Несущий огонь

– Это я допускаю, – согласился принц.

Свитред был человек немолодой, лет сорока, а то и пятидесяти, с лысой как яйцо головой, проницательными темными глазами и неизменной хмурой гримасой на лице. Ему не нравилось жить среди язычников, и он этого не скрывал.

– Обратил ли ты внимание, что добрая половина моих людей – христиане? – спросил я у него во время нашего путешествия на север.

– Христианин не может служить язычнику, – проворчал Свитред, а потом неохотно добавил «лорд».

– Хочешь сказать, что, служа мне, они перестают быть христианами?

– Я хочу сказать, что тем самым они ставят себя перед необходимостью покаяния.

– У них в Дунхолме есть церковь, – сообщил я ему. – И священник. Разве язычники в Уэссексе или в Мерсии имеют свои храмы?

– Ну конечно нет! – возмутился поп. Ехал он на высоком сером коне, славном животном, и в седле держался ловко. – Можно спросить? – поинтересовался он и, похоже, задумался, как задать свой вопрос.

– Спрашивай, – подтолкнул я.

– Сможете ли вы разместить принца Этельстана с подобающим комфортом?

Его, разумеется, волновал собственный комфорт, но я сделал вид, будто верю, что это забота исключительно о принце.

– Он ведь заложник, – напомнил я. – Поэтому, скорее всего, мы поместим его в загоне для скота или в свинарнике, скуем цепями лодыжки и будем держать на воде и хлебе.

Этельстан, слышавший наш разговор, захохотал:

– Отче, не верь ему!

– А если хоть один западный сакс пересечет границу, – не останавливался я, – я перережу ему глотку. И тебе заодно!

– Господин, это не смешно, – укорил меня отец Свитред.

– С ним будут обращаться как с принцем, каковым он и является, – заверил я попа. – Обеспечат почет, уважение и удобства.

Так все и было. Этельстан пировал с нами, охотился с нами, молился в маленькой церкви внутри дунхолмских стен. С возрастом он стал более набожным. Парень сохранил яростную жажду жизни, тягу к свершениям и обожал от души посмеяться, но теперь, подобно своему деду Альфреду, молился каждый день. И вникал в христианские тексты, внимая наставлениям двух приехавших вместе с ним в Дунхолм молодых священников.

– Почему ты изменился? – поинтересовался я, пока мы поджидали добычу с охотничьими луками на лесной опушке. Из меня стрелок всегда был никудышный, зато Этельстан успел убить двух отличных животных, уложив каждое с одной стрелы.

– Ты, – ответил принц.

– Я?

– Ты убедил меня стать королем, а чтобы я смог стать королем, необходимо Божье расположение.

В лесу громко зашумели листья, я вскинул бровь и наложил стрелу на тетиву, но зверь не появился, и шум утих.

– Чем плохо иметь на своей стороне Тора и Одина?

На это он усмехнулся:

– Я христианин. И стараюсь быть хорошим христианином.

В ответ я лишь буркнул ругательство.

– Господь не вознаградит меня, если я буду поступать плохо, – заявил Этельстан.

– Меня-то боги вознаграждают, – язвительно сказал я.

– Посылая тебя во Фризию?

– А что не так с Фризией?

– Она – не Беббанбург.

– Когда станешь королем, – проговорил я, глядя на деревья, – ты поймешь, что иные чаяния можно исполнить, а другие – нет. Самое важное – научиться отличать их друг от друга.

– Значит, ты не идешь на север, к Беббанбургу? – уточнил принц.

– Я ведь уже сказал, что плыву во Фризию.

– А когда приплывешь… во Фризию, – последнее слово он произнес, выдержав паузу и с нажимом, – то там будет война?

– Лорд принц, там всегда война.

– И сражение… во Фризии, – снова после небольшой заминки, – будет жестоким?


– А других не бывает.

– Тогда ты дозволишь мне сражаться рядом с тобой?

– Нет! – выпалил я более яростно, чем намеревался. – Эта война тебя не касается. Враги, с которыми мне предстоит иметь дело, – не твои враги. И ты мой заложник, поэтому мой долг – оберегать твою жизнь.

