Невеста для Хана. Книга 1

— Почему?

— Потому что ты почти ничего не ешь. Я приказал готовить пока не съешь.

Застыла с вилкой над тарелкой и встретилась с ним взглядом. Непроницаемый. Но уже не черный, а шоколадный. И я различаю зрачки, чуть расширенные в них отражаюсь я сама и стол. Они готовят каждый день разную еду, пытаясь угодить мне? Или я что-то не так поняла?

Отрезала кусочек мяса и съела. Хан по-прежнему смотрел на меня, не отводя взгляда. Потом вдруг положил на стол футляр и подвинул ко мне.

— Открой.

Посмотрела сначала на футляр, потом на него.

— Что это?

— Открой.

Взяла футляр и распахнула его. На бархатке лежал браслет из белого золота с голубыми камнями. Я тут же его захлопнула и подвинула обратно Хану.

— Я не возьму это.

Он тут же подался вперед и посмотрел на меня исподлобья

— Чего это?

— Мне не надо платить за секс. Я не хочу подарки.

И решительно толкнула футляр к нему, а он вдруг усмехнулся в тот момент, когда я ожидала адского взрыва. Но рано расслабилась Хан вдруг поманил меня рукой.

— Иди сюда.

По телу прошла привычная волна страха. Когда он звал меня к себе обычно это заканчивалось тем, что он распластывал меня на столе и имел сзади. Растолкав в разные стороны тарелки или сметя их на пол. А я впивалась пальцами в скатерть и глядя в одну точку ждала, когда он кончит. И мне больше так не хотелось. Не хотелось возвращаться туда где боль и страх. Я попробовала что значит по-другому.

— Подойди ко мне, Ангаахай.

Я встала со своего места и превозмогая страх подошла к нему. Стала перед столом, глядя на мужчину сверху вниз. А он взял меня за руку и открыл футляр, достал браслет и надел мне на запястье. Приподнял мою руку, какое-то время рассматривая свой подарок. Потом поднял тяжелый взгляд на меня.

— У тебя нет драгоценностей. Так неправильно. Жена Тамерлана Дугур-Намаева должна быть вся в золоте. Или ты не любишь золото?

— Не в нем счастье, — ответила тихо, продолжая смотреть в его раскосые глаза. Он впервые разговаривал со мной… впервые, как с человеком.

— Счастье? — как будто это слово ему незнакомо.

— Да, когда человека что-то радует, заставляет улыбаться, ощущать …как будто он летит высоко в небе.

— Глупое ощущение.

— Нет. Это самое прекрасное ощущение из всех, что даны человеку. Как и любовь.

Все это время он держал меня за руку, а я не вырывалась.

— Ты была счастлива?

— Да. Была. Когда мама Света пекла мне малиновый пирог, или когда летом после жаркого дня начинался проливной дождь, или когда у меня появилась кошка.

— Или когда недоносок сделал тебе предложение?

И пальцы сдавили мое запястье с силой. А я судорожно сглотнула понимая, что очарование разрушено и зверь возвращается. Это было неожиданно и не была к этому готова.

— Когда он сделал мне предложение я не знала, что он подонок. И да тогда я была счастлива. Это было лживое счастье.

— А сейчас ты бы ему отказала?

— Он мертв.

— Если бы был жив. Сейчас ты бы отказала? Отвечай!

Глаза снова стали черными и страшными.

— Я бы сама лично его убила!

Черные брови в удивлении приподнялись. А я медленно выдохнула и накрыла его руку, сжимающую мое запястье своей рукой.

— Мне нравится браслет. Он очень красивый. Я буду его носить. Мне никогда никто ничего не дарил. Спасибо тебе.

Брови приподнялись еще выше, и складка между ними разгладилась, и он вдруг резко привлек меня к себе.


— Нравится?

— Да, очень.

Уголок губ приподнялся, а я вдруг заметила, что на его лбу отклеился пластырь и на коже засохла капля крови.

— Твоя рана. — потянулась и убрала волосы со лба, всматриваясь в раскрывшийся край рубца. — болит?

— Нет.

И вдруг ощутила, как его ладони легли мне на талию, опустились сбоку по ногам вниз, приподнимая платье, скользя по ногам, задирая подол вверх. Сердце замерло и тревожно забилось. Но ладони Хана двигались медленно вверх к моим бедрам. Он поднял голову и посмотрел мне в глаза.

— Боишься меня?

— Нет, — отрицательно качнула головой.

