Нефритовая война

Шаэ не могла заставить себя поговорить с Таром и сказать ему, что она тоже оплакивает Кена. Поначалу она плохо знала братьев Маик и долго считала их просто лакеями своего брата, но в последние годы ее отношение изменилось.

Она видела, как Кен вырос до роли Штыря, обедала с ним за семейным столом, узнала как преданного и опасного, но спокойного и упорного человека, отвечающего по меньшей мере за половину продуктивного взаимодействия между двумя ветвями клана. Хило настоял на том, чтобы Кена похоронили рядом с мемориалом Коулов, а не на крохотном заброшенном клочке, где лежал его недостойный отец, но, как поняла Шаэ из разговоров, от тела мало что осталось после взрыва. Прах Кена покоился на дне стального гроба тонким слоем. Быть Штырем – опасное занятие, именно он вполне ожидаемо может отдать жизнь за клан, но с клинком в руках. Не так.

Шаэ вернулась в дом. Вун снова взял на себя ее обязанности в офисе Шелеста. Кьянла приносила еду из главного дома и ставила Шаэ в холодильник, блюда в основном оставались нетронутыми. Через несколько дней после смерти Лана Шаэ вошла в свой кабинет на Корабельной улице и сменила Дору на посту Шелеста. Когда скончался дедушка, она глубоко горевала, но вернулась к работе. Эти трагедии разрывали ей сердце, но не вырвали ни клочка души. В этот раз Шаэ просто не могла работать. Ей не хотелось вылезать из постели, одеваться, даже есть. Ей было все равно, что происходит в клане без нее.

Шаэ уже отнимала жизни в сражениях, но никогда не считала себя убийцей, как сейчас. Она лишь пыталась держать Маро на расстоянии от клана, но ее неизбежные решения как Шелеста обидели его, разъярили и привели к гибели. Шаэ любила его. Если бы только он это знал, если бы только она ему сказала… Миру нужны люди вроде Тау Маро, а она собственными руками отняла у него жизнь.

Запершись в одиночестве, она молилась богам, а порой с горечью проклинала их. Она сомневалась во всех своих решениях, размышляла, не уехать ли снова с Кекона. Закрывая глаза, она видела лицо Маро, такое печальное и полное обвинений, и в беспомощном ужасе и сожалениях снова и снова вспоминала момент его смерти. Она вынашивала все нарастающую и пылкую ненависть к трусу Запуньо и его громилам-баруканам.

Несколько лет назад Шаэ спорила с Хило, уверяя его, что есть и более важные проблемы, чем засевший на Увивах контрабандист. Теперь она поняла, что недооценила Запуньо. Кеконцы принимали как должное, что даже во время открытой войны кланов никто не трогает простых обывателей без нефрита. Запуньо и его баруканы – не Зеленые кости. Они не придерживаются айшо, им плевать, если случайно погибнут ни в чем не повинные люди.

На восьмой или девятый день, Шаэ сбилась со счета, она услышала, как открылась входная дверь и в коридоре раздались шаги. Поначалу она решила, что это снова Кьянла напрасно принесла поесть, но потом вялое Чутье сообщило, что это Вен. Невестка постучала в дверь спальни.

– Можно войти, Шаэ? – спросила Вен.

Шаэ подумывала проигнорировать вопрос, но почувствовала, что не имеет права так поступать. Вен видела смерть брата собственными глазами и испугалась за жизнь детей. У нее было не меньше причин, чем у Шаэ, пребывать в прострации, и все же она пришла. Шаэ заставила себя встать с постели и открыла дверь. Она поняла, насколько ужасно, должно быть, выглядит – непричесанная, в одной и той же старой рубашке и пижамных штанах уже несколько дней. Наверное, если она посмотрит в зеркало, то не узнает себя.

Вен оглядела ее, не поменяв выражения лица. Она прошла мимо Шаэ в душную спальню и открыла окно, впустив струю воздуха. Потом повернулась к Шаэ и села на край неубранной кровати.

