Обрыв

— Немного? — совсем о другом, раздвигая пальцами складки, дразня их кончиком языка и содрогаясь всем телом от ее вкуса. — Или сильнее?

— О даааа, — застонала, упираясь одной ногой мне в плечо, раскрываясь, подставляясь ласкам, а я погрузил язык в сочную мякоть, ударяя им, отыскивая клитор, чтобы обхватить губами, нежно потягивая и облизывая быстрыми движениями вверх и вниз. Как она любила… особенно сбоку, где чувствительней всего. Дааа, малыш, я знаю все секреты твоего тела. Громко стонет, извивается, невольно трется о мой язык, держит сильно за волосы, и я трясусь весь от бешеного желания взять ее сейчас, войти членом в подрагивающую дырочку и… но я вначале хочу судорог. Хочу много сладких судорог ее оргазма. Хочу ощутить, как будет дергаться ее сладкий бугорок, заласканный моим языком и губами.

И вот они, эти хаотичные движения, эта дрожь по всему ее телу и ускоряющиеся стоны, более короткие и прерывистые. С ума сводящая власть над ней. Полнейшая в этот самый момент, когда ее наслаждение зависит только от меня.

Закричала, и я содрогнулся всем телом от этого крика и от того, как забилась в моих руках, как сладко ощущать спазмы губами, вылизывая всю промежность, пожирая ее соки, продлевая наслаждение короткими ударами языка по твердому узелку.

Поднялся с колен и снова ее к парапету, наклоняя вперед, одной рукой расстегивая ширинку, а другой удерживая под ребрами, жадно впиваясь в ее рот, отдавая ей ее вкус и пожирая ее стоны. Озверел от дикого желания, от невыносимой животной страсти.

— Нет… Максим, нет.

Удерживает, пытается увернуться, вертит ягодицами, а меня уже трясет от дикого желания войти. Скулы сводит. Я рычу, скалюсь, стараясь услышать это проклятое нет и не водраться прямо сейчас.

— Доверяй мне, прошууу, Максим… доверяй. Хочу свободы… немного, пожалуйста.

А я уже все. Я сам не свой от близости ее мокрой дырочки к моему вздыбленному каменному члену, которым я трусь о ее ягодицы и сейчас спущу прямо на них.

— Нет. Никакой свободы, малыш, — не выдержал и погрузил в нее пальцы, самые кончики, растягивая для себя, поддразнивая у самого входа. Мокрая. Бл*дь, какая же она мокрая. Там ведь все еще подрагивает, и я хочу туда на всю длину. О дьявол, я сейчас с ума сойду. Пытается удержать меня от вторжения, закинула руку, цепляется за мою шею.

— Пожалуйста, Максим… это ведь так ничтожно мало. Просто доверие.

И прогнулась, а мой член уперся прямо туда, где пальцы растирают вход в этот адский рай ее тела. Она схватила его ладонью, удерживая, и я засипел ей в затылок, вцепился зубами в плечо. Я сейчас кончу ей в руку, маленькая ведьма сорвала мне все тормоза.

— Твою мать… хорошо… иногда… может быть… Малыш, я сейчас это сделаю насильно. О дааа, блядь, да. Дашааааа.

Одним толчком до самого паха, глубоко настолько, что она подалась вперед, но я удержал и толкнулся еще раз, закатывая глаза и заходясь хриплым стоном. И меня сорвало, я долбился в нее на дикой скорости, удерживая за шею, а второй рукой под грудью, склонив над самой бездной и чувствуя, что не продержусь и несколько минут. Меня раздирает от похоти и адского желания. Впервые не дождусь ее оргазма… не могу. Хочу взорваться в ней. Потянул к себе и накрыл ее рот губами, разворачивая лицо, удерживая за скулы пятерней и ощущая, как накрывает, как оргазм стягивает кожу, чтобы потом ударом огненной плети сорвать меня в ослепительный взрыв такой силы, что я заорал ей в рот, изливаясь в ее тело, закрыв глаза и кусая ее губы, чувствуя, как она целует меня, как восторженно целует мой широко раскрытый в вопле оргазма рот.

Немного отошел, открыл глаза и посмотрел пьяным взглядом в ее глаза.

— Бесчестный прием, маленькая. Наглый и очень подлый.

— У меня хороший учитель.

Улыбается, и я нежно целую ее губы, все еще подрагивая в ней. Эта девчонка вьет из меня веревки.

— Я еще не всему тебя научил…

— Научишь?

— Обязательно.





ГЛАВА 3. Дарина




Каким неуклюжим становится человек, когда он любит по-настоящему. Как быстро слетает с него самоуверенность. И каким одиноким он себе кажется; весь его хваленый опыт вдруг рассеивается, как дым, и он чувствует себя таким неуверенным.

