Палач из Гайд-парка

– Бабушка вне себя уже несколько месяцев, – опять спокойно ответила Шарлотта. – Если не лет. Ей нравится это состояние. Если бы не это, она нашла бы еще что-нибудь.

– Но это совсем другое, – не сдавалась Эмили, наморщив лоб. – На сей раз у нее есть веские причины. Поведение мамы глупо и опасно. Когда все это кончится, она обнаружит, что общество отвернулось от нее. Ты не думала об этом?

– Конечно, думала. Я убеждала ее до хрипоты, но все напрасно. Она сама отлично все понимает, но уверена, что игра стоит свеч.

– Тогда она не способна мыслить здраво, – резко сказала Эмили, устало опустив плечи. – Я не верю, что она сказала это серьезно.

– А я бы тоже поступила так, – вдруг сказала Шарлотта, не столько возражая Эмили, сколько просто так, глядя в окно. – Я предпочла бы короткий миг счастья и риск, чем годы серой респектабельной скуки.

– Респектабельность не серая, – возразила Эмили и внезапно, сморщив носик, рассмеялась. – Респектабельность коричневого цвета.

Шарлотта с одобрением глянула на сестру.

– И все же, – продолжала Эмили; глаза ее были серьезны, хотя она продолжала смеяться. – Отсутствие респектабельности с годами может стать досадной помехой. Одиночество может оказаться тяжким испытанием, и тогда неважно, какого оно будет цвета.

Шарлотта знала, что это правда и почему сестра сказала такое. Возможно, будь Эмили на месте матери, она тоже сделала бы ставку на короткий и незабываемый миг счастья, хорошо зная его горькую цену.

– Я знаю, – тихо промолвила Шарлотта. – Бабушка никогда не даст маме забыть этого, даже если другие будут более снисходительны.

Эмили задумчиво обвела взглядом комнату, и Шарлотта словно прочла ее мысли.

– О, нет! – решительно воскликнула она. – У нас и без того тесно.

– Да, – неохотно согласилась Эмили, а потом, улыбнувшись, спросила: – Ты о ком подумала – о маме или о бабушке?

– Конечно, о бабушке, – ответила Шарлотта. – Мама, разумеется, захочет остаться на Кейтер-стрит. Это ее дом. Только вот не знаю, что для нее будет хуже – жизнь с бабушкой и ее вечные упреки и жалобы или полное одиночество, когда не с кем словом перекинуться. Ждать каждый день, что кто-то навестит тебя, или самой однажды отважиться на это и получить вежливый отказ у дверей – господ, мол, нет дома, хотя ты видела, что их экипажи стоят во дворе, и прекрасно знаешь, что они дома. А они знают, что ты это знаешь.

– Перестань, – поморщилась Эмили и вздрогнула, словно испугалась. – Я не состоянии даже представить такое. Нам надо что-то предпринять. – Она посмотрела на Шарлотту. – Ты не пыталась поговорить с ним? Если он ее любит, то должен понять, что ее ждет. Или он круглый болван?

– Он актер, – отрешенно пожала плечами Шарлотта. – Это другой мир. Он может и не понять…

– Но ты пыталась ему объяснить? – настаивала Эмили. – Ради блага нашей матери, Шарлотта.

– Нет, не пыталась. Мать никогда не простила бы мне этого. Одно дело высказать всё ей, и совсем другое – говорить об этом с ним. Мы не имеем права вмешиваться.

– Имеем! – горячо возразила Эмили. – Ради нее самой. Кто-то же должен позаботиться о ней.

– Эмили, ты понимаешь, что говоришь? – строго спросила Шарлотта. – Что бы ты сказала, если бы кто-то, считая, что делает все ради твоего блага, грубо вмешался и не позволил бы тебе выйти замуж за Джека?

– Это совсем другое дело, – недобро сверкнула глазами Эмили. – Джек женился на мне. А Джошуа Филдинг не женится на нашей маме.

– Да, Джек женился на тебе, милая Эмили. Но мама вполне могла подумать, что он сделал это ради твоих немалых денег.

– Это неправда! – возмутилась Эмили, вспыхнув.

