Палачи и герои

А предатель разливался соловьем:

– Я, бывший красноармеец Сасько, с первых дней понял бессмысленность сопротивления! И не жалею! Так хорошо я не жил никогда! Германцы – это цивилизованный европейский народ…

– Ух ты! – воскликнул Богатырев. – Сасько! Жив, сволочь, так его растак через вольтову дугу!

– Как же я его тогда, в сорок первом, не шлепнул! – с чувством произнес Иван…

Спокойным их позиционное стояние на передовой назвать было нельзя. Но такого кошмара, танковых клиньев, массированных атак, как раньше, не было. Складывалось ощущение, что немцы выдыхались. Но Иван считал, что готовится большая свара.

Тягучая окопная жизнь на одном месте давала возможность обосноваться в землянках по-хозяйски, с уютом. Горели лампы, сделанные из снарядных гильз. Свободные от службы бойцы читали газеты и письма из дома. Перешивали пришедшие на смену петлицам погоны, к которым никак не могли привыкнуть. И Иван не мог. Смотрелся в небольшое, найденное в брошенном доме в близлежащей деревне зеркало и испытывал смешанные чувства. Золотопогонниками презрительно именовали белогвардейцев, врагов трудового народа. Но ведь за погонами была и славная история русского оружия. Они будто приподнимали над вечной суетой мира, выделяя из нее главное – доблесть и честь. И красиво же! Да и пока еще неофициально командиров стали называть офицерами. Возвращались русские традиции, как мощная опора непобедимого духа русского народа.

В немецкий тыл для прощупывания противника постоянно ходили разведгруппы. Провожали их как смертников. Уж слишком часто они не возвращались обратно.

Однажды среди ночи в окоп разведчики притащили языка – упитанного немца. Кинули, как коровью тушу, на землю.

– Как вы смогли-то? – поинтересовался Иван у лейтенанта – командира группы.

– Походишь с мое за линию, так сам научишься, – хмыкнул лейтенант.

И оказался своеобразным пророком.

Уже весна входила в свои права. Долгожданное тепло разогревало тела и души. Казалось, впереди такая же светлая и безмятежная жизнь, как это небо и ласковое солнце.

Утром Ивана вызвали в штаб полка, располагавшийся в двух километрах от его взвода. Пока он шел, на открытом пространстве немецкий снайпер чуть не снял его, пришлось плюхаться в лужу с грязью и пробираться ползком. Так что пришел в штабную избу он измазанный в глине и злой.

Командир полка насмешливо посмотрел на него:

– По виду уже подходишь.

– Для чего, товарищ подполковник? – не понял Иван.

– В разведку тебя хотим перевести. Командиром взвода.

Иван знал, что от прошлого состава разведвзвода никого не осталось. Кто-то убит, командир в госпитале.

– Служба опасная, – сказал подошедший худощавый, невысокий капитан – начальник разведки полка. – Но ты тот, кто нам нужен. Спортсмен. Видел, как ты движешься и контролируешь обстановку. У тебя все получится. Танки есть кому жечь. А вот языков таскать – это искусство.

– А как же мой взвод? – спросил Иван.

– Взвод будет переформирован в стрелковый, – объявил комполка. – Хотел тебя комроты поставить, Вильковский. Давно уже вырос. Но пойми, сейчас разведка нужнее. Смотри, дело добровольное. На твое решение.

Иван и сам видел, что эффективность противотанковых ружей падает с принятием немцами на вооружение новых танков с усиленной броней. Уничтожение бронетехники все больше ложилось на авиацию, артиллерию и самоходные артиллеристские установки. Бронебойщики-пехотинцы с честью выполнили свои задачи, перемалывая танковые клинья у Москвы и Сталинграда. И изжили себя.

– Я понял, товарищ подполковник, – кивнул Иван. – Согласен.

