Обсидиановая комната

– Я раскрыл перед тобой свое сердце, Констанс, – продолжал он, и в его голосе неожиданно зазвучало волнение. – Теперь ты знаешь все. Я тебе никогда не говорил, но я надеялся, что со временем мы смогли бы оба принимать эликсир, принимать его снова и снова. Теперь, когда я знаю точную формулу, мне удалось не только повернуть вспять твое неестественное старение. В сущности, я могу вечно сохранять тебя молодой. Мы оба можем оставаться молодыми, упиваясь друг другом. И это еще не все: к нам здесь, в этом самом особом из всех мест, может присоединиться наш сын. Он заслуживает того, чтобы быть с нами. Несмотря на то что ты говорила прежде, он всего лишь ребенок. Маленький мальчик. Ему требуется нечто большее, чем быть знаковой фигурой, объектом поклонения. Ему нужны родители. Здесь мы сможем забыть наши трудные, мучительные прошлые жизни и обратиться к будущему. Разве это не прекрасное видение?

Эхо разносило его умоляющий голос по тускло освещенному пространству куба.

– Если все это правда, – сказала Констанс, – если та жизнь и в самом деле осталась позади, если все эти предметы не более чем хроника прошлых деяний прежней жизни… то почему ты так быстро увековечил это? – Она показала на некролог.

Диоген перевел взгляд с нее на витрину. Мгновение спустя он опустил голову.

– Я так и думала. – Она развернулась, чтобы обойти его.

– Постой! – взволнованно сказал он, догнав ее у ведущей на мостки двери, которую она уже открыла. – Постой. Я тебе докажу… представлю самое убедительное доказательство. Я прямо сейчас приведу в действие взрывное устройство и взорву пластит. Превращу этот музей в кратер. Ты сама это увидишь с безопасного расстояния.

Констанс остановилась на мостках, глядя вниз на темную воду. Диоген снова заговорил у нее за спиной.

– Какое еще доказательство я могу тебе дать? – тихо спросил он.





64




Констанс долго смотрела на Диогена. Она видела капельки пота, выступившие на его лбу, отчаянную мольбу в его глазах, последнюю, слабую искорку надежды, похожую на единственный красный уголек погасшего костра.

Пора наступить на этот огонек.

– Доказательство? – спросила она. – Ты дал мне все необходимые доказательства твоей любви. – Последнее слово она насытила иронией. – Пожалуйста, устанавливай таймер. Я с удовольствием посмотрю, как все тут взлетит на воздух.

– Я сделаю это. Для тебя.

– Не убеждена, что ты сможешь вынести уничтожение дорогих для тебя воспоминаний. Теперь ты видишь, – прошептала она с притворной теплотой, – насколько хорошо мы понимаем друг друга? Это правда: мы похожи, очень похожи. Я понимаю тебя, а ты, Диоген, понимаешь меня.

Диоген побледнел. Она поняла, что он и в самом деле вспомнил, как говорил ей в точности эти слова в тот момент, когда соблазнял ее четыре года назад.

А потом она произнесла по-итальянски строчки стихотворения, которые он нашептывал ей в уши, укладывая на бархатные подушки дивана:

Ei s’immerge ne la notte,

Ei s’aderge in vèr’le stele…[46]





Когда Диоген услышал эти слова, его разноцветные глаза потеряли всякую окраску. Она загасила последнюю искорку надежды и ощутила метафорический хруст уголька под каблуком.

Его лицо начало меняться, черты постепенно исказились в жуткой гримасе веселья. Сухой, дробный, мрачный смех сорвался с его губ, он все продолжался и продолжался – как нечто шелестящее, захлебывающееся.

– Значит, этого не будет, – наконец произнес Диоген, отирая рот. – Я был обманут. Я, Диоген, был полностью облапошен. Похоже, я все еще в поисках честного мужчины или женщины, в зависимости от обстоятельств. Браво, Констанс! Какое представление! Твоя способность к жестокости превосходит даже мою. Ты оставила меня ни с чем. Ни с чем.

Настала ее очередь улыбнуться:

– Ну, кое с чем я тебя все же оставляю.

– И что же это?

– Эликсир. Прими его – и ты сможешь прожить долгую, долгую жизнь.

Они молча смотрели друг на друга.

– Мы здесь закончили. – Констанс отвернулась. – Отведи меня на катер, пожалуйста.