(с) Ремарк



И все изменилось. Все стало не таким, как раньше. Я словно родилась заново и открыла глаза. Я никогда не ведала, что такое счастье, и представление не имела, что значит в полной мере чувствовать себя ослепленной этим самым счастьем. Максим позволил мне расправить крылья и взметнуться ввысь в небесную синеву его глаз и нашего общего безумия. И я потерялась. Я растворилась в этом небе и перестала думать о том, что падать будет не просто больно, а смертельно.

Я растворялась в нем, впадая в зависимость от синих глаз, от дерзких прикосновений, наглых слов-касаний, безумно властных поцелуев. И я, о даааа, поверила, что так и было всегда. Не могло не быть. Я не могла его не любить. Чувства к нему подобны урагану, цунами, неуправляемому стихийному бедствию, как и он сам. И я переставала быть собой и отдельной от него личностью. Я становилась неотъемлемой частью него. Максим порабощал и подавлял своей властностью, он рушил стены между нами, стирал все грани дозволенного. И я физически и морально чувствовала, как много он отбирает у меня. Эгоистично, жадно, безжалостно, и… и отдает в десятки раз больше, настолько много, что меня шатало от свалившегося на меня сумасшествия. Разве я имела до этого хотя бы малейшее представление о любви? Никакого. Я даже понятия не имела, какая она на самом деле. Зато теперь этот ненормальный псих, мой муж, показал мне в полной мере, что это значит — быть по-настоящему любимой. Он был самим Богом или Дьяволом. Ему подвластно буквально все, и я с ним превращалась в ненасытное и дикое животное, жадное до секса. У меня все ломило и болело, когда в то утро он прижал меня к себе, растерзав мою плоть.

И я никогда не думала, что мужчина может быть столь трогательно нежен с женщиной и при этом давать ей ощутить эту нежность, невыносимо болезненную и утонченную, как тонкие края папиросной бумаги, которые режут пальцы и оставляют невидимые, но очень ощутимые порезы. Так и он оставил их на моем теле и в моей душе. Ни с кем другим и никогда так не будет. Никто не сможет любить меня, как этот Зверь.

Я уснула на нем, убаюканная биением его сердца и прикосновениями к своей спине, волосам. Он что-то шептал, очень тихо, а меня обволакивало сном. Я засыпала под этот шепот. Даже не разбирая слов, я понимала, что меня продолжают ласкать.

Когда я проснулась, Макс даже не изменил позу, я по-прежнему лежала в его объятиях. И мне не хотелось просыпаться. Сладкий плен, невыносимый и такой желанный. Я надеялась, что сейчас он такой, каким был со мной раньше, и если это правда, то, черт возьми, разве могла быть на этом свете женщина счастливее меня? Или же он не просто лжец, а редкая сволочь, умеющая перевоплощаться, химера. Но я не верила, что это так. Не мог человек настолько притворяться, не мог давать настолько много, при этом играя в какую-то игру. В каждом его жесте, взгляде жила любовь и нежность ко мне. Они были осязаемы физически. И похоть. Адская страсть и дичайшая похоть. Он показывал мне все оттенки этой похоти, этой страсти. От самой грязной и безобразной, до нежной и чистой. И я млела от его улыбки. Какой же разной она могла быть. Могла больно ранить, а могла заставить сердце трепыхаться от счастья.

Когда он улыбался, я задыхалась от переполнявших меня эмоций. И еще… я перестала его бояться. Я теперь не верила сама себе, что когда-то могла его бояться. Разве эти руки могли причинить мне боль. Они прикасались ко мне, как к крыльям бабочки днем, и мяли, рвали и заставляли извиваться все мое тело от грубого наслаждения ночью. И я понимала, что ничего другого мне не надо. Что я жажду именно этого. Что мне нужна его грубость, его власть и неистовость.

Ведь он знал мои тайные желания, мои фантазии и воплощал их наяву. Нежность проявлялась в его отношении ко мне… Пролежать шесть часов, пока я спала, принести мне завтрак, забрать с собой. Я не верила, что действительно имею над ним такую власть, как говорил мне Дима.

Тут же вспомнился звонок ему. Это был первый раз, когда мне удалось избавиться от постоянной слежки и надзора. И я рискнула… я позвонила. Но позвонила, чтобы сказать, что больше не участвую ни в каких играх. Пусть не рассчитывают на меня. Я не стану им помогать и доносить на своего мужа.

