Несущий огонь

– Сможешь еще, – перебил его я. – Вечером наступит твоя очередь. К тому времени Свитун выдохнется. А теперь давай уберемся подальше от этого смрада.

Меня интересовало, куда катили те бочки. Ответ нашелся быстро. Выйдя со двора таверны через заднюю калитку, мы не сделали и тридцати шагов, как услышали визг. На широкой улице, ведущей на восток, в поля, группа мясников забивала свиней. Двое орудовали топорами, остальные ножами и пилами. Животные верещали, предугадывая свою судьбу. Взлетали топоры, фонтаны крови били в стены домов, стекая в уличные канавы. Облизывались собаки, вороны расселись на крышах, женщины старались собрать свежую кровь в горшки и котлы, чтобы потом смешать с овсом. Мясники работали грубо, отсекая лопатки, окорока, подчеревки и выпуская потроха. Отрубленные куски швыряли людям, которые укладывали их в бочки слоями, пересыпая солью. Кидали и рульки, а заодно почки, но большую часть туши оставляли. Головы, кишки, легкие и сердце выбрасывались, и собаки грызлись за них, женщины старались перехватить, что можно. А визжащих свиней все гнали и гнали, чтобы обрушить им на череп удар тупого лезвия. То, что головы и сердца выбрасывались, свидетельствовало о спешке.

– Неправильно это, – пробормотал Сердик.

– Выкидывать головы? – спросил я.

– Свиньи, они умные, лорд… – Он осекся. – Прошу прощения. Мой отец держал свиней и всегда говорил, что они умные. Свиньи знают! Когда хочешь забить свинью, ее надо взять врасплох. Так будет по-честному.

– Да это всего лишь свиньи! – презрительно бросил Осви.

– Неправильно это! Они знают, что происходит.

Я не мешал им спорить. Мне вспомнились слова лазутчика Этельфлэд, отца Кутвульфа, который утверждал, что флот выйдет в море не раньше праздника святой Энсвиды, а до него оставалось еще несколько недель. Но если я распространяю легенды, чтобы сбить с толку врагов, то почему так не может поступить Этельхельм? В этом безумном забое есть хоть какой-то смысл, только если корабли выйдут в море значительно раньше праздника святой Энсвиды. Быть может, через несколько дней? А то и сегодня! Зачем еще приплыла Эльсвит? Едва ли отец станет неделями томить ее в этом затрапезном городишке в Восточной Англии. Как и держать так долго без дела своих воинов.

– Идем в гавань, – сообщил я Осви и Сердику.

В куче хвороста у таверны я подыскал себе корявую палку и прохромал мимо «Гуся», опираясь на нее и старательно сутулясь. Это замедляло наше продвижение, ясное дело, но я надеялся, что так никто не заподозрит в колченогом старике с согбенной спиной Утреда Властелина Войны. Перебираясь через неровную щель между берегом и причалом, я позволил Сердику поддержать меня под локоть. Палка стукнула по доскам, а когда Сердик отпустил меня, я слегка пошатнулся. Здесь ветер ощущался сильнее, он гудел в корабельных снастях и гнал по поверхности реки белые барашки.

Длинная пристань тянулась вдоль берега реки, а два пирса уходили от нее. То были шаткие конструкции, так переполненные судами, что большинство пришвартовали борт к борту, а местами три корабля вообще соединили – становившиеся с внешней стороны швартовались к борту того судна, что стояло ближе к причалу. «Эльфсвон» оказалась посередине пристани, с командой из дюжины человек, ночевавших, как я понимал, на борту. В городе места было не найти – все таверны забиты. Если Этельхельм, или кто уж там командует этими войсками, не даст вскоре приказа выступать, не миновать беды. Праздные люди опасны, особенно если эти праздные люди имеют эль, шлюх и оружие.

Большая часть кораблей была, по моим прикидкам, торговыми судами. Их отличали пузатый трюм и более низкие, чем у боевых, нос и корма. Некоторые выглядели покинутыми. Одну из посудин наполовину залило водой, ее неухоженные доски почернели. На ее рее не было паруса, оторвавшуюся снасть трепало ветром, но тем не менее к ней было причалено еще одно судно. Другие «купцы» были нагружены бочками и ящиками, аккуратно сложенными в середине, и на каждом таком судне на борту присутствовало человека три или четыре. Я насчитал четырнадцать «торговцев», готовых выйти в море. Стояли тут и боевые корабли: длинные и узкие, грозные на вид. У большинства, как у «Эльфсвон», на штевне возвышались кресты. Таких, считая «Эльфсвон», насчитывалось восемь, все с командой на борту и по преимуществу с чистой ватерлинией. Я помедлил у одного из таких, вглядываясь в пенную воду, и заметил, что корабль недавно вытаскивали на берег и скоблили, удалив с днища нарост из водорослей. Чистое днище помогает кораблю развивать высокую скорость, а скорость выигрывает сражения на море.

