Невеста для Хана. Книга 1

Глава 17




Сделал несколько шагов ко мне и схватил за горло всей пятерней. Настолько огромной, что казалось он зажал всю мою шею в тиски. И отступать уже поздно. Сама виновата.

— Кто тебе разрешал сюда ходить?

— Никто не запрещал, — тихо возразила и не отвела взгляд, стараясь до конца выдержать, не сломаться, не дать ему унюхать мой страх, который мелкими точечными мурашками поднимался от щиколоток вверх, заставляя каждый волосок приподняться. И с чего это я вдруг решила, что больше не боюсь его. Какая чудовищно глупая самоуверенность.

— Если мне что-то запрещено, то я хотела бы об этом знать.

Смотрит зло, страшно и молчит. И молчание пугает намного сильнее, чем если бы он рычал.

— Тебе запрещено приближаться к… к ней.

Он споткнулся, когда говорил. На секунду показалось, что не знает, как назвать девочку. Поперхнулся словом, оно застряло у него в горле, и он так и не произнес его. И я кажется знала что это за слово.

— Почему?

— Я так сказал! Чтоб духу твоего не было возле нее!

Прорычал и у меня волосы зашевелились от этого рыка.

— Ей нужно общение… она ведь ребенок.

Пальцы сдавили мое горло сильнее, сдавили так, что кислорода в легкие стало поступать меньше.

— Заткнись! Тебя никто не спрашивал!

— Почему? Что не так? Или ты боишься, что я причиню ей зло?

Оскал был улыбкой, но такой жуткой, что мне захотелось зажмуриться.

— Бояться тебя? — переспросил и засмеялся, — Не льсти себе. Ты ничто.

— Я твоя жена.

Я не заметила, что впервые говорю ему «ты» и сама не знаю, как это произошло и в какой момент это стало возможным. Нахмурился, улыбка пропала, брови словно срослись в одну душу и выступили две морщины на широком лбу. Кривая усмешка:

— Ты реально считаешь, что это имеет какое-то значение? — придвинулся ко мне, — Я вдовец… и ничто не помешает мне стать им дважды, когда я этого захочу.

— Это… это была мать Эрдэнэ… твоя жена? Что с ней случилось?

Зря спросила взгляд вспыхнул дикой злобой такой жгучей, что меня всю прошибло током.

— Я сварил ее живьем в чане за предательство. Тебе же просто оторву голову. Возможно, прямо сейчас!

Ужасаться времени не было. Да и я устала ужасаться. Если сейчас он меня убьет. То значит так и надо. И все закончится. Что-то должно измениться. На одной ноте невыносимо!

— Ты запираешь свою дочь в клетке, как и свою кошку. И если ты оторвешь мне голову ничего не изменится! Ни в твоей, ни в ее жизни. А могло бы! ее жизнь могла бы быть лучше… Ты можешь… Но ты не даешь ей жить! И себе! Ты тоже в клетке!

Поднял за шею вверх и глаза налились кровью. Таким злым я никогда его не видела, мне казалось передо мной не человек, а дикая зверина. Кожа вспыхнула болью, потянуло мышцы. Я должна была молчать. Должна была прикусить язык. Но точка невозврата пройдена.

— И тебе не дам… — прошипел мне в лицо и сдавил пальцы так, что я успела лишь схватить воздух и захрипеть.

— Папа! Нет! Не надо!

Резко обернулся и лицо разгладилось мгновенно. Пальцы разжались, он отшвырнул меня как тряпичную куклу и я, оцарапавшись скулой о перила моста, рухнула на землю, задыхаясь и отползая назад, подальше от взбесившегося зверя, пытаясь отдышаться. Девочка никуда не уехала. Она сидела в своем кресле и смотрела на нас. Нет, в ее глазах не было ужаса, не было и особой жалости ко мне. В них была мольба… она даже ладошки сложила вместе и трясла ими. Наверное, так же другие дети выпрашивают жизнь для котят, которых собрались утопить или просят не выбрасывать бездомного щенка.

— Не надо… она хорошая. Не обижай ее.

— Я сказал в дом вернись.

Стоит, сцепив руки за спиной. Боком ко мне. Огромный, как исполинский утес, заслоняет собой даже солнце. И отчеканенный, резкий профиль выступает на фоне неба. Напротив света вся его фигура кажется огромной тенью. Иногда мне кажется, что в нем собралась вся тьма вселенной и загустилась, растекаясь вязким маревом по его венам.

— Пожалуйста. Не трогай ее. Она мне нравится.

— В дом!

Указал пальцем на здание.

— Сейчас же! — нет, на нее Хан не кричал. Его тон не терпел возражений, но был иным.