– Встретимся у катера, – сказал Диоген хриплым голосом. – Мне нужно сделать кое-что. В этот… – Он вдруг легкомысленно рассмеялся. – «…В застенок этот, вечный и огромный, пусть с ужасом глаза твои глядят… Пусть с ужасом глаза твои глядят…»[47]

Закрыв уши при этих словах, Констанс повернулась и пошла по кромке цистерны, а потом вверх по лестнице, в темноту.

Диоген не последовал за ней. Она не боялась повернуться к нему спиной: несмотря ни на что, его любовь к ней все еще была слишком сильна и он не смог бы причинить ей вред. А кроме того, она не очень ценила свою жизнь.

Констанс надеялась, что он приводит в действие взрыватели. Такой музей, физическое воплощение редкой душевной болезни, не должен существовать. Констанс уничтожила его будущее, а Диоген теперь пусть уничтожит прошлое. Хватит ли ему силы духа совершить это – вопрос пока оставался открытым.

Она прошла по тропинке через платановую и мангровую рощи к длинной полосе берега. В дальнем ее конце в вечернюю воду, темно-синюю в сумерках, уходил пирс. Теперь, когда все закончилось, Констанс чувствовала глубокое очищение, но в то же время и пустоту. Ее жгучая ненависть, ее жажда мести прошли, а вместо них осталась зияющая пустота. Какой теперь будет ее жизнь? Что она будет делать? На Риверсайд-драйв она никогда не вернется – после смерти Алоизия об этом не может быть и речи.


Ее мысли были прерваны хрустом веток под чьими-то ногами. Констанс повернулась, и в этот момент из мангровой рощи неожиданно появилась молодая женщина, невысокая, жилистая, с ниспадающими светлыми волосами. Женщина молча и целеустремленно шла на Констанс с ножом в одной руке и пистолетом в другой, ее лицо было искажено жаждой крови.

Захваченная врасплох, Констанс попыталась уклониться от нападения, но опоздала. В вечернем свете сверкнул нож, разодрал на ней платье и обжег ребра, словно прикосновение раскаленной кочерги. Констанс вскрикнула и, повернувшись, махнула растопыренной пятерней, пройдясь по лицу девицы, а та проскользила по песку и кинулась на нее с поднятым пистолетом.





65




Солнце опустилось за горизонт, и быстро стемнело. Небольшой каяк тускловато-оливкового цвета появился из-за Джонстона и пустился по мелководному каналу длиной в полмили. А. К. Л. Пендергаст с веслом в руке направлял каяк в сторону группы мангровых островов близ юго-восточной оконечности острова Идиллия. Каяк скользил по воде, а Пендергаст боролся с веслом, стараясь найти нужный ритм, чтобы двигаться без плеска и опасности перевернуть лодку. Стоял тихий ноябрьский вечер, низко над водой летали цапли, их крылья производили звук, похожий на шуршание шелка.

Он знал, что времени у него очень мало; два вертолета спецназа из военно-морской базы в Ки-Уэсте появятся менее чем через двадцать минут. Пендергасту не удалось убедить Лонгстрита в том, что его массированная атака не будет эффективной против такого человека, как Диоген, что это только вынудит того использовать все свои ресурсы. И в конечном счете это может закончиться смертью Констанс, независимо от того, кто она в этой ситуации – заложница или пособница. Пендергаст мучительно страдал, оттого что он не знает о ее душевном состоянии, но не сомневался, что она, помимо всего остального, психически неуравновешенна. По этой причине Пендергаст незаметно исчез во время планирования операции и «реквизировал» гоночный катер, причаленный к пристани в гавани Саут-Бич. У катера был корпус из углеводородных волокон и пара двигателей, которые на спокойной воде могли развивать мощность в тысячу лошадиных сил и скорость до девяноста узлов. На Аппер-Шугарлоуф-Ки он обменял его на каяк и тропический гидрокостюм в одном из нескольких прокатных заведений, несмотря на то что к этому времени они были уже закрыты. Проблема состояла в том, что он никогда не плавал на каяке, а эта чертова штуковина была удивительно неустойчивой и плохо управлялась, но Пендергаст без устали погружал тонкие лопасти в воду, пытаясь двигаться вперед.

