Ночь на хуторе близ Диканьки

– Шо? – побледнела пожилая дивчина, видимо более всего способная к задаванию глупых вопросов.

– Как говорили латиняне, o tempora, o mores![5]

– Шо?!

– По моему, у вас серьезные проблемы. Вы всё время повторяете один и тот же вопрос.

– Шо?! – окончательно запуталась чернобровая дивчина.

Николя понял, что большего он всё равно не добьется, увы, есть такие ситуации, ничего не поделаешь, пора уходить. Молодой человек ускорил шаг, стараясь не слушать долетающие в спину матюки и пустые вопросы типа: «А шо такого? И що с того? Да ты хто, шоб мне тут? Куда пошёл, а? Иди сюда-а-а, подлюка, сволота, мерзота така-а!»

Возвращаться назад с дополнительными объяснениями действительно не имело смысла. Попытался предупредить человека (ну, допустим, ведьму), так вроде уже сделал доброе дело, чего там, не благодарности же дожидаться. Захочет, примет совет не высовываться, а нет, так пусть пеняет на себя, строгость нашего господина исправника широко известна на всю округу.

Да что округа, редко кто во всей Малороссии может сомневаться в его проницательном уме! Разве что сам пан заседатель, когда играет в карты на щелбаны с паном комиссаром под шинкарскую горилку и домашнее сало, мог бы многое рассказать о чертах его характера, но и тот не стал бы отрицать очевидного – вся нечисть боится бдительного начальственного ока, даже если обладатель оного лишь проезжает мимо на быстрой бричке в Полтаву.

Из кузницы слышался звонкий стук тяжёлого молота. Вакула, в отличие от верного приятеля, зарабатывал на хлеб по-библейски, в поте лица своего. В Диканьке живут простые люди, и та же Солоха нипочём не стала бы кормить сына-лентяя. Не говоря уже о том, что, для того чтобы посвататься к кареглазой дочери степенного козака Чуба, работящий Вакула должен был иметь немало грошей и крепкое хозяйство. Иначе тот ни за что на свете не отдал бы Оксану голоштанному кузнецу.

В наших украинских традициях даже питьё сивухи может быть подвигом, достойным всяческого одобрения, а вот лень никогда не почитается заслуживающей уважения у добрых людей. Ну, быть может, разве что старыми сечевыми запорожцами, и то если они не в походе…

– А, то вы, паныч, – на миг приподнял взгляд Вакула, опуская в зашипевшую воду раскалённую добела подкову. – Заходьте уже, сидайте! Яки новости, шо где и как твориться на белом свете?

– Ну… так чтоб касалось меня или тебя, вроде ничего.

– То и добре.

– А вот что касается твоей матушки, ну-у…

Вакула кротко вздохнул, возведя глаза к небу в мучительной скорби. Николя виновато пожал плечами.

– Та добивайте уже, – буркнул кузнец. – Тока побыстрее, я ж ще до бани сходить хотел, бо завтра праздник, а я за нашей беготнёю грязный, як дьяконова свинья!

– Не понял?

– Та воскресенье ж, святой день, церковный праздник…

– А-а! – Николя хлопнул себя ладонью по лбу.

Всё верно, по вере православной практически каждое воскресенье хоть какой-никакой, а церковный праздник. По чести скажем, что молодые парубки в храм Божий ходят не столько и не только помолиться да бухнуться на колени перед образами, но ещё и на красных дивчин посмотреть.

По сельским традициям нашим, когда ж ещё дочку нарядами разукрасить да с личиком, полным кротости, в люди вывести, как не на церковную службу? Там можно и на других посмотреть, и себя показать, а буде на то воля Господня, что ежели дочка хорошему жениху глянется… Ну, там уж дело житейское, главное – вовремя подцепить молодого козачка на крючок, а любая маменька знает, как сделать, чтоб дело выгорело и не сорвалось.

Хотя, если по чести задуматься, так какой же хлопец, парубок, козак или даже лицо духовного звания мужеского пола сможет не заглядеться на стройных девушек наших. Стоит такая красавица, глаза як вишни, щёки румяными яблочками, губы как мёд, так и тянет попробовать!