– Чего таращишься, калека? – спросил меня моряк.

– Благослови тебя Господь! – отозвался я. – Благослови тебя Господь!

– Отваливай и сдохни, – буркнул матрос и перекрестился.

Встреча с калекой предвещает несчастье. Ни один мореход не пойдет по доброй воле в море с калекой на борту, и даже если такой просто приблизится к судну, это может разбудить злого духа.

Первую часть приказа я исполнил, заковыляв дальше по пирсу. На корабле я насчитал шестнадцать пар банок, что означало тридцать два гребца. «Эльфсвон» и два корабля, пришвартованных спереди и сзади от него, были еще больше. Допустим, по пятьдесят человек на борту у каждого. Получается восемь боевых кораблей Этельхельма способны нести четыреста воинов, а еще их можно разместить и на торговых судах. Целая армия.

И я не сомневался, куда нацелена эта армия. На Беббанбург. Кузен мой был вдовцом, вот Этельхельм и подыскал ему невесту. Мой кузен подыхает с голоду, вот Этельхельм и везет ему еду. У кузена не хватает людей для защиты стен Беббанбурга, вот Этельхельм и посылает ему воинов.

Но что желает олдермен получить взамен? Он становится господином Северной Нортумбрии, и его прославляют как героя, изгнавшего скоттов с саксонской земли. Он получает надежную крепость, откуда можно напасть на королевство Сигтригра с севера. Эта атака заставит моего зятя разделить войска, когда Эдуард вторгнется в страну с юга. А еще в руках олдермена оказывается твердыня столь мощная, что он будет способен открыто противостоять и самому Эдуарду Уэссекскому. Может потребовать лишить Этельстана права наследования, или же вся Северная Англия поднимется против Уэссекса. И, что для него, наверное, особенно сладко, Этельхельм отомстит мне.

– Доброе утречко! – окликнул нас дружеский голос. Я увидел Ренвальда, мочащегося с края пирса. – Погода все еще поганая!

Он со своей командой ночевал на борту «Ренснэгл», пришвартованной к фризскому «купцу». На корме «Ренснэгл» натянули кусок парусины, чтобы обеспечить команде защиту от ветра.

– Простоишь тут пару дней? – осведомился я.

– А ты хромаешь! – заметил он, нахмурившись.

– Просто что-то в бедро вступило.

Корабельщик посмотрел на низкие тучи:

– Простоим, пока погода не переменится. Пройдет дождь, ветер уляжется, и мы двинемся дальше. Нашел своих родных?

– Не уверен, что они тут еще обитают.

– Буду молиться, чтобы ты их разыскал, – щедро пообещал Ренвальд.

– Если мне придется возвращаться назад, на север, ты нас возьмешь? – спросил я. – Я заплачу.

Он хмыкнул:

– Я иду в Лунден! Но в отправляющихся на север кораблях недостатка нет! – Моряк снова поглядел на тучи. – К завтрашнему дню их, скорее всего, снесет. Так что мы уйдем завтра поутру с отливом. Дадим погоде время устояться.

– Я тебе хорошо заплачу. – Во мне зарождалось опасение, что вернуться к Хамбру мне потребуется раньше, чем я рассчитывал, а Ренвальду я привык доверять.

Корабельщик не ответил, потому что пристально вглядывался в море.

– Господь милосердный! – воскликнул он.

Я повернулся и увидел, что в реку входит корабль.

– У бедолаги явно была не самая приятная ночка, – пробормотал Ренвальд, осеняя себя крестом.

Под темным небом приближающийся корабль казался черным. Он был военный, длинный и низкий, с подобранным к рее парусом, и поднимался вверх по течению на веслах. Корабль выглядел потрепанным: с клочьями парусины и рваными снастями, развевающимися на ветру. Высокий нос венчал крест, на котором полоскал длинный черный вымпел. Судно повернуло к пирсу, короткие волны с белой пеной разбивались о его нос, а усталые гребцы сражались против ветра, течения и отлива.


Рулевой направлял черный корабль на «Эльфсвон», и я ожидал, что команда последней посоветует чужаку отвернуть, но, к своему удивлению, обнаружил, что матросы готовят причальные концы. Концы были приняты, весла убрали, вновь прибывшего подтянули к борту более крупного белого судна.