В конце концов ему удалось освоить основные движения. И вскоре маленькая группка островов появилась в поле его зрения. Вообще-то, это были не острова в прямом смысле слова, а мангровые деревья, поднимающиеся из мелководья. Пендергаст завел каяк в скрытый канал среди мангровых деревьев и привязал его. После короткого сражения с лодкой ему удалось бесшумно выбраться из нее в воду глубиной около двух футов. Из грузового отсека каяка он вытащил наплечную кобуру с «лес-баером», надел ее, потом нацепил черный рюкзак «Оспрей».

Пока Пендергаст огибал мангровый остров, небо продолжало темнеть. Судя по картам, глубина здесь не превышала трех футов, и его водное путешествие между мангровыми пятачками подтверждало это. Легкий черный гидрокостюм делал его почти невидимым в густеющей темноте. Выйдя из мангровых зарослей, он пригнулся и пошел по открытой воде к главному острову – Идиллии. Из воды он вышел на узкий песчаный берег и помедлил там, прислушиваясь. Вокруг стояла тишина. Тропинка уходила вглубь острова, и по спутниковому изображению Пендергаст знал, что она ведет к меньшему из домов. Он двигался по этой тропинке, пока не оказался на открытой песчаной полянке, окружающей дом. Дом представлял собой коттедж смотрителя острова, в окне жилой комнаты горел свет. Бесшумно шагая, специальный агент подошел к окну, подтянулся и заглянул внутрь. В «ушастом» кресле сидел пожилой чернокожий старик и читал толстую книгу – «Улисса».

Пендергаст подумал, что тихий вечер джентльмена в скором времени будет нарушен, но пока пусть он еще какое-то время насладится покоем.

Проходя мимо окна, Пендергаст мысленно сверился с картой и выбрал тропинку, ведущую к большому дому. Тропинка вела через платановую рощу, мимо двух лавандовых деревьев и наконец подошла к задней стороне дома. Свет в доме не горел, и, судя по всему, там никого не было. Наступала черная ночь, луна ожидалась только через несколько часов. Держась теней, Пендергаст вошел на заднюю веранду и потянул на себя дверь. Она оказалась не заперта. Он вошел внутрь, провел быструю разведку первого этажа и вышел через переднюю дверь, убедившись, что в доме никого нет, но дом обитаем. Диоген и Констанс находились где-то на острове.

Он остановился. Издалека до него донесся звук – высокий крик в глубине острова, отозвавшийся эхом. Пендергаст достал пистолет, внимательно прислушался. Три пистолетных выстрела последовали один за другим.



Увидев пистолет, Констанс поднырнула плечом под колени нападавшей, и выстрелы прозвучали над ее головой, обдав ее резким дуновением воздуха. Обе женщины упали и покатились по песку, Констанс схватила предплечье девицы обеими руками и принялась молотить им о песок, пока пистолет у той не выпал. Но женщина оказалась на удивление сильной для ее сложения, ей удалось вырвать руку из хватки Констанс, и они обе метнулись к пистолету, причем женщина, чтобы завладеть им, отбросила свой нож. Они одновременно упали на пистолет, закопались пальцами в песок, ухватили оружие четырьмя руками сразу. Соперницы перекатывались на песке, корчились и извивались, поочередно оказываясь то сверху, то снизу. Девица попыталась укусить Констанс, но та вовремя отдернула голову и в свою очередь укусила соперницу, вонзив зубы в щеку женщины, так что та взвизгнула от боли. Они снова перекатились, и теперь Констанс оказалась сверху, она попыталась вырвать пистолет из рук воющей от боли женщины, у которой из прокушенной щеки струилась кровь. В тот момент, когда пистолет уже начала выскальзывать из рук ее противницы, Констанс раскрылась, и женщина ударила ее коленом в солнечное сплетение, отчего у Констанс перехватило дыхание, и сопернице удалось удержать пистолет.

Размахнувшись, Констанс успела отбить руку женщины с пистолетом в сторону, и, когда прозвучал выстрел, пуля с гулким звуком ушла в землю рядом с ней, подняв облачко песка. Констанс успела отвернуть голову, а женщина приняла в лицо весь этот песочный фонтан. Ей засыпало глаза, она упала на спину и затрясла головой, продолжая стрелять наугад снова и снова. Пули уходили мимо Констанс, которая, хватая ртом воздух, опять набросилась на женщину и со всей силой охватывающего ее безумия вырвала пистолет из ее руки, приставила к ее лбу и нажала спусковой крючок.

Щелк.