И стало жарко от этого взгляда, наполненного жаром, горящего и голодного до такой степени, что у меня мгновенно пересохло в горле. Я осмелела и села к нему на колено, продолжая перебирать его жесткие волосы и смотреть в глаза, чувствуя, как мужская ладонь гладит внутреннюю поверхность бедра.

— У тебя красивые волосы и… губы, — тронула его рот указательным пальцем, а он снова напрягся, нахмурился, но не отбросил мою руку, и я провела пальцем по его верхней губе и по нижней.

Ладонь легла сверху на кружево трусиков, и он горячо выдохнув хрипло спросил:

— Тебе нравится?

Кивнула, затаив дыхание и нагло взяв его за вторую руку положила ее к себе на грудь. Его рот приоткрылся, и Хан опустил взгляд на мое декольте, сдернул пуговицы одну за другой, обнажая кожу. И под его взглядом соски сильно сжались, увеличиваясь, твердея и болезненно заныв. Обхватил полушарие всей пятерней, а я потянула его за голову к себе, когда ощутила горячие мягкие губы у себя на соске вскрикнула и запрокинув голову изогнулась, подставляя грудь под его ласки, а когда приоткрытый рот Хана жадно сомкнулся на соске громко застонала и впилась пальцами в его волосы, тут же услышав его низкий стон в ответ.



— Мне нравится, — тяжело дыша и чувствуя, как сильно всасывает сосок и проникает под трусики пальцами, — мне очень нравится.

Поднял голову и посмотрел на меня пьяными глазами.

— Хочу чтоб кричала для меня. Будешь кричать.

Не спросил, скорее утверждал и я опять кивнула сжала его запястье.

— Буду… поцелуий меня, пожалуийста… Когда я буду кричать…

Настороженная, каждую секунду ожидающая, что он сорвется, дрожащая, как листья на ветру, в объятиях самого жуткого смертоносного урагана. Но движения пальцев осторожные, как будто продолжает изучать и ловить голодным взглядом реакцию. А я, как завороженная, сжираю его реакцию и оказывается нет ничего более сводящего с ума чем эти эмоции на грубом лице, в глазах, засасывающих меня своей глубиной и бездонным мраком.

— Ты горячая, — снова шепчет, — очень горячая.

От его шепота по коже рассыпаются мурашки, ее как будто тоненько режут осколками острого возбуждения неведомого мне никогда раньше. Этот тембр до неузнаваемости меняет его голос, делает низким, бархатным, завораживающим.

— Мне горячо, — очень тихо, протягивая руку и касаясь его губ снова, скользя по щеке, к сильной шее. Подо мной сама смерть, сам черт, которого боится каждая тварь, живущая в этом доме и вне его. И этот черт… ласкает меня.

Провел пальцами вдоль складок, и я тихо застонала, когда он задел клитор его лицо тут же исказилось в ответ на мой стон, а у меня по телу вспыхнули мелкие горящие искры, они обожгли нижние губы, кончики груди, заставив их сжаться намного сильнее. Хан накрыл ладонью мою грудь и сдавил сосок. В этот раз даже легкая боль отозвалась острым покалыванием внизу, между разбухших складок и даже у входа внутрь.

Его пальцы уже безошибочно нашли ритм, от которого меня начало трясти как в лихорадке и мои руки сжали его шею, а тело выгнулось назад. Осторожно спустился ниже, потрогал тут же сжавшееся отверстие, не пытаясь проникнуть вернулся назад, надавливая на бугорок, выдыхая сквозь стиснутые зубы, не спуская с меня горящего взгляда, а я держусь за этот взгляд и от какого-то странного нетерпения дрожит подбородок.

— Я… я тебе нравлюсь? — наклоняясь к его лицу, встречаясь своим поплывшим взглядом с его обжигающим и диким от страсти. — скажи мне, пожалуйста, что я тебе нравлюсь.

— Нравишься, — тихим рычанием, — Ты мне нравишься… Ангаахай.

