Жизнь как роман

– А как же, все настоящие творцы сумасшедшие. Их мозги постоянно перегреваются от работы, постоянно на грани взрыва. Так что слушай внимательно, я задам тебе один-единственный вопрос, на который мне нужен один-единственный ответ.

Она поднесла к глазам Фантины, на расстоянии нескольких сантиметров, хирургический скальпель.

– Если меня не устроит твой ответ, пеняй на себя.

– Нет, убери это, умоляю!

– Заткнись! Я задаю вопрос: где ты прячешь мою дочь?

– Я Кэрри пальцем не тронула, Флора, клянусь!

Флора с нечеловеческой силой сжала ей горло и стала душить одной рукой, злобно рыча:

– Где ты прячешь мою дочь?!

На несколько секунд Флора ослабила хватку, Фантина уже стала восстанавливать дыхание, как вдруг писательница с криком нанесла ей удар скальпелем. Лезвие пробило кисть и пригвоздило ее к подлокотнику кресла.

Тишина была короткой. Потом раздался страшный вопль. С искаженным болью лицом Фантина уставилась на свою прибитую к креслу руку.

– Зачем ты меня ЗАСТАВЛЯЕШЬ так поступать? – спросила Флора.

Она вытерла пот со лба и опять порылась в медицинском чемоданчике. В этот раз на свет был извлечен скальпель с более коротким, но еще более острым лезвием.

– Эта игрушка пробьет тебе барабанную перепонку, а потом пошинкует тебе мозги. – Произнося эту чудовищную фразу, Флора вертела скальпелем перед глазами насмерть перепуганной издательницы.

– Опомнись… Возьми себя в руки… – лепетала Фантина, близкая к обмороку.

– Где ты прячешь мою дочь? – опять спросила Флора.

– Ладно, сейчас я… Сейчас я все тебе расскажу. Я скажу правду!

– Хватить обещать, говори уже! Где Кэрри?

– Она в гро… в гробу.

– Что?!

– В гробу, – повторила Фантина едва слышно. – На кладбище Гринвуд в Бруклине.

– Нет, ты лжешь!

– Кэрри мертва, Флора.

– Нет!

– Мертва уже полгода. И все эти полгода тебя держат в больнице «Блэкуэлл», потому что ты отказываешься это признать!





3.


От этих слов Фантины Флора сделала шаг назад и покачнулась, как будто ей всадили пулю в живот. Она зажала руками уши, не в силах слушать продолжение той правды, которой так страстно желала, которой так яростно требовала.

Предоставив Фантину ее судьбе, она сбежала по лестнице вниз и вышла в темноту. Ноги сами несли ее к высокому обрыву. Ночь была великолепной – прозрачной, ослепительной. Ветер рвал и метал, волны бились о скалы с оглушительным ревом. Перед ее глазами трепетали нестерпимые картины, которые она так долго отвергала.

В ее сознании разом прорвало все дамбы, воспоминания захлестнули ее последнее убежище, затопили тот крохотный клочок безумной надежды, который она до сих пор уберегала от потопа по имени «истина». Этот потоп уносил все, до чего добирался, рушил все мысленные заслоны, державшиеся целых полгода. Его напора не выдержал защитный механизм, раньше спасавший ее от ужасной реальности – собственной вины в смерти ее ребенка.

Добредя до края обрыва, Флора поняла, что сейчас прыгнет вниз, чтобы положить конец кошмарам, от которых у нее лопалась голова. После убийства собственной трехлетней дочери невозможна никакая форма жизни.

За несколько секунд до спасительного прыжка за ее спиной вспыхнуло янтарное сияние. Из круга света вышел человек-кролик в лакейской ливрее. В свете луны сияли его галуны и золотые пуговицы на алой ткани. У него была уродливая, еще более страшная, чем в прошлый раз, голова. У Флоры мелькнула мысль, что малышку Кэрри сильно напугало бы это зубастое чудище с вислыми мохнатыми ушами. Но испуг Кэрри был, наверное, неизмеримо сильнее, когда она падала с шестого этажа.

Кролик не пытался скрыть торжествующую улыбку.

– Говорил я вам: что бы вы ни сделали, конца этой истории вам ни за что не изменить.

В этот раз Флора даже не пыталась ему ответить. Она уронила голову. Ей хотелось, чтобы всему этому настал конец. Скорее бы! Кролик, довольный своей победой, загнал гвоздь еще глубже:

– От этой реальности вас всегда будет неудержимо рвать.