– Шаэ-цзен, – сказала Вен как ни в чем не бывало, – я хочу вернуться к работе. Не прямо сейчас, но в ближайшее время. Когда Цзае исполнится девять месяцев. Мы вместе с тобой сделали столько полезного, но слишком много всего навалилось. В будущем у нас получится лучше. Я уговорила вашу мать переехать обратно в Жанлун, в гостевой дом, для ее же безопасности. Она может заниматься детьми, а я вернусь на работу.

Слова Вен проникали словно из другой реальности, будто за прошедшие две недели ничего не случилось. Шаэ прищурилась и издала звук, изображающий смешок недоумения, если бы она не разучилась пользоваться голосом.

– Почему ты просишь меня именно сейчас?

– А кого еще мне просить? – воскликнула Вен. – Ты же Шелест, если только не собираешься покинуть свой пост. – Она внимательно, с вопросом в глазах посмотрела на Шаэ. – Ты предпочла бы умереть от рук Айт Мады, чем отступить. Что-то изменилось?

– Сейчас неподходящее время меня о чем-то просить, Вен.

– А когда будет подходящее? Когда ты собираешься выйти из дома?

Шаэ ощутила зарождающееся раздражение.

– Как ты можешь сейчас об этом думать?

Вен скрестила руки на груди.

– Мне бы тоже хотелось спрятаться у себя в комнате на многие месяцы, Шаэ-цзен. Но я не могу. Мне нужно заботиться о детях, они не перестанут нуждаться в матери только потому, что я страдаю. Мне пришлось объяснить Нико и Рю, что их дядя Кен умер. И я должна быть сильной ради Хило, чтобы он сосредоточился на управлении кланом, а не беспокоился о нас. – Она не отрываясь смотрела на Шаэ и говорила будничным тоном. – Кена больше нет, Тар безутешен. Ты заперлась в этой комнате. Колосс остался один.

– У него десятки людей, – пробормотала Шаэ.

– Ему нужна ты. Ты нужна семье, как мы нуждались в тебе после убийства Лана, после смерти вашего деда. Хило нужна твоя помощь в руководстве Равнинными. В такое время ты не должна исчезать на недели. – Выражение лица Вен смягчилось, но все же осталось решительным. Она взяла Шаэ за руку и усадила рядом с собой. – Мы не впервые несем потери, но впервые ты чувствуешь личную ответственность за случившееся, потому что твои добрые намерения принесли столько боли.

Шаэ уставилась на Вен.

– Но я действительно несу ответственность, Вен. – В глазах защипало, и Шаэ закрыла их на секунду, прежде чем с укором посмотреть на Вен. – Разве ты не винишь меня в смерти Кена? В том, что ты и дети чуть не погибли?

– С чего бы мне тебя винить? – сердито отозвалась Вен. – Я виню наших врагов, Шаэ-цзен, за то, что использовали в своих целях дорогого тебе человека, сделали его инструментом, чтобы нас уничтожить. Ты отняла у него жизнь, но не ты причина его смерти. А в нашем мире это большая разница.

– И какое это имеет отношение к твоему желанию вернуться на работу?

Вен встала и выглянула из окна. От солнца у Шаэ заболели глаза, но Вен по-прежнему смотрела куда-то вдаль.

– Здесь, прямо в Жанлуне, в парке на нашей территории, до нас добралась каменная рыбка, барукан, работающий на увиванского контрабандиста с острова в сотнях километров отсюда. У клана повсюду враги. Мы не только боремся с другими Зелеными костями. Мы боремся со всем миром, Шаэ-цзен. А это значит, что айшо не убережет моих детей.

Она повернулась и посмотрела Шелесту в лицо.

– Хило не желал, чтобы я влезала в дела Зеленых костей. Но угрозы клану больше не касаются только Зеленых костей. – В ее голосе звучала знакомая мягкость и резонность, но под ними слышались новые резкие нотки. – Враги готовы ударить нас из-за любого угла. Клан потерял одного Маика, а может, и двух, раз Тар практически не способен ничего делать, но не всех. Дай мне работу, Шаэ-цзен.