Но мы не успели поговорить. Я услышала голос Макса. Как же быстро он меня хватился и еще быстрее нашел. Я с трудом сдержалась, чтобы не вздрогнуть. На секунду снова почувствовала вспышку паники, но, когда он обнял меня, так порывисто, так взволновано, сердце стало биться настолько быстро, что я забыла о страхе. Дима попросил об одной единственной встрече. Сказал, что это очень важно и что больше он не побеспокоит меня. Едва я успела стереть исходящий, как Макс вышел на крышу. И мне стало не по себе… не по себе, что я ему лгу, что у меня есть от него секреты.


Боже, это все происходило со мной? Неужели это я стонала и кричала от дерзких ласк моего мужа. Неужели это со мной он рычал от страсти, врываясь в мое тело, переклонив меня через перила, и высота, и опасность лишь обостряли мои чувства.

И я хожу на носочках по краю обрыва, смотрю вниз на торчащие из земли колья с заостренными концами и понимаю — один неверный шаг, и все мое тело проткнет насквозь этими штырями.

И мне уже не казалось, что Максим — это и есть тот монстр, о котором мне говорили, что он избил меня и изнасиловал, что наша дочь зачата именно в ту жуткую ночь и что я… что я его простила за все его издевательства и измены. Нет, я могла простить. Но мне не верилось, что все это было.

Возможно, я горько ошибалась… Но разве в тот момент, когда его пальцы утонченно ласкали мое тело, а губы шептали мне самые грязные непристойности, я могла думать иначе? Разве хоть кто-то будет так любить меня, как он? Я уже не сомневалась в его любви. Но не задумывалась, что такая любовь может принести мне. Не задумывалась, что если он столь безумно любит, то насколько он может ненавидеть? Но какая женщина устоит перед этим сумасшедшим маньяком? Он ведь искушает, как дьявол, и берет, то как дикое животное, то как опытный и искусный соблазнитель. Один только взгляд, и у меня уже подгибаются колени и сочится влага между ног. Я знаю… что каждая, кто побывала в его постели, уже не сможет его забыть. И я ревновала. Одержимо и исступленно ревновала ко всем женщинам в его прошлом, ко всем, на кого он смотрел и трогал, ласкал, брал и говорил хотя бы десятую долю того, что говорил мне.

Я хотела, чтоб он был моим. Принадлежал только мне. Так же хотела, как и он жаждал моей полной принадлежности ему. И я знала, что не стану его предавать. Не стану помогать Диме и их организации. Это они меня использовали… мое состояние, чтобы достать Макса. И я ни за что не поверю, что мой брат или Максим пытают кого-то и держат в плену или угрожают чьим-то детям. Это наглая и грязная ложь.

Я знала, что счастье можно чувствовать, но я не могла предположить, что его еще можно ощущать, видеть, трогать и пропускать через себя. Я перестала принадлежать сама себе. Скорее, я стала невесомой частичкой того, чем является счастье. И я ощущала себя совершенно сумасшедшей идиоткой. Голос разума, доводы рассудка. Да что это такое в сравнении с любовью?

Я превратилась в оголенный комок нервов, обнаженных лишь затем, чтобы подрагивать от страсти.

Никакого стыда и никаких запретов. Можно все, а что нельзя, то не просто можно, а еще и нужно. Я впадала в рабскую зависимость от его голоса, взгляда и еще больше от его прикосновений. О как же он умел касаться, вкладывая в самое невинное поглаживание пальцами такой дикий смысл, что у меня от возбуждения проступали капельки пота на лбу. Я забыла о страхе, я не вспоминала о том, кто он, каким был до меня и почему я так раньше его боялась. Разве это имело значение? Никакого. Прошлого нет. Есть настоящее, в котором я до неприличия счастлива, в котором я засыпаю на его плече и просыпаюсь от его поцелуев. Я влюбилась.

Да, я просто влюбилась в собственного мужа, и меня от этой любви трясло, как в лихорадке. И кто узрел в нем жестокость? Это ведь шутка? Где он жестокий? Он же обожает нашу дочь и возится с ней часами, он позволяет ей раскрашивать себя фломастерами и делать маленькие хвостики на своей густой шевелюре, а я разрываюсь от дикого хохота, когда вижу все это безобразие, а потом Тая идет ко мне… с тем же арсеналом и домой мы оба едем, как после индейского карнавала или посещения салона тату с ненормальным и больным на всю голову мастером.

Мои дни были более чем насыщены. Мы проводили много времени с нашей дочерью, потом ехали в его офис, вылетали за границу на какие-то конференции и встречи, потом опять к дочке и домой.

И я наслаждалась тем, что мы столько времени проводим вместе… иногда до абсурда ревновала его к коллегам, к ноутбуку, к его секретаршам или каким-то официанткам. Мне казалось, они все истекают слюной, глядя на него… даже хуже — я была уверена, что мне не кажется. За таких красивых мужчин нельзя выходить замуж, иначе можно свихнуться от ревности.