Сказав это, он протянул Флоре свою толстую мохнатую лапу и указал кивком на бурлившую далеко внизу стихию.


– Хотите, прыгнем вместе?

Флора почти с облечением согласилась и подала ему руку.





При свете дня




Моя Кэрри.

12 апреля 2010 года была чудесная погода, солнечная и ясная, как часто бывает в Нью-Йорке весной. Верная нашим привычкам, я пошла за тобой в школу пешком.

У нас дома, в «Ланкастер Билдинг» (Бэрри-стрит, дом 396) ты скинула ботиночки и обула свои любимые тапочки – розовые, с помпонами, подарок твоей крестной Фантины. Хлопая в ладоши, ты попросила меня включить музыку. Потом помогла выгрузить из стиральной машины белье и развесить его. Последовала просьба поиграть в прятки.

– Только не жульничать, мама! – поставила ты условие, провожая меня в спальню.

Я чмокнула тебя в носик, закрыла ладонями глаза и принялась считать – громко, не торопясь, но и не медля:

– Один, два, три, четыре, пять…

Помню, свет был в тот день какой-то нереальный. Квартиру, которую я так любила и в которой мы были так счастливы, заливало оранжевое сияние.

– …шесть, семь, восемь, девять, десять…

Прекрасно помню твои мягкие шажки по паркету. Я слышала, как ты пересекла гостиную, отодвинула кресло, стоявшее перед огромной стеклянной стеной окна. Все было так чудесно! Меня немного усыпляла жара и негромкая мелодия.

– …одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…

Никогда еще я не была так счастлива, как в этот последний год. Я обожала жить с тобой, играть с тобой, обожала наш маленький союз. В наши апокалиптические времена пресса полна пугающих репортажей и откровений супружеских пар о том, что ради борьбы с загрязнением окружающей среды и с перенаселением они сделали «осознанный» выбор – не иметь детей. Я уважала этот выбор, но следовать ему не собиралась.

– …шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать!

Я открыла глаза и вышла из спальни.

– Внимание! Я иду искать!

Больше всего на свете я любила эти наши с тобой мгновения. То, что у меня были эти мгновения, извиняет и оправдывает все остальное.

Придает всему остальному смысл.

– Под подушками Кэрри нет… И за диваном нет…

Внезапно по комнате прошелестело, как сквозняк, ледяное дыхание. Я последовала взглядом за солнечным лучом, скользившим по светлому паркету. Одна из широких стеклянных панелей окна была приоткрыта на уровне пола, на ее месте зияла дыра.

У меня разодрало болью живот, ком ужаса заткнул горло, и я потеряла сознание.



Дочь романистки Флоры Конвей погибла, упав с шестого этажа

«Ассошиэйтед Пресс», 13 апреля 2010 г.

Кэрри Конвей, трехлетняя дочь писательницы, уроженки Уэльса, Флоры Конвей, погибла вчера днем, выпав из окна шестого этажа «Ланкастер Билдинг». Вскоре после возвращения из школы девочка разбилась о тротуар перед зданием на Бэрри-стрит, Бруклин, где проживала с матерью с января текущего года. Получив тяжкие повреждения, она скончалась в машине «Скорой помощи».

По предварительным данным, окно, из которого выпала девочка, случайно осталось незапертым после работы в квартире службы уборки.

«На данной стадии расследования можно предположить, что это было трагической случайностью», – заявил детектив Марк Рутелли, первый полицейский, прибывший на место происшествия.

Флору Конвей в шоковом состоянии доставили в больницу «Блэкуэлл» на Рузвельт-Айленд. Отец девочки, танцор Ромео Филиппо Бергоми, в момент несчастья находился за пределами США.



Преступная небрежность Флоры Конвей

«Нью-Йорк пост», 15 апреля 2010 г.

Становятся яснее обстоятельства гибели малышки Кэрри Конвей.[…]

Как сообщила вечером в день драмы лейтенант Франсис Ричард, возглавляющая полицейское расследование, сотрудники департамента здравоохранения начали проверку административной стороны дела. Проводится проверка соответствия здания муниципальным градостроительным нормам. «Ланкастер», красивое здание на Бэрри-стрит, раньше служило складом при фабрике игрушек. До перестройки в роскошный жилой комплекс здание около тридцати лет стояло заброшенным.