– Я никогда так не думала, – быстро успокоила ее Шарлотта. – Я считаю Джека милым и честным человеком. Но если бы мама думала иначе, имела ли она право вмешиваться, утверждая, что делает это ради твоего блага?

– А-а… – Эмили застыла на месте. – Видишь ли…

– Вот именно, – ответила Шарлотта и проследовала в другую спальню.

– Нет, это совсем другое, – повторила младшая сестра, следуя за ней. – У этого романа не может быть счастливого конца.

– Все равно у нас нет права говорить на эту тему с Джошуа, – стояла на своем Шарлотта. – Мы можем говорить только с мамой. Возможно, она прислушается к тебе. Мои слова она просто пропускает мимо ушей. – Они остановились в дверях еще одной спальни. – Эту комнату я сделаю в желтом цвете. Это приятный теплый цвет. Здесь будут играть дети – зимой или в плохую погоду. Ты как считаешь?

– Да, желтый здесь подойдет, – согласилась Эмили. – Попробуй добавить в желтую краску немного зелени, чтобы не было банально желто. – Она осмотрелась. – Камин требует основательного ремонта. Лучше, если ты заменишь его новым. Облицовка просто ужасна.

– Я тебе уже говорила, что собираюсь перенести сюда камин из гостиной.

– Да, да, говорила.

– Ты разузнаешь о капитане Уинтропе?

– Конечно. – Эмили улыбнулась. – Возможно, мы чем-нибудь сможем помочь, – сказала она с оптимизмом. – Я соскучилась по впечатлениям. Бог знает, сколько мы уже не занимались чем-то серьезным.



После полудня Питт почувствовал, что более не может пребывать в пассивном ожидании. Сняв шляпу с изящной вешалки у двери, он одернул пиджак, отчего тот отнюдь не стал сидеть на нем лучше, и, вытащив из карманов кое-что лишнее – в частности, моток бечевки, которая явно ему не понадобится, палочку сургуча и длинный карандаш, – вышел из кабинета и спустился в вестибюль.

– Я наведаюсь к вдове, – сказал он дежурному. – Дайте мне ее адрес.

Сержанту не понадобилось уточнять, о какой вдове идет речь. Полицейский участок с самого утра гудел, как растревоженный улей.

– Керзон-стрит, дом двадцать четыре, сэр, – немедленно доложил он. – Бедная леди. Не завидую сержанту, который принес ей эту весть. Смерть – это всегда несчастье, а такая – вдвойне.


Суперинтенданту осталось лишь согласиться со здравым замечанием дежурного, и в душе он, к стыду своему, поблагодарил судьбу, что на сей раз не ему досталось быть вестником несчастья. В этом было преимущество его нового назначения. Теперь эта печальная обязанность легла на Телмана. Томас поежился, вспомнив худое вытянутое лицо инспектора, который менее всего был годен для этой деликатной миссии. Он слишком походил на гробовщика, даже когда был в самом лучшем расположении духа. Лучше было бы ему самому это сделать, подумал Питт.

Выйдя на Боу-стрит, Томас направился в сторону Друри-лейн, где решил взять кэб. Что бы он ни думал о Телмане, он не должен мешать ему исполнять свои обязанности, – если, конечно, тот не проявит полную некомпетентность. Питт почему-то ускорил шаги.

На Друри-лейн он нанял кэб и дал кэбмену адрес Уинтропов. Суперинтендант не был уверен, что ему удастся добавить что-либо новое к тому, что уже сообщил им Телман, но он надеялся на собственные впечатления и интуицию. Иногда личные наблюдения дают больше, чем самые подробные доклады подчиненных, подсказывал ему внутренний голос, советуя не ограничиваться лишь очевидным.

Новых сообщений не поступало, что не удивило его. Телман попридержит все до тех пор, пока дальнейшее молчание будет уже граничить с неподчинением. Питт вынужден был признаться себе, что и сам докладывал начальству лишь тогда, когда считал, что дальше откладывать уже невозможно. Его всегда раздражало, когда кто-то, безвылазно сидевший в кабинете, пытался учить его, как вести расследование, не видя лиц людей, на которых обрушился злой удар судьбы, и не зная их эмоционального состояния. Поэтому, хотя его сердило молчание Телмана, Томас прощал ему это. Сам был таким когда-то.