– Важные гости, – пробормотал Ренвальд с завистью, затем покачал головой. – Прости, но я иду в Лунден! А ты найдешь корабль, отправляющийся на север.

– Надеюсь, – отозвался я и побрел по пирсу поглядеть, кого только что доставил темный корабль.

– Господь да благословит вас всех! – раздался резкий голос, достаточно сильный, чтобы перекрыть вой ветра и крики чаек. – Во имя Отца, Сына Его и еще одного, благословляю вас!

В Дамнок прибыл Иеремия.

Иеремия, чокнутый епископ, который был вовсе не епископ, и не исключено, что даже не чокнутый, мой вассал, плативший мне дань как властелину Дунхолма. Тот самый, который принес мне пятнадцать серебряных шиллингов, а затем помочился на них. Настоящее его имя было Дагфинр Гундарсон, но ярл Дагфинр Датчанин обратился в епископа Иеремию из Гируума и вот теперь, когда его замызганный корабль причалил к борту нарядной «Эльфсвон», он появился на палубе в епископском облачении и с епископским посохом. Обычно такой посох представляет собой не более чем загнутую палку пастуха, но у посоха Иеремии крюк был серебряным.

– Бог даст вам здоровья! – вещал он, а ветер трепал его длинные белые волосы. – Бог даст вам крепких сыновей и плодовитых жен! Бог даст вам много зерна и сочных плодов! Да умножит Господь ваши стада и отары! – Иеремия воздел руки к мрачным небесам. – Молю тебя об этом, Господи! Ниспошли благословение свое на этот народ, и пусть великая милость твоя мочой прольется на их врагов!

Пошел дождь.

Меня удивляло, что его не было так долго, и вот он начался. Сперва посыпались крупные капли, но они быстро перешли в яростный ливень. Иеремия закудахтал, потом заметил меня. Узнать не узнал, разумеется, ведь я нахлобучил капюшон, а смотреть ему приходилось через струи дождя. Он видел только стоящего на пирсе согбенного калеку и тут же указал посохом на меня:

– Исцели его, Боже! Пролей благодать твою на этого бедолагу! – Его голос прорывался даже через шум ливня. – Распрями его, Господи! Сними с него проклятие! Прошу тебя о сем во имя Отца, Сына Его и еще одного!

– «Гудс Модер», – пробормотал я.

– Что, господин? – не понял Сердик.

– Так называется его корабль, – сказал я. – «Матерь Божья». И не зови меня господином.

– Прости.

Мне рассказывали, что «Гудс Модер» представляет собой развалину, наполовину сгнивший корабль с разошедшимися швами и гнилым такелажем, и что она затонет даже от ряби на реке. Но судно не выдержало бы плавания в такую погоду, не будь оно отремонтировано. Иеремия просто желал, чтобы оно имело вид потрепанного и неухоженного. На мачте болтались порванные снасти, но под ними я видел исправный и устойчивый корабль. Боевой корабль. Отвернувшись от меня, Иеремия перебрался на палубу «Эльфсвон», сопровождаемый четверкой своих дружинников, все в кольчугах и в шлемах. Прокладывая путь по пристани, он продолжал молиться или проповедовать, но я его больше не слышал. Мы двинулись за ним.

Дождь лил страшенный, потоки стекали с крытых соломой крыш домов и запружали улицы. Иеремия не обращал внимания и разглагольствовал на ходу. Двое дружинников Этельхельма встретили его и провели мимо «Гуся». У таверны он остановился и принялся кричать в открытую дверь.

– Алкатели вина и потаскух! – ревел чокнутый епископ. – Писание возбраняет и то и другое! Покайтесь, презренные сыны Вельзевула! Вы, жрущие вино и трахающие шлюх! Покайтесь!

Посетители в изумлении таращились через дверь «Гуся» на тощего, вымокшего до нитки епископа в его парадном облачении и укоряющего их.

– «У кого вой? У кого стон?.. У тех, которые долго сидят за вином!»[7] Таково слово Божье, мерзкие алкающие пропойцы! «Глаза твои будут смотреть на чужих жен!»[8] Это в Писании сказано! Поверьте мне: я смотрел на чужих жен, но милостью Божьей раскаялся! Был очищен! Спасен от чужих жен!

– Ублюдок спятил, – буркнул Сердик.