Сжал затвердевший от возбуждения узелок двумя пальцами, наслаждение словно плетью протянулось горящим следом между ног. Закатила глаза и вздрогнула всем телом, сжимая бедрами его руку. Похоже на пытку, но она настолько сладкая, что хочется плакать, и я изнемогаю, растекаюсь патокой, превращаюсь в пластилин. Провел по чувствительному клитору еще раз, и я громко застонала, а он в унисон со мной, прижимая сильнее к себе, удерживая одной рукой за талию. Непреодолимо чувствую приближения той мощи, того огненного и сумасшедшего состояния от которого кажется можно умереть, накрывшего меня утром. Оно покалывает, как тонкими иголками там, где хаотично двигается его палец, и моя плоть такая твердая под ним, такая напряженная. Меня вот-вот взорвет. И чувствительность становится ярче, сильнее, обжигающей. И Хан не останавливается, вдавливая меня в себя, не сводя взгляда с моего лица. Сильнее. Быстрее. Я неожиданно для себя действительно закричала, когда меня пронизало невыносимо острым удовольствием. В этот раз оно было ярче, ослепительней. Низ живота свело судорогой оргазма и мое тело словно разлетелось на кусочки. Чувствую сокращения мышц влагалища и его пальцы уже внутри, как и в прошлый раз, и мне не хочется их вытолкнуть, не хочется, чтоб он останавливался. Они творят нечто немыслимое, они сводит меня с ума. Впилась ногтями в его шею, выгнувшись дугой, запрокинув голову назад. Не прекращая вздрагивать от наслаждения, сокращаясь вокруг его пальцев, не дающих передышки, продлевающие экстаз.

Замерла… а он жадно прижался губами к моей шее, спускаясь вниз к ключицам, к груди, покусывая, вжимаясь в меня лицом. Резко поднял и хотел развернуть лицом к столу, вместо дыхание громкие вылетающие со свистом рычащие звуки. Он на пределе. Его терпение лопнуло. Но я удержала его за руки, своими дрожащими руками и села к нему на колени лицом к лицу. Пауза в несколько секунд и я чувствуя, как дрожащий от напряжения зверь сдается, позволяет оседлать себя. Огромные горячие ладони лихорадочно задирают мое платье, но я снова их перехватила и склонилась к его лицу, не отпуская одичалый голодный и безумный взгляд.

— Я сама… пожалуйста. Я сама.

Смотрит исподлобья, но не мешает и когда я сама расстегнула ремень, его глаза расширились, а зрачки увеличились. Мои руки осторожно сжали его горячий член и сквозь стиснутые зубы раздался рык нетерпения.

— Я сейчас…, - прошептала приподнимаясь, удерживая его плоть, стараясь не думать о боли, не думать ни о чем. Отключить любые мысли о том, что это принесет мне страдания. — сейчас.

Направила в себя головку члена и медленно опустилась, сверху наблюдая как открывается его рот, как закатываются уже его глаза и слыша, как что-то трещит под его пальцами, и на пол летят крошки стекла. И… мне не больно. Там внутри все чувствительно, очень скользко и горячо. Ощущение наполненности запредельное, но не болезненное. Опустилась до конца, ощутив, как его плоть полностью вошла в меня, мой лобок коснулся его жестких волосков, и я замерла.

— Бляяяяядь, — он запрокинул голову, со свистом выдыхая и дрожа от нетерпения.

— Можно… можно я тебя поцелую?

Молчит тяжело дыша, так тяжело что его грудь ходит ходуном. Наклонилась и накрыла его губы своими, приподнимаясь и насаживаясь на каменную плоть, настолько напряженную, что мне кажется она сейчас взорвется. И в эту секунду он вдруг сдавил меня обеими руками, заорал мне в губы, жадно набрасываясь на них, проникая языком внутрь, сплетаясь с моим. И рывком насадил на себя еще и еще. Не давая вздохнуть, сминая мои губы своими, выдыхая в меня огненным дыханием. Но мне не больно несмотря на то, что толчки резкие, сильные… где-то внизу появляется сильное ощущение трения. Внутри. Не глубоко, спереди. Оно нарастает, и я сама подставляю губы под дикие поцелуи Хана. Пока он вдруг не заорал, запрокинув назад мою голову, впиваясь губами уже мне в шею, толкаясь быстро, мощно и очень глубоко, и я ощущаю, как внутри бьет его горячее семя, а мои руки обвивают его голову, прижимая к себе. Я даже двинулась вверх-вниз, инстинктивно… в каком-то первобытном стремлении усилить его удовольствие.

Мы так и застыли, сдавливая друг друга в объятиях и мои пальцы запутались в его волосах, а его срывающееся дыхание обжигало мне шею. Я гладила его волосы, какая-то ошеломленная, растерянная и впервые не ощущающая себя оскверненной, разорванной… скорее какой-то целой, ожившей. И очень-очень повзрослевшей.