Сейчас же Питт собирался сделать то, чего никогда не делал его предшественник Драммонд. Он ехал к вдове убитого в первый же день несчастья. Это была деликатная миссия, поэтому Томас предпочел взять ее на себя, а не поручать Телману или другому офицеру полиции. Он умел беседовать с представителями знати, угадывал их чувства, умело предостерегал от попыток уйти от ответа или солгать, выуживал крупицы истины, скрываемые многословием, отговорками, предрассудками и уязвленной гордостью. Шарлотта во многом помогала ему, Томас не мог не признаться себе в этом, но не спешил делиться с кем-либо своим маленьким секретом.

Кэб остановился, Питт вышел, расплатился и, сняв шляпу, поднялся на крыльцо дома номер 24 по Керзон-стрит. У двери дернул за бронзовое кольцо звонка.

Прошло несколько минут, прежде чем дверь открыл бледнолицый дворецкий и бесстрастно посмотрел на полицейского.

– Добрый день, – поздоровался Питт. – Суперинтендант Томас Питт из полицейского участка на Боу-стрит. Я хотел бы поговорить с миссис Уинтроп. – Он вынул визитную карточку и положил ее на серебряный поднос в руках дворецкого. – Я понимаю, что мой визит в столь печальный момент потревожит госпожу, но она может оказать нам неоценимую услугу в поисках виновного этой трагедии. В этих случаях очень важно не потерять время.

– Да, сэр, – неохотно согласился дворецкий, окинув взглядом растрепанную шевелюру Питта и его безукоризненно начищенные франтоватые ботинки. Не будь он столь потрясен случившимся с его хозяином, то, очевидно, держался бы с Питтом построже. Но сегодня бедняга был выбит из колеи. – Если вы пройдете в библиотеку, сэр, я справлюсь, сможет ли госпожа принять вас. Сюда, пожалуйста, сэр.

Питт проследовал за ним по красивому мраморному полу холла в библиотеку с дубовыми панелями по одной стене и книжными шкафами по другой. Стена, выходившая в сад, была свободной. Окна до половины закрывали кусты цветущих роз. Питт невольно вспомнил новый дом, в котором уже души не чаяла Шарлотта, его нынешний вид и радостные мечты жены о том, каким он вскоре будет. Вернувшись к действительности, он окинул взглядом ряды нечитаных книг и ковер на полу, столь яркий, словно на него не ступала нога человека. Письменный стол в углу тоже был девственно чист – ни единой пылинки или следов того, что за ним кто-то работал.

Что за человек был этот капитан Уинтроп? Разглядывая комнату, Питт пытался найти в ней хотя бы какой-нибудь отпечаток личности хозяина. Ничего. Но это была все же мужская комната, отделанная в темно-зеленых и густых бордовых тонах с морскими пейзажами на стенах, кожаной мягкой мебелью, большим резным камином и бронзовыми львами на каминной доске с одной стороны и двумя гончими – с другой. На небольшом столике стоял тяжелый графин, на четверть наполненный виски. Питт явственно ощущал, что эта комната приготовлена для мужчины, но не выбрана им самим, согласно собственному вкусу.

Дверь отворилась, и в комнату вошел дворецкий.

– Миссис Уинтроп примет вас, сэр, если вы соизволите пройти в гостиную.

Томас покидал библиотеку с чувством незавершенности своих наблюдений. Он снова проследовал за дворецким через холл в дальний конец дома, в гостиную, длинную комнату окнами на лужайку и розарий. Успел лишь заметить безукоризненные пропорции гостиной, которую немного портили вычурные гардины на окнах и тяжелый камин из белого с серым мрамора.

Вильгельмина Уинтроп была в черном, как и положено неутешной вдове, но почему-то именно этим она несколько напугала Питта, пока он наконец не понял почему.

