Несчастный случай. Старые грехи

Власовна заулыбалась, прикрывая рот морщинистой ладонью.

— Ой, да ничего, Ильич. Я тут было приболела, три дня из дому не выходила. Спасибо, Света, жиличка твоя, в аптеку сбегала. Хорошая девочка. Вот, думаю, встречу тебя, да и воздухом заодно подышу.

Власовна порылась в карманах, достала ключи на брелоке и протянула старику.

— Держи свои ключики, Валерий Ильич. Светочка занесла. Вчера. Поздно вечером. Странно так. Я уже легла, а она звонит в дверь. Да так настойчиво. Я уж подумала: не случилось ли чего? «Уезжаю срочно», — говорит.

Ильич покрутил в руках ключи и внимательно их рассмотрел.

— Действительно странно. Деньги за месяц отдала, а прожила неделю. Сорвалась, мне ничего не сказала.

— Я боюсь, Ильич, как бы она чего не вынесла и не сбежала. — Власовна прищурила один глаз, будто и не восхваляла эту самую жиличку минуту назад, как добрую и порядочную девушку.

— Чего там выносить-то, Власовна? И потом, давно бы вынесла, не ждала неделю. — Старик задумался о «ценностях» в своей квартире. — Ладно, чего не бывает. Пошли, глянем вместе, чтобы ты успокоилась. Держись за меня, а то скользко.

Власовна с удовольствием ухватилась за руку деда. Она уже и забыла, когда шла вот так вот под руку с кавалером. «Что значит бывший инженер, — думала Власовна про Ильича, — интеллигентный, статный. — Она нарочно замедлила шаг, авось встретят хоть одну соседку из тех, кто в теплые вечера собирается на лавочке. — Надо будет его пирогом угостить. С потрошками. На большее пенсии не хватит, если еще кофе купить. А летом можно будет в парк сходить, там по субботам духовой оркестр играет мелодии времен нашей молодости». Власовна унеслась мыслями далеко вперед, и на ее морщинистых щеках проступил робкий легкий румянец.

Вскоре пара скрылась за углом, так никого и не встретив по дороге.





15




Ильич, подслеповато щурясь, попытался вставить ключ в замочную скважину и промахнулся. Ключ с неприятным скрежетом царапал металл, то и дело минуя зазубренную прорезь. Старик похлопал себя по карманам и с досадой крякнул:

— Вот незадача — очки забыл! Никак не могу привыкнуть.

— К этому привыкнуть невозможно. Возьми мои, Ильич. — Власовна сняла с переносицы очки, на правой дужке перемотанные изолентой. — Авось подойдут.

Старик пристроил их на крючковатый нос и обрадовался:

— Таки подошли! Надо же!

Наконец двери открылись. Однако Ильич снова замешкался на пороге. Вот так сразу заходить внутрь было отчего-то страшно. Наверное, после всех этих бабских россказней про грабителей и наркоманов, которыми его стращали соседи, прознав о намерении сдавать квартиру. За спиной кряхтела Власовна, и это заставило старика приободриться. Мужчина он все-таки или так, погулять вышел?

Крохотная прихожая однокомнатной квартиры кричала о бедности и заброшенности: вешалка с одним уцелевшим крючком, потемневшие оборванные обои и потрескавшийся линолеум, старый дисковый телефон на трехногом столике. Ильич окинул все это добро подслеповатым взглядом и вздохнул: «Быстро пролетела жизнь. А вроде как ничего и не нажито».

Дверь в комнату стояла приоткрытой. Ее пошатнуло сквозняком от входной двери, и она жалобно скрипнула. Ильич по-хозяйски толкнул дверь носком сапога и замер.

— Ну, что там? — На этот раз Власовна отодвинула его локтем и протиснулась вперед.

— Господи! Кто это?

Ильич, не отрывая взгляда от тела, процедил сквозь стиснутые зубы:

— Звони, Вера! Куда надо звони!

Вера Власовна попятилась, держась руками за стену. Все-таки интуиция ее не подвела. Всегда она беду за версту чуяла. Следом за старушкой отступил Ильич и, стараясь не глядеть внутрь комнаты, рывком прикрыл за собой дверь:

— Ну, звони же! Скорей! — В состоянии ступора ему не пришло в голову, что он и сам может набрать нужный номер.

Власовна сняла трубку, но вдруг схватилась за сердце и сползла по стене на пол. Трубка на витиеватом шнуре выпала из ее рук и теперь смешно подпрыгивала над линолеумом, имитирующим паркет.

Ильич совсем растерялся: куда же ему звонить в первую очередь: в полицию или в «скорую»? Он поднял трубку и глянул на Власовну. Калоша сползла с ее ноги, открывая аккуратную латку на пятке серых толстых колгот. Глаза старика увлажнились от острой жалости, когда-то Вера Власовна была комендантом ЖЭКа и слыла грозой округа. Он всегда уважал ее, а ей, в свою очередь, нравился Ильич, она не раз обращалась к нему за помощью в жилищных делах, еще при покойнице жене.

— Вера! Слышишь? Ты держись!

Непослушными пальцами старик набрал номер «скорой».