Этельстан смотрел на линию деревьев, поджидая добычу, и держал лук наполовину поднятым, хотя стрела по-прежнему была направлена в землю.

– Господин, я многим обязан тебе, – тихо сказал он. – Ты защищал меня, я знаю, и единственный способ отплатить тебе – это помочь в твоих битвах.

– А если ты погибнешь в одной из них, – резко заявил я, – то тем самым я окажу Этельхельму большую услугу.

Он кивнул, признавая справедливость моих слов.

– Лорд Этельхельм хотел поставить меня во главе отряда, посланного в Хорнкастр, – сообщил парень. – Он требовал от отца назначить меня, но тот предпочел Брунульфа.

– Урий Хеттеянин, – пробормотал я.

Он расхохотался:

– А ты хорошо образован!

– Благодаря леди Этельфлэд.

– Моя разумная тетушка, – одобрительно заметил юноша и снял руку с тетивы, чтобы перекреститься и наверняка вознести про себя молитву о скорейшем ее выздоровлении. – Да, Этельхельм полагал, что сможет устроить для меня смерть в битве.

Урий Хеттеянин служил воином у царя Давида, который, в свою очередь, считается героем у христиан. Я спросил про Хеттеянина у отца Кутберта, моего слепого попа и лучшего друга, и тот хмыкнул:

– Урия! Господин, вот так произносится его имя. Урия Хеттеянин. Несчастный был человек!

– Несчастный?

– Женился на красивой женщине, – печально поведал Кутберт. – Одной из тех девушек, на которых посмотришь и не можешь отвести глаз!

– Я знавал парочку таких, – вставил я.

– И был на них женат, – с усмешкой добавил поп. – Так вот. Давид возжелал разделить ложе с женой Урии, поэтому отправил сообщение командиру Урии, чтобы тот поставил беднягу в первый ряд в «стене щитов».

– И он погиб?

– Еще как, господин! Несчастного изрубили в куски!

– А Давид?

– Резвился с его красавицей-женой. От рассвета до заката и снова до рассвета, наверное. Везунчик.

Этельхельм пожелал такой же судьбы для Этельстана. Он хотел упрятать его поглубже в Нортумбрию в надежде, что мы убьем парня.

– Так что если ты воображаешь, будто я стану подвергать опасности твою жизнь в битве, то ты бредишь, – заявил я Этельстану. – Будешь держаться подальше от любых сражений.

– Во Фризии, – напомнил принц.

– Во Фризии, – повторил за ним я.

– Так когда ты отбываешь? – поинтересовался он.

На этот вопрос я ответить не мог. Ждал известий. Я хотел, чтобы мои лазутчики или осведомители Этельстана сообщили мне о намерениях врагов. Кое-кто ломал голову, почему я не иду прямиком под Беббанбург или, если слухи правдивы, не плыву во Фризию. Я же медлил в Дунхолме: охотился, упражнялся с мечом и пировал.

– Чего ты ждешь? – спросила меня как-то раз Эдит.

Мы вдвоем скакали по холмам к западу от Дунхолма, с соколами на запястьях, в сопровождении дюжины воинов, охранявших меня всегда, когда я покидал крепость. Ни один из дружинников не мог слышать наш разговор.

– Я и двух сотен воинов под Беббанбург не приведу, – напомнил я. – А у моего кузена за стенами сидит по меньшей мере столько же.

– Но ты ведь Утред, – преданно провозгласила жена.

Я улыбнулся.

– И кому, как не Утреду, знать мощь укреплений Беббанбурга, – заявил я. – У меня нет желания умирать под ними.

– Так что должно измениться?

– Кузена одолевает голод. Одна из его кладовых сгорела. Поэтому он постарается заручиться чьей-то помощью. Кого-то, кто может доставить ему еду. Только вот берег охраняют корабли Эйнара, и тот, кто повезет в Беббанбург провизию, должен иметь военный флот, чтобы проложить с боем дорогу к морским воротам.