Магазин оказался пуст. Девица с удивительным присутствием духа воспользовалась преимуществом, которое дало ей секундное замешательство Констанс, и нанесла ей удар карате в лицо, после чего выкатилась из-под Констанс и подмяла ее под себя. Теперь наверху была она, и ей удалось достать свой нож из песка, она кинулась на Констанс, но та перекатилась, и нож через тяжелую материю ее платья вонзился в песок. С упорным молчанием девица дергала нож туда-сюда, но он запутался в ткани. Пока ее противница пыталась высвободить нож, Констанс удалось достать из-за корсета собственный стилет, и она мгновенно сделала выпад клинком вверх.

Женщина отпрыгнула назад и проворно встала на ноги, но и Констанс получила время, чтобы подняться. С ножами на изготовку они принялись описывать круги, словно скорпионы.

– Кто ты? – спросила Констанс.

Молодая женщина казалась ей знакомой, но она никак не могла вспомнить, где они встречались.

– Твой худший кошмар, – последовал ответ.

Она сделала выпад – Констанс отпрыгнула в сторону.

В этот момент краем глаза она заметила движение. Диоген появился на кромке берега и наблюдал за ними, сложив руки на груди, как безучастный свидетель.

Но Констанс должна была оставаться сосредоточенной и, имея такого хладнокровного противника, не могла предаваться парализующей ярости. Они продолжали описывать круги. По тому, как девица держала нож, по ее легким и быстрым движениям Констанс понимала, что ее противница гораздо лучше владеет ножом и в длительной схватке Констанс проиграет. Женщина сделала нырок, Констанс увернулась, но лезвие разорвало ткань и задело кожу.

– Укол, весьма ощутимый укол, – сказал Диоген.

Констанс нанесла удар, но ее клинок пронзил лишь воздух, а женщина отпрыгнула в сторону, сделав при этом искусный разворот, как человек, знакомый с боевыми искусствами. Промашка Констанс позволила женщине нанести молниеносный ответный удар и оцарапать запястье Констанс, хотя та и развернулась вокруг своей оси, чтобы избежать его.

Констанс понимала, что один из таких ударов неизбежно достигнет цели и случится это довольно скоро. Ее тяжелое платье, пропитанное кровью, замедляло движения. Вмешается ли Диоген? Нет. Она еще раз скользнула взглядом в его сторону: он оставался на прежнем месте, на его лице застыло заинтересованное, даже довольное выражение. Конечно, спектакль такого рода должен был ему понравиться: две женщины дерутся из-за него насмерть.

Тяжелое широкое платье… Это может стать ее преимуществом. Но она должна двигаться быстро, иначе атакующая в любое мгновение нанесет ей удар.

И Констанс сделала свой ход: разбежавшись и прыгнув на женщину, она взмахнула ногами и почти накрыла соперницу подолом платья, обездвижив ее; девица, которую этот прием застал врасплох, издала приглушенный крик и замахнулась ножом, но он разорвал только ткань, а потом они обе упали на песок, и Констанс крепко сжала женщину между коленями. Та принялась биться, пытаясь выбраться, она визжала от ярости, но не могла вытащить руку с ножом, запутавшимся в материи.

Сжав женщину ногами, Констанс развернулась, подобрала пистолет и ударила нападавшую сбоку по голове, потом еще раз и еще, пока крик не перешел в бульканье и она не почувствовала, что тело женщины обмякло. Тогда она схватила руку с ножом потерявшей сознание девицы, вывернула запястье, выдавила из пальцев клинок. Когда нож оказался в ее руках, она отпрянула назад и поднялась на ослабевшие ноги, держа нож обеими руками.

Девица лежала на песке, не в силах подняться, и тихо стонала в полубессознательном состоянии.

Констанс повернулась к Диогену. Он раскраснелся, тяжело дышал, в его глазах было выражение почти сексуального возбуждения. Это был прежний Диоген, которого она так хорошо помнила. Он не сделал ни малейшего движения, чтобы помочь ей, не сказал ни слова, он был очарован тем, что видел.

У нее внезапно закружилась голова. Она уперлась руками в колени, опустила голову и принялась глубоко дышать.

Спустя мгновение она услышала голос Диогена и подняла на него глаза, но Диоген обращался не к ней. Сладострастное выражение на его лице сменилось абсолютным удивлением и оцепенением при виде темной фигуры, появившейся из платановой рощи. Фигура, облаченная в черный костюм, шагнула вперед, в последнее пятно сумеречного света.

– Ave, frater[48], – раздалось сиплое приветствие Диогена.