Неизвестным для меня способом

* * *


С-шшши-еошшом!

Ошом-шоом!

Едят. Ликуют. Едят.





* * *


– Почему мы ничего не делаем? – спросил ангел Урсус Маритимус.

Вообще-то никакой он не Урсус, а просто Михаил Константинович. Но ему сказали, прежнего Михаила Константиновича, как ни крути, больше нет, поэтому лучше сразу с ним распрощаться, чтобы не было искушения по привычке продолжать считать себя человеком, которого так зовут. Если без имени неуютно, можно придумать какое-то новое и менять его, когда захочется, хоть каждые полчаса. Ну он и выбрал – в честь белого медведя. Такое имя менять еще долго не захочется. С детства восхищался страшным красивым северным зверем, втайне считал, что белый медведь – его тотем.

– Потому что еще рано. Надо подождать. Потом объясню, почему, а пока просто поверь мне на слово, – ответила ангел Вера Ахметовна. И ласково обняла ангела Урсуса Маритимуса, чтобы не нервничал. Вернее, что-то такое с ним сделала, тождественное ласковому объятию для тех, у кого нет плотных человеческих тел.

Вообще-то никакая она не Вера Ахметовна. И не факт, что «она». Просто когда ангелу Урсусу Маритимусу, бывшему Михаилу Константиновичу предложили самому придумать себе идеального учителя, рядом с которым всегда интересно, которому не стесняешься задавать вопросы, если чего-то не понял, в памяти сразу всплыло лицо Веры Ахметовны. Вера Ахметовна была его учительницей математики с четвертого по седьмой класс. А потом они переехали, и школу пришлось поменять. Он скучал по Вере Ахметовне, даже письма ей писал, правда, ни одного не отправил, постеснялся; теперь-то ясно, что зря. Таких чудесных училок, как Вера Ахметовна в его жизни не было ни до, ни после; ладно, грех жаловаться, она-то сама была.

В общем, ангел Урсус Маритимус вспомнил Веру Ахметовну, выбрал ее в учителя, и она тут же пришла, бесплотная, но безошибочно узнаваемая, черноглазая, с длинной шеей и худыми руками, как у фарфоровой балерины, с седыми волосами, связанными на затылке аккуратным узлом. Сказала: «Будем работать в паре, так понемножку всему и научишься, тут у нас такие дела творятся, что словами бесполезно объяснять».

И теперь ангел Урсус Маритимус и ангел Вера Ахметовна вместе пребывают во тьме – на тех избыточно темных участках тьмы, которые надо озарять вечным светом. Такая у них работа; Вера Ахметовна говорит, самая лучшая в мире для тех, кто, так получилось, больше всего любит помогать и спасать, а Михаил Константинович пока просто не знает. Он совсем новичок. Не только к работе, а даже к самому себе не привык.

На самом деле вряд ли они с Верой Ахметовной именно ангелы. Просто бестелесные существа, наделенные своего рода властью над некоторыми видами материи, вернее, над некоторыми видами отсутствия того, что люди считают материей. Но об этом, честно говоря, лучше думать поменьше, хоть и считается, будто после смерти невозможно сойти с ума.



В жизнь после смерти Михаил Константинович не очень-то верил, только смутно надеялся – а вдруг там все-таки не конец? Но особо на эту тему не парился: что будет, то и будет, все равно этого не изменить. Наверное, верующему человеку, философу-мистику или хотя бы просто мечтателю на его месте было бы гораздо легче согласиться с происходящим и даже ему обрадоваться. В общем-то есть чему: после смерти Михаилу Константиновичу досталось несколько восхитительно невесомых огненных тел на выбор и чрезвычайно счастливая судьба. По крайней мере, все вокруг его уверяют, что такая участь считается очень счастливой; кто эти «все вокруг» – отдельный вопрос. Удивительные существа разной степени плотности, внятности и вменяемости, которые встретили его на границе между светом и каким-то другим светом, увели от пропасти забытья, окружили вниманием и заботой. Быть среди них оказалось так здорово, что Михаил Константинович иногда всерьез опасается, что на самом деле не утонул, спасая тех глупых мальчишек, а выжил, лежит в больнице бревно бревном, созерцает приятные галлюцинации, потому что мозг необратимо повредился, но биологически он все-таки пока жив.

Другие ангелы или не ангелы, кто их – нас! – разберет, говорят, это нормально. Так поначалу сомневаются многие новички, и их можно понять: довольно сложно привыкнуть к новой концепции бытия, особенно если она совершенно не похожа на предварительные ожидания. Но быстро привыкать совершенно не обязательно: впереди вечность, хочешь не хочешь, однажды все равно поумнеешь, ни к чему с этим делом спешить.