А сама наряжена в длинную сорочку белого полотна с вышивкой по подолу да рукавам, юбка расшита жёлтым да оранжевым, безрукавка украшена цветными узорами. Фартук с закладками и богатой каймой. На шее жемчуга или красные бусы, на голове венок с яркими лентами, а на ножках чудесные черевички на невысоком каблучке. А как восхитительно произносят красавицы наши при встрече своё певучее «добридень!»…

Ох, что-то заболтался я, простите великодушно, вернёмся же с поспешностью к героям нашей повести. Тем более что паныч уже поведал приятелю-кузнецу всё, что знал. И о грядущем визите в Диканьку властей предержащих, и о предполагаемой цели этого визита, и о том, каким образом в свете предполагаемых событий им обоим надлежит себя вести.

Вдруг господин исправник или даже пан коллежский асессор сочтёт справку, подписанную чёртом, как раз таки не оправданием, а доказательством того, что мама Вакулы ведьма? Тем более что божиться за обратное никто бы не стал. Ну а наши приятели знали наверняка – как есть ведьма!

– А може, ничего не буде? Може, ще пронесёт?!

– Как тебя в прошлом годе с неспелых груш пронесло? – кисло уточнил Николя, прекрасно понимавший, что за пани Солохой ниточка потянется до Вакулы и далее к нему самому.

Уж если господин исправник с коллежским асессором вцепятся в эту историю, то всенепременно дойдёт и до комиссара. По чьей командной воле частым гребнем будет прочёсана не тока сама Диканька и окрестные хутора, а быть может, и половина губернии. Тут уже рюмкой водки да салом не отбрешешься, поди, и целый свиной окорок не спас бы ситуацию.

– Ох и шо-то я ничего не розумию, – честно признался кузнец, устало опускаясь на узкую скамью у стены. – Шо мы, зазря до пекла за справкой ходили, а?!

– Не знаю.

– А хто знает? Вы ж у нас образованный, наукам обучены, на латыни балакаете, як немец. Та придумайте уже чего!

Молодой человек крепко задумался, но, по совести говоря, ничего толкового так и не шло в голову. Однако, с другой стороны, общеизвестно, что если сам не можешь решить задачу, так стоит прислушаться к мудрому совету более опытного человека. Ну или не человека, выбирать особо не приходится.

– Байстрюк нам более не товарищ. К запорожцу Пацюку я лично ни ногой. Панночка со старой мельницы тоже нам не помощница. Остаётся…

– Ой, не томите уже!

– Хорошо, не буду. Как думаешь, а тот чёрт, что у твоей мамы в полюбовни… Извини, у твоей мамы в приятелях, к ней ещё захаживает?

– От ночью и подивимся, – выпуская пар из ноздрей, не сразу согласился Вакула. – А сейчас я до бани. Вы со мной?

– Отчего ж нет, – пожал плечами Николя. – Полотенце найдётся?

– Пошукаем у мамы в хати.


Да и не сказать, кстати, чтоб искать пришлось долго. Крайне любезная пани Солоха, просто сочащаяся материнской любовью, так что Николя, образно выражаясь, даже слегка забрызгало, с превеликой охотой выдала им не только полотенца, но ещё и две пары сменного белья, добрый кусок дегтярного полтавского мыла, а берёзовые веники были заготовлены ею ещё с весны.

– Тока щоб вы недолго там, хлопчики. Мне, поди, тоже в баньку лишний раз сходить не грех.

– Ну нам оно и не к спеху, – тут же уступил Вакула. – Идите первой, мамо, а мы подождём.

– Та що ж вы будете ждать? До ночи, чо ли? Я ж так казала, сама долго париться люблю. Идите вы первыми!

– Нет, нет, – осторожно поддержал друга Николя. – Ваш сын прав, мы уступим.

– Та говорю ж, идите!

– Идите вы!

– Да идите вы вже знаете куда?! – рявкнула прекрасная Солоха, и на миг в голосе её прорезались нотки досады. – А ну пишлы до бани! Оба! И щоб до ночи вас там духу не було! Я… я… может, без спешки париться люблю, в пене, при свечах, и не одна…

– А с кем? – тихо спросили товарищи.

– А… а з горилкой! Щоб вам прямо тут пусто было, щоб у вас уши опухли, щоб на вас сзади возом с солью ударило, щоб вам такая тёща попалась, рядом с которой я просто ангел з крылами!

В себя Вакула и Николя пришли уже за хатой, у дверей глинобитной баньки с предбанником и кособокой трубой.

– Чую, беда, паныч.

– Согласен. Что-то очень уж темнит твоя маменька.

