Немного ненависти

– По-твоему, я недостаточно смелый?

Он выглядел слегка уязвленным, и ей стало слегка жаль его.

– Ох, бедный мальчик! – Она обвила руками его шею, притянула к себе и нежно поцеловала. – Двенадцать лет ты только и делаешь, что пьешь, играешь в карты и трахаешь все, что шевелится, и тебя до сих пор никто не принимает всерьез?

– Ты не принимаешь, как я вижу.

Он встал и принялся застегивать свою рубашку.

На самом деле, – подумала Савин, – она, наверное, была единственной, кто принимал его всерьез.

– Но я же здесь, не так ли?

Она снова потянула его к себе, провела ладонью по его волосам и прижала его голову к своей груди.

– И что великие мира сего ответили твоему высочеству?

– Отец дал мне батальон и сказал, что я могу быть командующим, если наберу еще пять тысяч человек. Но для этого… мне нужны деньги.

Он провел кончиком пальца вдоль ее ключицы, остановившись на ямочке в основании горла.

– Ты знаешь людей. Богатых людей. Людей, которые смогут увидеть в этом… возможность для инвестиции.

Савин нахмурилась. Если предположить, что шансы на успех невелики, то она не могла портить свою репутацию, передавая такое предложение другим. Если же счесть, что шансы хороши, то в таком случае она хотела сама заняться этим делом. Однако пять тысяч человек… это огромные расходы! Униформа, оружие, доспехи, постели, провизия. Затем понадобится еще дополнительная армия тех, кто доставит этих людей к месту боевых действий и будет их там обеспечивать. Легион повозок, фургонов и вьючных животных. А также провизия и припасы для них.

К тому же, как бы ей ни хотелось быть щедрой, Орсо был более чем ненадежным человеком. Он держал вместо денщика постирушку из борделя, во имя всего святого! Он ничего не понимал в законах бизнеса, и тем более нельзя было ожидать, что он станет их соблюдать. Если она решит ссудить его деньгами, ей понадобятся гарантии. Кристально чистое понимание того, что она ожидает получить взамен. Контракт. Контракт настолько юридически нерушимый, чтобы даже король не смог из него вывернуться.

Возможно, воодушевленной ее задумчивым молчанием, он едва заметно, неуверенно улыбнулся ей:

– Ну, что ты думаешь?

Ее губы растянулись в ответной улыбке. И затем, совершенно независимо от мозга, произнесли:

– Я дам тебе деньги.

Наступило молчание. Когда на его лице наконец начало проявляться какое-то выражение, это было больше похоже на подозрительность, чем на благодарность. И кто мог бы его винить? В самом деле – она что, спятила?

– Просто… вот так? Всю сумму?

– Ну а зачем нужны деньги, если не можешь помочь… другу?

На последнем слове у нее почему-то перехватило горло.

– И что, никакого «плана погашения ссуды»? Никаких ответных услуг? Никакого «поговори с тем-то человеком о таком-то деле»?

– Ну, это же все ради общего блага, верно? Патриотизм и все такое.

«Общее благо»? «Патриотизм»? За нее, должно быть, говорил какой-то другой человек.

Орсо протянул руку и мягко погладил ее по щеке. Он мог быть таким нежным, если хотел…

– Как раз когда я думал, что мое мнение о тебе не может быть выше… ты снова меня удивляешь. Но мне надо идти! Столько всего нужно организовать!

Только когда он выдернул свою руку, Савин осознала, что прижалась к ней лицом. На щеке все еще ощущалось тепло. Савин покраснела, словно девочка, и в замешательстве отвернулась. На самом деле она была в ярости на саму себя.

– Разумеется. – Она разгладила платье, потрогала ожерелье, поправила парик. – Я и сама приглашена на обед. К маршалу Рукстеду и его жене…

– Похоже, тебе предстоит знатно повеселиться!.. – Он обхватил ее рукой за талию, крепко притянул к себе. – Слушай, ты уверена насчет этого? Ты точно хочешь это сделать?

– Я никогда не говорю того, в чем не уверена.

Это действительно было так. За исключением настоящего момента, непонятно почему.

– Я напишу тебе, – шепнул он ей на ухо, щекотнув дыханием шею. – Или, по крайней мере, Суорбрек напишет.

Дверь хлопнула, закрывшись за его спиной. Савин стояла в тишине заваленного бумагами кабинета, пытаясь осознать, что она сделала. Ей нравилось рисковать – но она всегда знала, во что играет. Это же было полным безрассудством. Это ломало все ее правила.

Все ее так называемые подружки – которые на самом деле ей завидовали и ненавидели ее, – разумеется, тут же нашли бы ответ. Все дело в том, что Савин дан Глокта – самая амбициозная сука в Адуе. Эта стерва не просто хочет посидеть на члене никчемного кронпринца, она надеется въехать на нем во дворец. Она хочет заполучить трон. Тогда она действительно окажется выше всех, а не просто будет делать вид, что это так.

Возможно, они были бы и правы. Возможно, она действительно лелеяла детскую мечту стать Высокой королевой Союза. В конце концов, как справедливо заметила Зури, на коленях все выглядят лучше. Если бы Орсо не был кронпринцем, он бы ее не интересовал. Чем там было интересоваться?