Она казалась хрупкой, излишне худой женщиной. Ее светлые волосы, собранные в высокую прическу, делали ее шею еще более тонкой. Черное, отделанное кружевным рюшем платье тяжелыми складками ниспадало со стула, на котором она сидела; высокий рюш ворота доходил ей до подбородка, рукава с длинными кружевными манжетами скрывали кисти рук. Это был самый мрачный траурный наряд, который Питт когда-либо видел, и в нем миссис Уинтроп казалась совсем беззащитной. Сначала он решил, что она гораздо моложе, чем он, и ей не более тридцати, но, увидев ее поближе и заметив скорбные линии у рта и морщинки вокруг глаз, понял, что ей около тридцати пяти.

За спинкой ее стула стоял мужчина среднего роста, атлетического сложения, с густыми вьющимися каштановыми волосами, орлиным носом и глубоким южным загаром, какой бывает у людей, живущих в краях, где царит вечное лето.

– Добрый день, миссис Уинтроп, – почтительно сказал Питт. – Позвольте выразить вам мое глубокое соболезнование.

– Благодарю вас, мистер Питт. – Голос у нее был приятный, дикция чистая, однако улыбка была лишь данью вежливости.

Мужчина, стоявший за нею, нахмурился.

– Вас привела сюда причина более серьезная, чем соболезнования, суперинтендант. Я думаю, вы поймете нас, если мы попросим сделать ваш визит как можно более кратким. Моя сестра менее всего способна сегодня принимать кого-либо, сколь бы важными и неотложными эти визиты ни были.

– Барт, пожалуйста, не надо. – Миссис Уинтроп протянула ему руку. – Это мой брат, мистер Питт. Бартоломью Митчелл. Он приехал, чтобы быть рядом со мной в это… страшное время испытаний. Простите его за резковатую манеру, но он встревожен моим состоянием. Он не хотел быть невежливым.

– Разумеется, мэм, я ни в коем случае не стану злоупотреблять вашим временем, – заверил ее Питт.

Он знал, как трудно будет после визита Телмана сделать свой разговор с вдовой приятным и легким, тем более что ничего нового он сообщить не мог, а вынужден был лишь задавать вопросы. А они неизбежно будут мучительны для нее, желающей лишь одного – чтобы ее оставили в покое, наедине с ее горем. Ей предстояло привыкнуть к мысли о смерти мужа. К новой страшной реальности, где ее ждет одинокая жизнь без защиты и поддержки.

– У вас есть для нас какие-либо новости? – справился Барт.

– Нет, пожалуй, что нет, – ответил Питт, не двигаясь с места. Он все еще стоял. – Инспектор Телман опрашивает всех, кто был в парке и, возможно, что-то видел. Разумеется, он также собирает улики.

Мина Уинтроп судорожно сглотнула слюну, словно что-то попало ей в горло.

– Улики? – растерянно переспросила она. – Что вы хотите сказать?

– Тебе не следует это знать, дорогая, – быстро вмешался мистер Митчелл. – Чем меньше ты будешь знать подробностей, тем лучше.

– Я не ребенок, Барт, – запротестовала его сестра, но он положил ей руки на плечи и удержал от дальнейших слов. Заботливо склонившись над ней, посмотрел на суперинтенданта. В его взгляде была решимость.

– Конечно, Мина, ты не ребенок, но ты женщина, убитая горем, и я хочу защитить тебя от ненужных страданий. Это мой долг. – Последние слова были явно обращены к Питту. Ярко-синие глаза Барта с вызовом глядели на него.

Мина выпрямилась и неожиданно вскинула подбородок.

– Что мы можем сделать для вас, мистер Питт? Если я чем-то могу помочь вам в поисках убийцы мужа, я готова сделать все, что в моих силах.

– Что ты можешь знать о его смерти? – возразил ей Барт, покачав головой. – Ты уже сказала инспектору Телману, в котором часу в последний раз видела Оукли. – Он снова недобро посмотрел на Питта. – Это было вчера поздно вечером, после ужина. Он тогда сказал, что собирается пройтись перед сном. С прогулки он не вернулся.

Питт словно не слышал его.

– Когда вас стало тревожить его отсутствие, миссис Уинтроп?

Она испуганно посмотрела на него.