Однако к работе его приставили сразу же. Не потому что такие уж бессовестные эксплуататоры посмертного труда, просто заниматься подходящим тебе полезным и увлекательным делом – самый простой и понятный способ бестелесно существовать. Умение наслаждаться покоем и праздностью приходит гораздо позже, на самом исходе отведенной ангелу вечности. Да и то говорят, не ко всем, для этого нужен особый талант.

Поэтому бездельничать новоиспеченному ангелу Урсусу Маритимусу не пришлось. Его, ошеломленного и растерянного, приставили к Вере Ахметовне, и сразу началось такое веселье, что бывшему Михаилу Константиновичу вскоре стало некогда беспокоиться, умер он, или лежит в больнице под капельницей. Да и какая разница, когда столько дел.





* * *


Насладились. Воркуют.

Ссаа-шшу.

Са-шшшу!

Не насытились.

Шшшуу-аай-шшу.

Ошшуу-шу.

Встрепенулись. Плетут, плетут.





* * *


Ольга металась в падающем лифте, билась о стены, кричала беззвучно, как рыба – не только ртом, всем телом, она вся была – крик. И, наконец, проснулась, мокрая от пота, одновременно озябшая, с тяжелой больной головой. Некоторое время лежала, не открывая глаз, чуть не плача от облегчения: это был сон. Просто сон, слава богу. Обычный ночной кошмар.

А когда открыла глаза, обнаружила, что лежит на земле совершенно голая, среди тысяч других голых женских тел, сидящих, лежащих, ползающих, воющих, и тогда наконец вспомнила, какой стала жизнь, что было перед тем, как она уснула от измождения; лучше бы больше не просыпалась, лучше бы умерла во сне, пусть бы сердце разорвалось от ужаса, все равно по сравнению со страшной явью тот темный заснеженный город, откуда надо, но невозможно уехать, был практически сном про рай.


Почти беззвучно подвывая от неконтролируемого ужаса, Ольга огляделась по сторонам – что происходит? Что-нибудь изменилось? Когда придут выбирать, кого убивать? Это страшно, но гораздо страшнее ждать и надеяться – интересно, на что надеяться? Мы – последние, больше никого не осталось. Некому нас спасать.

В рядах голых тел наблюдалось какое-то волнение, женщины ерзали, поворачивались с боку на бок, вставали и тут же снова садились, некоторые падали, как подкошенные, другие куда-то брели, понукаемые невидимыми погонщиками. Значит, снова пришли выбирать.

Кто выбирает, Ольга толком не знала. Никто этого не знал. Враги-убийцы оставались невидимыми, возникали неведомо откуда, преодолевали любые преграды, убивали прикосновением, или даже взглядом, им это было легко, как дышать. Всех мужчин они убили сразу, а женщин оставили, чтобы выбрать самых красивых. Ходили слухи, что красивые женщины будут рожать от невидимых, потому что тем нужна пища, а есть они могут только своих же детей, другая еда им не подходит, поэтому они рыщут по всей вселенной, ищут обитаемые планеты и производят на свет полукровок на мясо. Ольга не могла в такое поверить, но все равно откуда-то знала, что именно так и есть. И металась – то радовалась, что немолода и некрасива, и ей не придется рожать детей на съедение, то завидовала красивым женщинам, что им разрешат долго жить. Но изменить, в любом случае, ничего не могла, у нее не было ни одежды, чтобы прикрыть отвисшие груди, толстые уродливые колени и складки на животе, ни косметики, чтобы сделать лицо привлекательным, оставалось только сидеть и ждать смерти, скорой, самой страшной на свете смерти, хуже, чем любые кошмарные сны.

Толпа голых женских тел взволнованно шевелилась, где-то совсем рядом раздался страшный истошный крик, и Ольга поняла, что невидимые убийцы уже на подходе. Ожидание смерти вот-вот закончится, сейчас будет сама смерть.





* * *


– Я не могу больше, – беспомощно сказал ангел Урсус Маритимус. – Нельзя так с людьми! Даже мне жутко, а ведь я только со стороны наблюдаю, как она бьется в этих сетях. А ей-то самой как страшно! Она же может умереть от страха. Умереть в таком жутком сне!

– Не умрет, – утешила его ангел Вера Ахметовна. – Здоровая девка, справится. Даже давление не особо подскочит. Все с ней будет в порядке, верь мне.

– Но почему мы позволяем этому… этим… не знаю, кто они, никогда еще такого не видел, и ты мне о них не рассказывала…

– Зачем рассказывать, когда можно показать? Сиди, любуйся. Это Пугалы; название не настоящее, просто рабочий термин, чтобы было понятно, о ком речь. А сами они вообще никак себя не называют; старшие говорили, в их языке нет ни существительных, ни прилагательных, только бессвязные междометия для выражения ощущений и примерно полсотни глаголов, обозначающих самые примитивные действия: «спать», «убегать», «появляться», «плести», «голодать», «наслаждаться», «есть». Пугалы – сущие дикари, вечно голодные хищные твари. Они питаются страхом, а это дрянная, грубая пища. Фу и бе.