Девочка развернулась в кресле и поехала в сторону дома, а я встала на ноги, придерживаясь за поручень моста. Это было необыкновенное зрелище. Я никогда не представляла насколько может измениться хищник рядом со своим детенышем. В нем изменилось абсолютно все, даже осанка, выражение лица, мимика. Густые брови поползли вверх, уголки рта опустились и в глазах появилось болезненно-растерянное выражение. На какие-то мгновения. Когда она просила. А он не смог отказать. Но ведь это не любовь к ребенку. Что угодно только не любовь. Такие не умеют любить. Это слово не созвучно с его сущностью. Он даже не подозревает что это такое.

Когда девочка исчезла из вида и за ней закрылась дверь, Хан обернулся ко мне. В глазах уже нет такой обжигающей ненависти. Он успокоился.

— Не подходи к ней, ясно? Если жить хочешь!

Судорожно сглотнула, но горло болело, и я закашлялась. Дернул к себе за шиворот и посмотрел на мое лицо вблизи. На шею. Провел по ней пальцами. Изучая. И я не могла понять, что это за порыв? Рассматривает следы от своих пальцев или считает, что недостаточно придавил? Потом схватил меня под руку и потащил в сторону дома. Приволок на кухню, где Зимбага отдавала распоряжения насчет ужина.

— Займись ею. Она упала.

Швырнул меня на молодую женщину и скрылся в недрах своего чудовища-дома такого же страшного, непонятного и непостижимого, как и он сам.

— Что ты натворила?

Я судорожно выдохнула.

— Познакомилась с Эрдэнэ.

Зимбага тут же осмотрелась по сторонам и толкнула меня к стулу.

— Зачем ты это сделала? Я предупреждала тебя забыть о ней!

— Так получилось.

Женщина убрала волосы с моего лица и повернула на свет. Тронула скулу кончиками пальцев, и я вздрогнула от боли.

— Он мог тебя убить… очень странно что ты еще жива. Охранник уже давно ушел на корм рыбам.

Пропустила последнее предложение. Об этом не думать сейчас. Ни к чему не приведет. А ужасаться бесполезно. Я перехватила ее руку.

— Но это же абсурд. Девочка не общается с людьми, живет в затворничестве. Почему нельзя с ней общаться? Почему никто не должен к ней подходить? Что за бред?

Зимбага убрала мою руку и смазала ссадину какой-то мазью. Начало слегка щипать и греть кожу.

— Потому что, когда ты исчезнешь ей будет больно. Потому что ты — это не ненадолго. Он не хочет причинять ей боль. Он заботится о ней как умеет, ограждая от всего, что может ранить. Тебе его не понять.

Я нахмурилась, позволяя Зимбаге смазывать синяки.

— Любовь не может ранить. Любовь созидает и оживляет. Как можно ограждать от любви?

— Он не знает что это такое. Его не любили и он не умеет.

— Это чудовищно!

— Неужели? А ты думаешь ты умеешь любить?

Я думала, что смогу сразу ответить на ее вопрос, но от чего-то не смогла.

Когда Зимбага вывела меня в коридор я шла к себе в комнату и думала о ее словах, чувствуя все еще хватку на своем горле и слыша у себя в голове ее голос.

«Потому что, когда ты исчезнешь ей будет больно. Потому что ты — это не надолго»

Я остановилась и подошла к окну. Внизу вольер Киары. И кошка ходит по нему взад и вперед. Но ведь какую-то привязанность этот монстр умеет испытывать. Чем-то они ему дороги девочка и тигрица. Но не я. Но ведь и я до сих пор жива и гуляю по клетке, меня так же кормят…

Домой я вернуться уже не смогу, он мне не даст. Как Хан сказал — я никто. У меня нет прав. Я ненадолго. Я эпизод.

Нет. Я не хочу быть эпизодом. Я хочу стать свободной, хочу быть живой, хочу увидеть маму Свету. И у меня нет иного выхода, кроме как попытаться все изменить. Иначе я и правда никто. Несколько секунд стояла на месте, потом повернулась на пятках и быстрым шагом вернулась на кухню, подошла к Зимбаге, развернула ее лицом к себе.

— Я хочу быть надолго. Научи меня быть надолго. Ты знаешь его лучше меня. И я хочу его знать. Хочу быть настоящей женой.

И на ее лице появилась улыбка. Не сразу сначала заиграла в уголках глаз, потом на губах, пока они не растянулись, преображая внешность всегда угрюмой женщины. Она провела руками по моим волосам, расправила мои плечи.

— Сначала узнай себя.

— Себя?

— Узнай свое тело, не бойся его, познакомься с ним и полюби его, научись доставлять себе удовольствие. Женщина соблазнительна, когда знает себе цену, когда знает, что такое наслаждение. И хочет получать его снова и снова…

Краска прилила к моим щекам. Я не сразу поняла, чято она имеет ввиду.

— Как это?

— Изучи свою плоть. Испытай оргазм. Сначала сама с собой. Ты когда-нибудь трогала себя в ванной?

Отшатнулась от нее, как от прокаженной. Со мной никто и никогда не говорил на такие темы, особенно так откровенно. Прямо в глаза.