16




Востроносенький, с умными голубыми глазами молодой старлей Кошель ерзал на стуле. Носов смотрел на него сверху, уперевшись руками в стол, отчего паренек нервничал. Стопка папок с бумагами съехала на угол стола, и Кошель следил за ней, упадет или нет? Смотреть прямо в глаза Носову ему отчего-то было неудобно.


Распахнулась дверь, и в кабинет буквально ворвался Воха.

— Здорово, мужики! Капитан Калганов вливается в родной коллектив! — Он почесал щетину и втянул носом воздух. — Эх, родная рутина!

Старлея Воха сразу и не разглядел, пока Носов не шагнул ему навстречу. Рукопожатие было сугубо формальным.

Носов скептически усмехнулся:

— Ну-ну, и полгода не прошло. — Обернулся к Кошелю. — Сейчас тебе старший товарищ объяснит. Скажи ему, Вова!

Кошель старался не подавать виду, что смущен напором Носова.

Наконец Воха внимательнее посмотрел на парня. Его сердце вдруг предательски сжалось, он вспомнил себя таким. В первый день службы Петрович его встретил сухо и долго не пускал в дело, теперь Воха понимал почему. Сейчас он чувствовал такое же напряжение. Еще один его напарник вместо погибшего Ермака. А когда-то Ермак был назначен на место погибшего Макса. Если и с этим пареньком случится то же самое, Воха просто не переживет.

— Нашего полку прибыло, я так понимаю? — Калганов протянул старлею руку. Тот встал со стула и задел папки. Бумаги разлетелись по полу. Парень покраснел и бросился их собирать. Воха присел рядом, все так же держа перед собой вытянутую руку:

— Лейтенант… эээ?

— Кошель. — Парень, наконец-то, пожал руку капитану.

— Владимир. Можно Володя или Вова. — Воха улыбнулся и начал помогать Кошелю складывать протоколы в папки.

— Александр. Можно Саня. Или Шурик. — Кошель произнес свое домашнее имя и засмущался.

Носов присел на край стола, отодвинув ногу от последнего листка на полу. Кошель подобрал листок и поднялся.

— Ты что, Саня-Шурик, службы не знаешь? Тебя старшие товарищи не просветили, как вливаются в новый коллектив?

Шурик растерянно оглянулся на Воху.

— Но, не с утра же, мужики?

— Ясен пень — не с утра! — подтвердил Носов. — Но ты, Саня, даже не намекаешь на вечернюю проставуху! Вова, скажи ему, что без «поляны» службы не будет. Примета такая.

Воха похлопал растерянного Кошеля по плечу и громко бросил пирамиду из папок перед Носовым.

— Пива попьем! В выходной день.

— Э, какое пиво? Какой выходной? — Носов переместился за свой стол.

Воха махнул на него рукой.

— Носыч! Я тут пока пулю выковыривал, узнал, что врачи очень не советуют водку пить. И коньяк, кстати, тоже! А если, к примеру, кое-кого сильно тянет, то не на работе. И исключительно за свои.

Носов постучал пальцем по виску.

— Тебя, кажется, Калганов, в плечо ранили? А задело башку. Рикошетом.

— За чужой счет пить вредно. Карма портится. — Воха поднял вверх указательный палец.

— Карма? — Носов громко расхохотался. И пока сквозь смех он пытался сказать еще какую-то колкость в адрес Калганова, в кабинет вошел Хорунжий.

Опера поспешно встали. Хорунжий окинул взглядом свою «могучую кучку», как называл про себя оперативный отдел, и усмехнулся. «Хорошие хлопцы. Разные, конечно, но так для дела даже лучше». Затем, не меняя выражение лица, Петрович подошел к своему любимцу Вохе и дружески похлопал его по плечу.

— Ага, Калганов в строю. Поздравляю! И уже анекдоты травит. Орел!

Воха смутился.

— Да я только что вошел, Петрович! Не успел еще. Анекдоты.

— Значит, в машине наверстаешь! По коням, ребятки, труп нарисовался.

Воха глянул мельком на Кошеля, парень продолжал стоять по стойке смирно. Только дернувшийся кадык на тоненькой шее выдал его волнение. «Первый труп, должно быть», — подумал Воха и поклялся себе, что будет беречь парня от любой неприятности, будь то Носов, бумажная волокита или серьезная перестрелка. Как в свое время погибшие напарники берегли его. Впервые за эти годы Воха вдруг почувствовал, что черная хандра, душившая его изнутри, отступила. Он даже потряс головой от неожиданно ярких красок и звуков, нахлынувших на него безостановочным потоком. Рыжий чуб привычно упал на глаза, и старлей заметил, что капитан Калганов счастливо жмурится, как будто от солнца. «Вот ведь, — решил старлей, — повезло человеку, любит свою работу». И был прав, даже не подозревая, что теперь он сам стал этой самой любимой работой для капитана Калганова!





17




Воха с Кошелем поднимались по темной лестнице. После третьего пролета Воха заметил, что начал дышать тяжелее, но темпа не сбавил, чтобы идущий за ним старлей ничего не заподозрил. Ранение давало о себе знать. Раньше он восстанавливался быстрее. «Что ж, время идет, мы не молодеем, — Воха оглянулся на Шурика, — особенно на фоне таких вот, неоперившихся птенцов». Одно радовало, что следом, шумно отдуваясь, едва тащился Носов.