Вен подошла к шкафу. Она поморщилась, выбрала блузку и юбку и кинула их на кровать.

– Когда ты вызвала Айт Маду на дуэль на чистых клинках, все были потрясены, даже Хило. Но не я. Нам, женщинам, когтями приходится выцарапывать себе путь в мире, и ты слишком усердно работала ради твоего места на Корабельной улице, чтобы позволить отнять его у тебя. Но все же это может случиться, если ты не оденешься и не выйдешь из этой комнаты. Всегда найдутся люди, ищущие признаки слабости, шанса украсть то, что нам дорого. – Вен прошла мимо Шаэ к двери спальни. – Твои племянники спрашивали, не поужинаешь ли ты с нами сегодня, и я сказала, что ты придешь.





Глава 48. Двойная ставка




Беро провалялся в больнице больше месяца. Даже когда его кровь очистилась от яда и «сияния», он был слишком слаб, чтобы ходить. Так же слаб, как от почти смертельного передоза СН-1. Сокрушающая тяжесть, оглушающая летаргия и паническая испарина от нефритовой ломки высосали из Беро последние силы. Он лежал на больничной койке рядом с другими пациентами – полубезумный, мечтая о смерти, проклиная всех богов и собственное существование.


Врачи сказали, что ему повезло, на редкость повезло. Такая доза убила бы любого, но после долгого употребления «сияния» у Беро выработалась необычно высокая толерантность к СН-1, а мощное снотворное, которое Мадт подмешал в пиво, замедлило метаболизм, и фатальная инъекция не подействовала на организм так быстро, как предполагалось. Соседка Беро, госпожа Вайм, рассердилась из-за шума, прервавшего дневной просмотр мыльной оперы, и вышла в коридор, где обнаружила лежащего Беро, наполовину в квартире, а наполовину снаружи. После нескольких секунд серьезных раздумий о том, спасти ему жизнь или оставить умирать, она все-таки вызвала «Скорую».

Беро ничего этого не помнил, и больше всего его раздражало, что он обязан жизнью мерзкой госпоже Вайм. Из больницы он унес счет на двадцать тысяч дьен с гаком и кипучую ненависть ко всему миру. Беро оставили жизнь, но и только. Нефрит пропал. Беро не сомневался, что Мадт украл его заначку с «сиянием». Он чувствовал себя тощим, беспомощным жеребенком, едва стоящим на трясущихся ногах, с пустой головой и изувеченным во всех смыслах. Потребовались годы – годы! – планирования и расчетов, неуемное желание, густая кровь и смелость, а все, чего он достиг, просто испарилось. Его нефрит и все, что с ним связано, – деньги, уважение, власть, будущее. Опасное будущее, это да, но куда лучше того, что ждет его сейчас. А что его ждет? Ничего…

Он представлял, как выследит Мадта, зажмет его голову в тисках и медленно сдавит, пока глаза Мадта не выскочат из треснувшего черепа. Но Беро был настороже. У Мадта теперь в два раза больше нефрита, а у Беро пусто, и встреча будет неравной, даже если не принимать во внимание, что Беро до сих пор не мог без головокружения преодолеть лестничный пролет. Но у Беро осталось лишь это желание, только эта цель, и он молча к ней двигался. Однако, вернувшись в «Крысиное логово», он обнаружил, что Мадт здесь не показывается. Беро навестил знакомых торчков, места, где собирались и болтали новые зеленые, и выяснил, что Мадта давно уже не видно и не слышно. Пацан забрал нефрит Беро и «сияние» и смылся.

Беро вернулся в квартиру и не выходил оттуда. Тянулись месяцы. Зима сменилась весной, а затем летом. Беро заказывал еду на дом, смотрел телевизор и спал. Оставшаяся после избиения Маиками хромота стала заметней, а от постоянно хмурого вида лицо выглядело еще более перекошенным. В двадцать один год он напоминал мерзкого старикашку, которому незачем жить, да и чувствовал себя так же.