Мне вдруг казалось, что у него с ними что-то было. Ведь могло, пока я была без сознания в коме? Могло. Кто мог устоять… если Зверь посмотрит своим умопомрачительным коронным взглядом и хрипло прошепчет у самой мочки уха:

"Я хочу залезть под твои трусики пальцами и проверить, насколько ты станешь мокрой, когда они войдут в тебя".

Я знаю, что никто не устоял бы. Знаю, и все.

Но я — наивная дурочка… я думала, что все просто, что Дима оставит меня в покое. Ведь я сказала, что не могу с ним встретиться, не могу и не хочу участвовать в их операции. Я заинтересованное лицо. Я жена. Но я недооценила этих людей, недооценила их интерес в моем участии и на что они готовы пойти ради этого.

Я помню тот день, когда получила еще одно сообщение от Димы. И я уверена, что оно не от него, а от его начальника. Там было написано, что если я не встречусь с ними, то мою семью ожидает самая настоящая казнь.

Никакого суда и следствия, нас просто уничтожат. И срок мне дали неделю.

У меня пляшут перед глазами буквы этой смски. Именно они разделят нашу жизнь на "до" и "после"… именно они лишат меня счастья.

"Если через неделю вы не найдете возможности встретиться, то я вам гарантирую — вашу семью уничтожат. И способ будет самым банальным, какой только можно придумать. Никакого суда и следствия, у нас совсем другие возможности и полномочия. Хватит играться. Мы ждем вас по указанному адресу. Будете готовы — отправите смс на этот номер. Отсчет по дням пошел. И если надумаете рассказать вашему мужу или семье, мы начнем зачистку с вашей милой дочери. Она ведь выходит с няней на прогулку в четыре часа дня?".





ГЛАВА 4. Дарина




Любовь чудесна. Но кому-то из двух всегда становится скучно. А другой остается ни с чем. Застынет и чего-то ждет… Ждет, как безумный…

(с) Ремарк



Максим не нарушил свое слово о свободе. Я ее получила в той мере, в какой вообще могла на нее рассчитывать. И именно с этого момента пошел обратный отсчет до полета в самое пекло, откуда никто из нас уже прежним не вернется.

Первая моя встреча с Дмитрием состоялась, когда я заехала на заправку и забежала там в женскую комнату, единственное место, куда охрана не сунется следом за мной. Дима ждал меня там, в кабинке. Мне хотелось наброситься на него, выдрать ногтями его глаза… Трусливый ублюдок говорил, что у него нет выбора и на него давит начальство, что они страшные люди и пойдут по трупам, лишь бы выслужиться перед правительством, а он всего лишь подневольный раб и сам дорожит своим местом и своей жизнью. Но я не верила ни единому слову. Он лгал. Я знала это, чувствовала, видела по глазам.

— Даша, мне ничего особенного не надо. Ничего такого, что заставит тебя сильно рисковать. Куда едут, с кем перезванивались. Наш человек у них, и нам бы знать, что именно он говорит под пытками, сдал ли важную информацию.

— И как я это узнаю? Как?

Меня срывало на истерику. Я не знала, как мне поступить, мне было страшно. Я действительно боялась этих людей. Если им даже сейчас удается обходить прослушку и охрану Максима, то они способны на самые ужасные вещи.

— Находись рядом, прислушивайся, посмотри у него в компьютере. Он доверял тебе всегда и будет говорить при тебе.

— Я не могу… это ужасно. Ты не понимаешь? Он мой муж. В чем бы вы его не подозревали. Я не… не стану этого делать. Не заставляй меня.

Дмитрий сделал шаг ко мне и сжал мое плечо.

— Сделаешь, Даша. Иначе его просто уберут. И его, и дочь твою, и тебя. Расстреляют вашу машину, например, или выкрадут ребенка, пока вас нет дома. Пока что никто даже не задумывался об этом… никто не хотел причинять вред маленькой девочке. Но ты думаешь, ваши стены надежны? Думаешь, среди охраны Воронова нет моих людей? Полиция будет с нами заодно. Ты уверена, что шайка твоих родственников справится с системой? Мы вас везде достанем.

На секунду у меня перехватило дыхание от понимания, что они еще не следят за нашим ребенком, они не знают, что Тая живет не с нами. Или… или это было не столь важно. А может, наоборот — знают, что мы хотим забрать ее домой. Господи. Почему это происходит со мной и именно сейчас?

— Ублюдок… какой же ты ублюдок. Как ты можешь так… как?