ему показалось, что все не так. Он обернулся на Кори и увидел, что тот обнял Дерека за плечи и громогласно смеется над какой-то шуткой Сэмми. Ревность вонзилась в Андена, как нож в живот. В Вотерсгарде Кори обрастет новым опытом и новыми друзьями, уверенными в себе молодыми эспенцами. Анден отвернулся и взял кусок пирога.

Этим вечером в зале для поединков не было дуэлей, только обычные развлечения. Даук Лосун и Даук Сана отсутствовали, возможно, чтобы Кори мог провести последний вечер в Порт-Масси без родительского присмотра, но Рон Торо сидел в одиночестве за столиком у двери, тихо прихлебывал выпивку и кивал проходящим мимо людям, которые молча приветствовали его прикосновением ко лбу.

– Слыхали про Тима Цзоро? – сказал человек неподалеку двум приятелям. – Умер от внезапного сердечного приступа. Всего-то пятьдесят четыре года. Хотя он пил и вечно был не в ладах с законом, так что я не удивлен.

– А как его бедняжка жена?

– Переехала обратно к родителям.

Разговор продолжился уже полушепотом. Анден снова взглянул на Рона. Время от времени кто-нибудь садился на пустой стул рядом с ним, наклонялся и что-то тихо говорил. Выражение лица Рона почти не менялось, он кивал или задавал вопрос, но сохранял невозмутимый вид отдыхающего зверя, остающегося настороже даже в собственной берлоге. Подходящие к нему люди не задерживались и не болтали о всякой чепухе, а уступали место следующим. Что-то в подчеркнутой серьезности этих мимолетных встреч навеяло Андену мысли о доме, как на территории Равнинных он всегда чувствовал себя в безопасности и воспринимал это как должное.

Сзади подошел Кори и сгреб его в медвежьи объятья.

– Эй, чувак, сегодня здесь классно, правда? – сказал Кори и выпустил его. – Все путем? Ты попробовал пирог? Хочешь еще выпить?

Анден обернулся и заставил себя улыбнуться.

– Нет, спасибо. Отличная вечеринка. – Его голос дрогнул. – Рад за тебя. Просто мне… жаль, что Адамонт так далеко.

– Я же говорил, всего три часа на автобусе, чувак, – воскликнул Кори. – Я с легкостью буду навещать родной город. – Андена это не особо утешило, но Кори добавил: – Давай, повеселись с остальными. – Он потащил Андена обратно в кружок игроков в рельбол и радостно провозгласил: – Эй, а вы знаете, что Анден стал дядей?

Смутившись от внимания, но все равно полный гордости, Анден вытащил фотографии, которые прислала Шаэ. На одной Нико сидел на полу кухни дома Коулов, в зеленой футболке и синих шортах, в правой руке он держал игрушечный пластмассовый нож, а в левой надкусанный крекер. Крекер он протягивал фотографу, вероятно, Вен. Его явно застали врасплох – Нико смотрел немного ошеломленно, на подбородке остались крошки, один глаз был слегка прищурен, и это придавало мальчику такое сходство с Ланом, что Андену было больно смотреть на фотографию.

Новость о существовании Нико его потрясла. Каждый раз при мысли о мальчике, с которым он никогда не встречался, на него накатывал прилив нежности. Нико тоже был сиротой, его воспитывали в доме Коулов после трагедии (мать и отчим погибли в ужасном пожаре, как объяснила Шаэ). Несомненно, он чувствует себя таким же одиноким и потерянным, как когда-то Анден. Если бы он только мог подбодрить Нико, сказать, чтобы не волновался, ведь, в отличие от Андена, он Коул и по фамилии, и по крови.

На второй фотографии был малыш Рю в двухмесячном возрасте, хотя сейчас ему уже почти восемь месяцев. В последнем письме Анден попросил прислать свежие фотографии, но их еще нужно сделать, а ему не хотелось беспокоить Шелеста по пустякам. Рю напоминал ангелочка с копной темных волос, он держал пухлый кулачок под подбородком, а другой вытянул, как будто дерется. Это вызывало у Андена улыбку. Друзья в зале для поединков одобрительно поохали над фотографиями и вернули их.

– Такие милые! – воскликнула Тами, вечно флиртующая девушка, которая училась в колледже Порт-Масси на зубного техника.

– Тод, а своими новостями ты собираешься поделиться? – спросил Дерек.

Тод оглядел кружок собравшихся и расправил плечи.

– Вчера я записался в армию.

После этого объявления последовала короткая пауза.

– Молодец, Тод, – сказал Кори.

– Обалдеть! – сказал Сэмми.

– А что об этом думают твои родители? – спросила Эми, подружка Тами.