Беро всегда считал себя человеком, которого не так-то легко обескуражить, но теперь неподвижно лежал на диване, поднимаясь, только чтобы поесть, сходить в туалет или переключить канал. Он взвешивал несколько вариантов: прыгнуть под поезд в подземке или сигануть с самого высокого здания, раздобыть пистолет и пустить пулю меж глаз. Он оценивал, какой способ быстрее, надежнее и легче. Что такое передозировка наркотиками Беро уже знал – крайне болезненно, слишком медленно и совершенно ненадежно.

Он посчитал имеющиеся деньги. Год назад он купался в деньгах, но сейчас оказался почти банкротом. Осталось еще на месяц арендной платы, без видимых возможностей для дальнейших поступлений. Беро принял решение. Однажды утром он встал с постели, оделся в самое чистое, побрился, впервые за много дней почистил зубы и вышел из квартиры, плотно закрыв за собой дверь. Мир снаружи был солнечным, но лишенным красок и затуманенным, став тусклым без нефрита. Беро направился в банк и снял все до последнего дьена, потом взял такси до шоссе Бедняка, где стояли самые крупные и лучшие игорные дома Жанлуна. Огни на «Двойной ставке» манили, и Беро с минуту постоял на тротуаре, пялясь на них с разинутым ртом, прежде чем войти.

Для Беро в этом поступке была четкая логика. Всю жизнь он пытался оседлать волну удачи. Мадт-старший говорил, что боги осенили его удивительным везением, и Беро знал, что это правда. Неудачи оборачивались удачей, везение превращалось в невезение – капризы богов вечно швыряли его туда-сюда, как рельбольный мяч на веревке. А значит, это будет финальная проверка. Он поставит все оставшиеся деньги, попытает удачу. Поставит все до последнего дьена на карточный стол и рулетку, тогда и поймет, стоит ли жить дальше, хотят ли этого боги.

С рюмкой хоцзи в руке Беро сел за самый большой карточный стол и стал играть в «долю нищего» – эта игра не требовала почти никаких умений, выигрыш зависел лишь от удачного расклада. К удивлению Беро, сразу пришли хорошие карты – пробежка меди, латунный и серебряный сплит и нефритовая пара. Но потом, как и следовало ожидать, удача резко повернулась спиной. На следующих трех раздачах – медная пара, железный холостяк и разбойник – Беро потерял весь выигрыш и продолжал проигрывать – медленно, но верно.

При каждом проигрыше Беро прихлебывал щедрый глоток хоцзи и через два часа, когда у него оставалась лишь четвертая часть взятых с собой денег, был уже довольно пьян. Зато он неплохо провел время. Беро ухмыльнулся с уверенностью фаталиста, заказал еще одну порцию хоцзи, подвинул стопку фишек к центру стола и кивнул дилеру, чтобы раздавал. Тот с легким сомнением посмотрел на Беро и худеющую стопку его фишек и впервые заговорил с ним:

– Уверен?

– Не отвлекайся! – буркнул Беро. Он не чувствовал себя таким живым и уверенным с той ночи, когда они обчистили могилу Коула Лана и забрали его нефрит. – Я почти закончил, кеке. Как только кончатся деньги, я спрыгну с Выездного моста. А может, с крыши этого казино. – Он пересчитал фишки. – У богов есть только один… о нет, может, даже пять шансов меня остановить.

Дилер повиновался, и Беро перевернул полученные карты. Железный холостяк. Беро рассмеялся и глотнул хоцзи.

Дилер убрал карты и откашлялся.

– Если хочешь мое мнение, карточные столы контролируют не боги. Может, тебе стоит сделать перерыв в игре. Что бы так тебя ни расстроило, не стоит выбрасывать все свои деньги и даже жизнь.

– Ну прямо то, о чем я мечтал, – рявкнул Беро. – Жалостливый дилер. Не лезь не в свое дело.