Я не был так уверен. Этому спятившему ублюдку удалось каким-то образом пережить правление Бриды в Нортумбрии. Она христиан люто ненавидела, но Иеремия уцелел в ходе ее кровопролитной кампании против его Бога. У него имелся в Гирууме форт, но он ему так и не пригодился. Возможно, думал я, Брида распознала в нем собрата-безумца, а быть может, почуяла, что религиозность Иеремии не более чем уловка.

Один из дружинников Этельхельма взял Иеремию под локоть и повел куда-то мечущего молнии пророка. Видимо, в дом с горящим очагом. Следуя за ними, мы миновали улицу, где дождь смыл со стен свиную кровь, и вышли на окраину, где стоял на возвышении крепкой постройки главный дом. Вполне добротный, с крутой крышей и толстой кровлей, и достаточно большой, по моим прикидкам, чтобы вместить сотни две пирующих. Рядом с ним располагались конюшни, хранилища и амбар. Эти здания образовывали внутренний двор. На воротах стояли два копейщика в бордовых плащах Этельхельма. Иеремию проводили внутрь. Я сомневался, что нас пустят, да и не желал входить из риска быть узнанным. Зато под крытым соломой навесом у амбара пряталась от ливня группа нищих, и я присоединился к ним. Осви я отослал в «Гуся», а Сердика оставил при себе.

Мы ждали. Сидели на корточках среди скопления безногих, слепых, лопочущих нищих. Одна из женщин, лицо которой сплошь покрывали сочащиеся язвы, подползла к дверям дома, но один из стражей пинком вернул ее назад.

– Вам сказано ждать здесь! – рявкнул копейщик. – Будьте благодарны, что его светлость вам это позволил.

Его светлость? Неужели Этельхельм здесь? Если так, мой приезд в Дамнок – страшная ошибка: не потому, что он может меня узнать, просто его прибытие в город – верный знак скорого отплытия флота, и пока я буду добираться до своих кораблей и воинов, он уже попадет в Беббанбург. Я дрожал от переживаний и ждал.

Дождь стих только за полдень. Ветер еще налетал порывами, но утратил большую часть силы. Из дома вышли две собаки, пошлепали по грязи и лужам, потом задрали лапы у столба. Девушка вынесла двум стражам кружки с элем, поболтала и посмеялась с ними. Поверх намокших крыш домов я видел, как плывет рыбачья шаланда, парус ее туго надувал пронзительный ветер. В далеких волнах отразилось бледное солнце. Погода улучшалась, а значит, флот Этельхельма может выйти в море.

– На колени, эрслинги! – заорал вдруг на нас караульный. – Если у вас есть коленки, понятное дело! А если нет, склоняйтесь, кто как умеет! И постройтесь в линию!

Из дома появилась многочисленная группа. Тут были воины в красных плащах, два попа. А потом я увидел Этельхельма, дородного и добродушного. Он обнимал одной рукой дочь, которая подбирала подол белого платья, чтобы не выпачкать его в грязи. Вид у нее по-прежнему был несчастный, хотя даже это не могло испортить ее нежной красоты. Эльсвит была бледна, лицо без кровинки, а из-за худобы казалась хрупкой, вопреки высокому росту. С другой стороны от нее шел Вальдер, воин моего двоюродного брата. На широкие плечи он набросил черный плащ, под которым скрывалась кольчуга. Шлема не было. За спиной Вальдера топал Хротард, этот пес Этельхельма, и ржал над какой-то отпущенной только что олдерменом остротой. Последним появился Иеремия во всем блеске своего намокшего епископского облачения. Я набрал пригоршню грязи и втер в лицо, потом позаботился поглубже надвинуть на глаза капюшон.

– Подавать нищим – наша обязанность, – услышал я слова подходящего к нам Этельхельма. – Если мы хотим снискать милость Божью, нам следует выказывать милость по отношению к самым обделенным его детям. Когда станешь властительницей Севера, милая, не забывай о милосердии.

– Не забуду, отец, – безжизненно отозвалась Эльсвит.

Я боялся поднять взгляд. Видел сапоги Этельхельма из мягкой кожи, украшенные серебром и перепачканные грязью, видел матерчатые туфли его дочери, прекрасное шитье которых покрывали черные пятна.

– Да благословит тебя Бог, – проговорил Этельхельм, роняя серебряный шиллинг в ладонь моего соседа.

Я выставил обе руки, держа голову склоненной.

– От чего ты страдаешь? – спросил олдермен. Он стоял прямо передо мной.

Я молчал.

– Отвечай его светлости! – рявкнул Хротард.

– Он… он… он… – забормотал Сердик, располагавшийся рядом.

– Что он? – торопил Хротард.