– Мама волнуется, что меня отправят в Оортоко, но поддерживает. А папа против, говорит, это предательство – драться на стороне шотарцев после того, что они сделали с Кеконом и нашей семьей.

Большинство кеконцев в Эспении были выходцами из семей, сбежавших от шотарской оккупации еще во времена их отцов и дедов. У многих были дальние родственники из Людей Горы, которых пытали или казнили.

– А мне так не кажется, – с легкой злостью заявил Тод. – Оккупация была тридцать лет назад, да и вообще, я буду сражаться не за шотарцев, а за Эспению, чтобы югутанцы не воображали, будто могут править миром. Рекрутер сказал, что им нужны кеспи вроде нас.

– Я тоже об этом подумываю, – признался Сэмми.

– Теперь это единственный законный способ носить нефрит, – напомнил Тод. – А если в записях из бюро иммиграции записано, что хоть один из родителей приехал с Кекона, тебя направят в спецподразделение. Если получится, для тебя сделают исключение по медицинским показателям – низкую дозу СН-1 или вообще без него, и никакого ограничения в три года. И не станут наказывать за то, что до службы носил нефрит.


– Но свой нефрит все равно носить не получится, – уточнил Кори. – Я слышал, там каждый начинает с нуля. Даже если ты уже занимался традиционными дисциплинами, в армии все сделают по-своему.

Тод сунул руки в карманы и сказал:

– Думаю, оно того стоит. Мне нравится, что люди считают нас патриотами, понимаешь? Они поймут, что нефрит можно использовать во благо, поставить его на службу Эспении.

Анден мог бы возразить, что это не одно и то же, но сдержался и промолчал. С тех пор как он поселился в Порт-Масси, это был самый странный разговор, поставивший Андена в тупик. Зеленая кость на службе у правительства, запретившего ему носить нефрит? Добровольно покинуть родной дом, чтобы воевать в далекой стране за людей, которым ничего не должен, убивать гражданских и нарушать айшо? Совершенно не по-кеконски.

После обсуждений за обеденным столом у Хианов и из кеконоязычной газеты, которую они выписывали, Анден знал, что на кеконском острове Эуман сейчас больше сотни тысяч эспенских солдат. Кекон оказывает экономическую и транспортную поддержку в войне, но эспенское правительство давит на Королевский совет, требуя большего. Понятно, что кеконцев это злит. Шаэ обвинили во всех грехах из-за ее былых связей с Эспенией и вынудили защищать репутацию в дуэли на чистых клинках с Айт Мадой, чуть не окончившейся смертью. Анден с трудом мог такое вообразить, от одной мысли ему становилось нехорошо. Иностранцы и их война доставляли кузенам Андена из Равнинного клана одни неприятности.

Анден с горечью понял, что перестал уважать Тода.

Но Кори явно думал по-другому.

– Какой же ты молодец, Тод. Надеюсь, что…

Он не закончил фразу, потому что его внимание привлекла какая-то суета. Рон Торо вскочил на ноги и застыл с расфокусированным взглядом. Анден знал – это выражение на лице Зеленой кости означает, что Рон напрягает Чутье. Послышались приглушенные хлопки, как будто на улице запустили с десяток фейерверков. Стрельба.

Рон стремглав бросился вверх по лестнице. По тесному залу для поединков прокатилась волна смятения, тревоги, а потом страха. Несколько человек стали подниматься к выходу, но Кори поступил в точности так же, как в случае с женой Тима Цзоро, выбежавшей на оживленную дорогу.

– Не поднимайтесь! – выкрикнул он повелительным тоном, которого Анден никогда прежде не слышал. – Всем оставаться здесь. – Кори посмотрел на Тода и Сэмми. – Зеленые кости идут первыми. Не выходите, пока один из нас не скажет, что это безопасно.

Трое мужчин и одна женщина – Анден уже видел их в зале для поединков, но не запомнил имена – поднялись и побежали вслед за Кори, Тодом и Сэмми к лестнице. Остальные отошли в сторону, освобождая им проход, но несколько человек все-таки попытались выбежать перед ними. Раздались возмущенные голоса. У подножия лестницы Тод развернулся и выпустил широкую и плоскую волну Отражения, прокатившуюся по залу, сбивая шляпы и переворачивая бокалы.

– Мы сказали – оставайтесь здесь!

Зеленые кости бросились вверх по лестнице.

Анден на секунду словно прирос к месту. А потом побежал за ними. Он не понимал, почему так поступил, он ведь не Зеленая кость и не вооружен, не считая небольшого ножа. Но он об этом не думал. В его голове свербила единственная мысль – что Кори скрылся, оставив его внизу.

– Эй, кеконец, а ты куда? Сказали же оставаться внизу! – прокричал ему вслед Дерек, но никто и пальцем не пошевельнул, чтобы его остановить.