Не считая симпатичного лица, конечно. И непринужденной уверенности в себе. И того, как он заставлял ее смеяться – по-настоящему смеяться, без малейшей крупицы притворства. Это легкое подергивание уголков его губ, когда ему приходила на ум новая шутка… ее губы тут же начинали подергиваться в ответ, когда она гадала, что это может быть… Еще ни разу ей не удалось угадать правильно. Никто не мог удивить ее так, как он, никто не понимал все ее нужды так, как он. Она вспомнила, как ей бывало скучно, пока она дожидалась очередного послания от Суорбрека. Все эти одевания, обеды, приемы, подсчет прибылей, снова одевания, слухи, интриги, пометки в записной книжке… А потом все это взрывалось цветом, когда послание наконец приходило. Словно она была в тюрьме, когда была не с ним. Словно она лежала в могиле и оживала только тогда…

– Черт… – выдохнула Савин.


Внезапно она ощутила такую же слабость в коленках, как когда Бремер дан Горст впечатал ее в стену. Ей пришлось снова бессильно опуститься на стол, уставясь в пол, где валялись ее смятые, отброшенные в спешке трусы.

Все знали, что Орсо – тщеславный, ленивый, никчемный человек. Человек, абсолютно ее недостойный, и к тому же абсолютно для нее недоступный.

И она была по уши влюблена в него.





Часть II




«Прогресс значит просто, что плохое происходит быстрее».

Терри Пратчетт





Полно грустных историй




– Не забудь: сперва трубы по восточной стороне, – наставлял Сарлби, опираясь на свою швабру. – Эти только что погасили. Там пока что жарче, чем в печи Делателя.

Трубочист был старый трясущийся пьяница с косым глазом, от которого разило примерно поровну распивочной и братской могилой: два запаха, знакомые Броуду лучше, чем ему бы хотелось.

– Я свое дело знаю, – буркнул старик, даже не подняв на них глаза.

Он и его команда прошествовали мимо. Четверо мальчишек, перепачканных сажей, голодного вида, нагруженные щетками и прутьями. Самый маленький насвистывал на ходу. Он одарил Броуда улыбкой, в которой не хватало пары зубов; тот попытался ответить тем же, но обнаружил, что улыбки у него кончились.

– Черт побери, старый пердун все пьянее с каждым разом, как я его вижу, – заметил Сарлби, хмурясь вслед этой жалкой процессии.

– Если бы я уже не зарекся от спиртного, его вид мог бы стать решающим доводом в пользу умеренности, – отозвался Броуд.

– Вообще-то гребаный стыд, конечно, – совать в трубы таких малышей. Сколько лет этому младшему, как ты думаешь?

Броуд молча продолжал мести. В Стирии он узнал, что существует множество вещей, о которых лучше просто не думать. Самые счастливые люди, которых ему доводилось встречать, как правило, были и самыми глупыми, и едва ли это совпадение.

– Знаешь, их ведь покупают в домах призрения. Ребятишки без родни, без всякой надежды. Практически рабы. – Сарлби утер лоб и наклонился ближе к Броуду. – Им натирают колени и локти рассолом. До красноты, утром и вечером, чтобы загрубить, понимаешь? Чтобы кожа стала как стелька. Тогда они могут лазать в горячие трубы и не обжигаться.

– Да, гребаный стыд… – Приподняв глазные стекла, Броуд потер потную переносицу, потом снова водрузил стекла на место. Снаружи жарит лето, внутри весь день кипят котлы; жара в пивоварне стояла словно в печи. – В мире вообще полно грустных историй.

– Это точно. – Сарлби невесело хохотнул. – Я знаю одного беднягу, который живет в подвале возле реки, там, на Луговой улице. Так у него с потолка течет так сильно, что ему приходится каждый день отчерпывать воду, словно это не дом, а дырявая лодка! Как там, кстати, твоя семья, устроилась?

– Малмер нашел нам квартиру на горе, посередине склона.

– Поди ты! Прямо целую квартиру? – Сарлби проговорил это, высоко задрав нос и подражая говору благородных, насколько он его понимал.

– Если можно назвать так две комнаты. Они стоят денег, но моя дочка нашла себе работу горничной, и жена тоже немного зарабатывает шитьем. Шьет, правда, в основном саваны.

– Лучшая одежда в городе в последнее время.

– Верно. – Броуд глубоко вздохнул. – Лидди всегда хорошо управлялась с иглой. Да и вообще со всем, что только попадало ей в руки. Из нас двоих все таланты достались ей.

Сарлби ухмыльнулся.

– Не говоря уже о симпатичном лице, сметливом уме, чувстве юмора… Напомни-ка, а что ты вложил в ваш брак?

– Честно говоря, не имею ни малейшего представления.

– Ну что ж, тебе повезло, и твоей семье тоже. Там, на горе, жить не так уж и плохо, по крайней мере смога меньше. Кто-то же должен оказаться наверху, верно? Кто-то должен жить хорошо, пока другие страдают.

Броуд бросил на Сарлби взгляд поверх стекол:

– Ты когда-нибудь перестанешь меня доставать?

– Это не я, это твоя совесть.