Дилер не ответил, но встретился взглядом с кем-то на другом конце зала и незаметно для Беро взмахнул рукой. Беро проиграл еще две раздачи. С довольным вздохом он подтолкнул оставшиеся фишки к центру стола.

– Уже недолго осталось.

– Погоди-ка, – раздался голос за его спиной.

Дилер застыл, и Беро повернулся к самому странному человеку, какого когда-либо видел: мужчине в белой рубашке и темно-синем жилете в полоску, на ногах у него были кожаные шлепанцы. Только руки у него отсутствовали, короткие рукава болтались пустыми. На его правом плече сидела бурая обезьянка.

– Это что, какая-то шутка? – спросил Беро.

Безрукий резко мотнул подбородком.

– Идем со мной, – сказал он.

– Ты же не можешь меня заставить! – по-детски отозвался Беро.

На лице незнакомца появились суровость и раздражение. Он шагнул к Беро, слегка наклонившись, словно протягивал отсутствующие руки, и толкнул Беро со стула резким Отражением. Беро качнулся и чуть не упал. Он схватился за край карточного стола и выпалил:

– Не смей! Оставь меня в покое, человек-мартышка! Я не нарушал правил. Почему вы ко мне пристаете?

– Шагай, – сказал незнакомец и толкнул Беро еще одним четким Отражением, чтобы оставить его на ногах, но пнуть вперед.

Пьяно шатаясь, Беро пересек главный зал «Двойной ставки» вслед за Зеленой костью, ругая того по пути на чем свет стоит. Картежники отрывались от игр и провожали их взглядами, но, что странно, никого, похоже, это зрелище не удивило. Бурая обезьянка соскочила на пол, побежала впереди и повернула ручку металлической двери с табличкой «Только для персонала». Безрукий открыл дверь ногой, впуская Беро.

– Сверни направо, вторая дверь, – велел он.

Беро подчинился – пожалуй, только потому, что ему стало любопытно, уж больно необычный оборот приняли события. Он оказался в коридоре с красным ковром. Слева доносились звуки с кухни. Справа находилось несколько кабинетов. Безрукий провел Беро в один из них. Внутри стоял большой, но очень низкий письменный стол, как для ребенка, и черный диван, а на стене висели в рамках наградные грамоты. Позади стола на застекленной витрине была выставлена длинная шеренга бутылок хоцзи.

– Садись, – велел Зеленая кость, мотнув головой в сторону дивана. Он вытащил ногу из шлепанца, открыл ею нижний ящик шкафа, вытащил оттуда бутылку воды и подкатил ее к Беро по полу. – Когда протрезвеешь, получишь оставшиеся деньги обратно, и, если пообещаешь не лишать себя жизни, я вызову тебе такси. Тебе есть куда поехать? К кому-нибудь?

– Тебе-то что? – буркнул Беро, но взял бутылку с водой и плюхнулся на диван.

– Время от времени к нам заходят люди вроде тебя, которые хотят немного покрасоваться, прежде чем опустят занавес. А может, просто переживают дурную полосу и надеются все изменить, но делают только хуже. Некоторые пытаются спрыгнуть с крыши казино или вышибить себе мозги в номере люкс. Это плохо влияет на бизнес.

– А ты кто, владелец? Или просто цепной пес казино?

Беро произнес вопрос издевательским тоном, но Зеленая кость только пожал плечами. А поскольку рук у него не было, жест выглядел странным, словно голову на мгновение вдавило в плечи.

– Когда обладаешь хорошим Чутьем, легко заметить отчаявшихся. Но я не владелец «Двойной ставки». Я произвожу хоцзи. – Он кивнул на бутылки, выставленные на полке. Беро заметил, что в рамках на стене висят грамоты разных винодельческих наград. – В «Двойной ставке» находится винодельня. Я ее руководитель и… неофициальный управляющий казино. Приглядываю за тем, что творится на шоссе Бедняка.

– А рук у тебя почему нет? – спросил Беро.

Зеленая кость бросил на него холодный и враждебный взгляд, словно пожалел, что помешал Беро исполнить свой план.