Урсус Маритимус невольно улыбнулся. «Фу и бе» в устах опытного ангела с внешностью его старой учительницы математики прозвучало неподражаемо. Самый абсурдный в мире абсурд.

– При этом они, сам видишь, большие искусники, – продолжила ангел Вера Ахметовна. – Тщательно плетут свои сети, ловко вытаскивают из спящего человека его самые тайные страхи и воплощают их столь убедительно, что невозможно им не поверить. Умелые мастера! Но каши с этими мастерами не сваришь. Я имею в виду, не получится ни договориться, ни обуздать их, ни приручить: во всем, что не касается поиска пищи, Пугалы на удивление глупы. Я, скажу тебе честно, с удовольствием прихлопнула бы их какой-нибудь огненной мухобойкой, но они при всех своих недостатках живые твари, а мы, ты, наверное, сам уже понял, не можем отнимать жизнь.

– Нет, пока не понял, – признался ангел Урсус Маритимус. – Просто не думал об этом. Как-то до сих пор не было нужно. Но эту парочку я бы с удовольствием, как ты выразилась, прихлопнул. Жалко, что нам нельзя.

– Можно, нельзя – не разговор. Нет никаких запретов, есть деяния, несообразные с нашей природой. Иными словами, не та у нас с тобой специализация, чтобы кого-то прихлопнуть. Мы – чтобы спасать. Поэтому будем и дальше гонять этих красавцев поганой метлой, чтобы не мельтешили…

– Ну так почему мы их прямо сейчас не гоним поганой метлой подальше от этой девчонки? – нетерпеливо спросил ангел Урсус Маритимус. – То есть я понятно, почему не гоню: просто пока не умею. А ты?

– Я жду, что она сама их прогонит, – объяснила ангел Вера Ахметовна. – Прогноз, положа руку на сердце, не очень, девчонка совсем запуталась в этом сне, парализована страхом, почти не помнит себя. Но пока есть хотя бы мизерная надежда, что человек сам справится, нельзя отнимать у него этот шанс.





* * *


Плетут. Предвкушают. Дрожат. Плетут, плетут.

Ошшом-шши-шшом!

Ешом-шом!

Плетут. Едят, наслаждаются. Плетут. Едят, едят.





* * *


Эбилма говорила: «Ты умрешь у моря, точно, я знаю; такие, как ты, всегда умирают у моря, я всегда вижу это последнее смертное море на самом дне ваших глаз», – вдруг вспомнила Ольга. И почти по-настоящему рассердилась: смерть пришла, а рядом нет никакого моря, только земля, земля. Соврала Эбилма.

Эбилма была странная. Хорошая девчонка, наполовину цыганка, наполовину монголка, адская смесь. Училась на биологическом факультете, играла в какой-то никому не известной рок-группе; кажется, на басу. Когда ее просили: погадай, ты же цыганка, – крутила пальцем у виска: вы что, верите в эту ерунду? Но иногда без всяких просьб вдруг говорила удивительные вещи, просто так, ни с того, ни с сего. И Ольге однажды сказала: ты умрешь у моря. Ольга тогда ей сразу поверила. И почему-то обрадовалась, хотя на самом деле какая разница, где умирать. Зря, выходит, поверила, – думала Ольга. – Смерть пришла, всех вокруг убивают, толстая женщина замертво упала на землю совсем рядом со мной, и другая, худая, с носом картошкой упала, и третья, красивая, смуглая, с тонкой талией, думала таким позволяют жить, но оказалось, нет. Сейчас придет моя очередь умереть, а море? Где море, я спрашиваю? Мне для смерти положено море, настоящая цыганка сказала! Почему моря нет?

Ольга встала, стояла, пошатываясь от слабости и от страха, панически оглядывалась по сторонам: море! Где мое море? И вдруг увидела, как издалека, от самого горизонта стремительно движется, приближается огромная, до неба восхитительная, страшная, как последний день мира, волна. Ольга торжествующе расхохоталась, громко сказала остальным женщинам: «Море идет. Мы умеем быть рыбами, а они – нет». Женщины, живые и мертвые, тоже стали смеяться, повторяя: «Мы можем быть рыбами, рыбами», – а невидимые враги-убийцы закричали таким специальным тоже невидимым криком, от которого растрескалась земля. Они не научились быть рыбами и теперь сразу поняли, что придется им погибать.

Рыба Ольга стояла, смеялась, враги-убийцы кричали от страха. Теперь они боялись вместо нее, пришла их очередь умирать. Мы их съедим, – говорили другие женщины-рыбы. – Они утонут, мы их съедим!

А потом пришла волна, и везде сделалось море. Море для женщин-рыб. Навсегда.





* * *