Наверху Анден увидел госпожу Цзоэк и других продавцов съестного – те в страхе скрючились под столами. Рона Торо нигде не было видно. Анден догнал Кори, и тот обернулся с округлившимися от удивления и тревоги глазами.

– Что ты делаешь? – шикнул Кори. – Спускайся вниз к остальным!

Из-за металлических дверей донесся приглушенный и полный боли стон.

– Сано, – сказал Тод.

Он бросился к выходу и распахнул дверь. Здоровяк-привратник привалился к кирпичной стене, из пулевых отверстий в его теле с бульканьем хлестала кровь. Тод опустился рядом с ним.

– Ох ты ж…

Еще один мужчина подбежал к Тоду, чтобы помочь втащить Сано внутрь. За ними по бетонному полу тянулась красная река.

– Если бы здесь была мама, она бы ему помогла… – Голос Кори дрожал. – Кто-нибудь еще владеет медицинской Концентрацией?

Все покачали головами, на их лицах была написала паника. Анден в бессилии сжал кулаки. В Академии он обучался азам Концентрации для первой помощи, но сейчас от него все равно никакого прока. Тод попытался, но Анден видел, что уже поздно, Сано потерял слишком много крови, его глаза потухли. Госпожа Цзоэк выползла из-под стола, заглушая рыдания сгибом локтя.

– Нет, оставайтесь там! – велел ей Кори.

– Давайте проверим фасад, – предложил Сэмми хриплым шепотом. – Где Рон, чтоб его?

Они побежали к двойным внутренним дверям без вывески, ведущим к передней части здания, культурному центру. Анден последовал за ними, хотя Кори снова крикнул через плечо, чтобы он остался. В культурном центре было темно, столы, стулья и полки проступали смутными силуэтами. Окна фасада были разбиты стрельбой, осколки стекла блестели на ковре, а уличные фонари подсвечивали пулевые отверстия в двери и стенах. Перед зданием, спиной к нему, стоял человек в обрамлении зубчатого края разбитого окна. Воздух из вентиляционной решетки неподалеку раздувал полы пальто Рона, во всем остальном же он был неподвижен, как фонарный столб.

– Рон-цзен, – сказал Кори, когда они осторожно подошли к нему сзади, осматривая повреждения.

Рон предупреждающе поднял руку в черной перчатке.

– Они возвращаются на новый заход.

За углом взревели машины. Секундой спустя застрекотала автоматная очередь.

Кори прыгнул на Андена и утянул его на пол, а Рон, Тод, Сэмми и другие Зеленые кости выбросили пересекающиеся волны Отражения, так что пули отскочили к мебели, стенам и потолку, разбив лампы и усыпав ковер осколками. Анден врезался в пол плечом. Кто-то крикнул, не то от ярости, не то от боли.

– Не поднимайся! – приказал Кори, а потом спрыгнул с него, чтобы помочь остальным.

Через разбитые окна влетели несколько предметов и покатились по ковру. Еще лежащий Анден прищурился от красной вспышки пламени. Это была подожженная тряпка в горлышке наполненной жидкостью бутылки. Анден понял, что за несколько секунд пламя доберется до бензина и примитивная бомба взорвется и подожжет все здание.

Анден рывком пополз вперед и схватил бутылку, порезав колено об осколок стекла. Он вскочил на ноги и побежал к разбитому окну. Поднял бомбу и швырнул ее обратно на улицу. Горящая тряпка обожгла ладонь, и Анден вскрикнул от боли. Бросок оказался слишком слабым, лишь до тротуара.

Рука в перчатке молниеносно перехватила бутылку прямо в воздухе, как будто это пасс в рельболе. С Силой и Легкостью Рон Торо прыгнул в сторону черных машин, уже удаляющихся по улице, сверкая габаритными огнями. Рон бросил горящую бутылку, она, как реактивный снаряд, врезалась в последнюю машину и проломила капот. На ветровое стекло брызнула стена огня. Машина вильнула, правое переднее колесо уткнулось в бордюр тротуара. С металлическим лязгом радиатор врезался в пожарный гидрант. Передняя дверь машины распахнулась, и из нее вышли, пошатываясь, двое мужчин.

Рон шагнул к ним, на ходу вытаскивая из внутреннего кармана пиджака револьвер, и всадил в грудь водителю две пули. Другой бандит взмахнул автоматом Фуллертона, из которого изрешетил здание. Рон оттолкнул его выпущенным левой рукой Отражением, бандита отбросило к открытой дверце черного автомобиля, и Рон выстрелил ему в голову. Мужчина осел на асфальт, и Рон вогнал еще одну пулю в лицо. Потом Рон посмотрел в ту сторону, куда скрылись две другие машины.