– От то ж, – мрачно покачал головой Вакула. – И шо мне робить? Як можно человеку жити, коли у него мамонька ведьма?!

– Со справкой о невинности, – весомо напомнил педантичный гимназист.

– Об чём?!

– Прости, неточно выразился. Я имел в виду, что у неё есть бумага о том, что она не ведьма. По крайней мере, в сугубо юридическом плане. Как думаешь, чем твоя мама намерена заняться сегодня в бане?

Вакула сжал кулак и поднёс его к носу друга.

– Даже не думайте, паныч.

– Дурак, я не о том, чтоб подсматривать, – старательно обиделся Николя, хотя сам именно на это и надеялся. В целях чисто научного эксперимента, разумеется. – У меня другие предложения.

– Ну? – После недолгого размышления кузнец опустил кулак.

– Ну, раз она так настаивает, что именно ночью ей надо было быть в бане, так давай ночью там будем мы!

– И ежели кто мыслил себе на огонёк забрести та оселедец прополоскать аль ещё чего грешного, так мы ему за то и холку намылим, и с заду напарим, – широко усмехнулся Вакула, мстительно сведя брови. – От то дело! От за шо я вас люблю, паныч Николя, так то за редкий ум и верность товариществу!

– Да брось. Всё в порядке. Мне и самому жутко интересно, кто придёт ночью в баню.

– Та небось тот же чертяка со свиным рылом и тонкими копытами, як у стрекулиста…

Николя не ответил, лишь улыбнулся про себя. Ему было совсем не столь очевидно, что прекрасная пани Солоха ждёт именно чёрта. А может, ждёт, но кого-то другого, может, чёрта, да не этого, кстати, может, даже не одного, а?

Тихо посовещавшись и договорившись о том, кто и что будет делать, друзья обнялись на прощанье (все же прекрасно понимают, на что способна обиженная женщина, тем паче натуральнейшая ведьма, хоть и со справкой) и разошлись в разные стороны. Вакула взялся топить баню, а Николя отправился к нему в кузню за цепью и мешками.

Ну, чтоб было чем связать этого неведомого бисова сына да во что его с копытцами упаковать. Страха перед неведомым в их сердцах и не мелькало. Да и чего убоится козак? Неужто чёрта лысого или собственной маменьки?! Да и не таких видали, как говорится, а зазря шаровары не пачкали, труса не праздновали, сдаваться не умели, зато в ответку били от души!

В кузне Николя вынул щепку из засова, большего замка и не требовалось, никто во всей Диканьке не рискнул бы спереть у кузнеца хоть гвоздичек. Да если, к примеру, проезжал бы мимо знатный польский пан или, чего хуже, пан коллежский асессор, который, между нами говоря, завсегда думает, что уж ему-то везде всё позволено, и то не посмел бы посягнуть на кузнецов молот. Даже если б каким-то чудом и сумел его поднять.

– Мешок, мешок, мешок, – бормотал себе под нос молодой человек. – Вот ведь не сказал точно какие, когда у него тут этих мешков, как у цыганки юбок! Эх, ну что поделаешь…

Он высыпал из двух больших мешков уголь прямо на пол, аккуратно сложил их ещё в один, относительно чистый, туда же сунул уже проверенную в деле длинную цепь, пару молотков и зачем-то, бог весть, ещё одну толстую новенькую подкову. Вновь заперев дверь той же щепочкой, молодой человек поспешил ко двору дражайшей Солохи.

Солнце уже клонилось к закату, заливая мир оранжевым золотом, с превеликой щедростью даря его даже самым бедным хуторам и хатам. Скоро в изумрудном небе вспыхнула первая серебряная звёздочка, за ней вторая, третья, и к полуночи всё вокруг укрылось живым серебром, прохладным и нежным. Спите, добрые люди, отдыхай светлая земля наша, и пусть сам покров Богородицы хранит ваш сон…

– Ох и где ж вас так долго черти носили, паныч Николя?! – с укором обратился кузнец к подоспевшему приятелю. – Маменька вже три, а то и четыре разу з хаты выбегала. Ругается, як столетняя ведьма, шо мы з вами до сих пор не помытые!

– Вот мешки, вот всё необходимое. Я на крышу, ты у двери?

– Добро! Та не переверните же. – Вакула взял другое деревянное ведро, полное золы и пепла из печки. – Храни вас Бог, паныч.

– Аналогично.

– Шо?!