Начальник разведки полка оказался прав. Иван будто специально был создан для этой работы. Он быстро впитывал нелегкую науку полкового разведчика – порядок передвижения, снаряжение, преодоление препятствий, визуальная разведка, выявление огневых точек, бронетехники, мест сосредоточения противника. Он научился растворяться во тьме. Часами лежать, почти не дыша и не выдавая себя. Одним ударом сшибать языка с ног и тащить его в кромешную ночь через колючку и инженерные укрепления, когда над головой шарят прожекторы и каждую минуту немцы для профилактики палят вокруг себя и бросают гранаты.

За два месяца он умудрился несколько раз сходить со своими бойцами на ту сторону. И каждый раз они приводили языка. При этом не потеряли ни одного человека.

– Да ты, брат, умелец, – наконец оценил его начальник разведки.

Пришло лето, с ним изнуряющая жара. На их участке фронта готовилось наступление. Уже три разведгруппы погибли, пытаясь добыть языка, – немцы были начеку и выстроили эффективную линию обороны.

Комдив вызвал нескольких командиров-разведчиков к себе в штаб. Оглядел их пристально. И пояснил:

– Язык нужен до зарезу. Есть тактические моменты, которые надо прояснить. Неизвестность связывает нам руки. Кто готов идти опять за линию?

– Все готовы, товарищ генерал, – ответил за всех капитан с иссеченным шрамами лицом.

– Кто готов привести языка? Погибнуть могут все. А вот выполнить задачу…

У Ивана щелкнуло в голове. Давно он продумывал одну комбинацию. Насколько знал тот участок обороны, могло сработать.

– Я сделаю, товарищ генерал, – заверил он.

– Сколько берешь людей?

– Я пойду один…

Вечером он отправился на дело, в успех которого не верил никто. Его мысленно похоронили.

Практически не скрываясь, он вышел в поле зрения немецких солдат. Увидел блиндаж, где уютно устроились фрицы. Преодолел сплошные заграждения. И заорал что есть мочи:


– Нихт шиссен! Сдаюсь! Ауфгебен!

Обалдевшие немцы не стали стрелять.

– Хенде хох! – заорал один из них истерично.

– Хенде так хенде. – Иван поднял руки.

Его притащили в блиндаж, где были трое солдат и офицер. Иван лепетал без остановки на ломаном немецком и чистом русском, что готов служить немцам, которые обещали шнапс и курево.

– О да, да, – благосклонно кивнул холеный оберлейтенант и протянул ему портсигар с настоящими сигаретами.

Немец подобрел. Он думал, как ему повезло, – ни с того ни с сего заполучил русского пленного, который намерен сотрудничать и сможет рассказать в штабе немало интересного.

– Спасибо, ваше благородие, – всплыло в памяти Ивана старорежимное обращение из какого-то фильма.

И тут же он нанес офицеру сокрушительный удар в челюсть. Сблизился с другим фрицем, вырубил его. Поддел ногой табуретку, бросил в третьего солдата, ошарашив его на миг. Схватил стоящий в углу карабин и добил всех прикладом.

Потом сумел доползти до своих, волоча на себе мычащего фашистского офицера.

Немец все удивлялся, как этот русский сумел смести одним ударом его, чемпиона военного училища по боксу.

Иван получил вторую медаль «За отвагу». А еще через неделю его забросили в тыл на глубину пятнадцати километров – для обычной войсковой разведки это слишком много, она действует в ближней полосе обороны противника. Для глубокой заброски существуют специальные группы НКВД и военных. Но у командования не было выхода.

К цели разведгруппа вышла незаметно. Дождались ожидаемой легковой машины и броневика с сопровождением, забросали гранатами. И взяли то, за чем пришли, – кожаный портфель, который на браслете был прикреплен к запястью немецкого полковника.

Расчувствовавшийся генерал из штаба армии обещал представить разведчиков к орденам, а Ивана к званию Героя. Видимо, что-то важное было в тех документах.

Героя не дали, а орден Ленина вручили. Иван и не помнил, когда старших лейтенантов награждали такими орденами, если только они не шли в нагрузку к звездам Героя. Даже стало как-то неудобно – слишком высоко оценили…





Глава 21




Пулемет МG-42 смотрел прямо в лоб Дантисту. Для пули лобовое стекло «Рено» не препятствие.

– Выходи! – взмахнул карабином верзила-фельдфебель в каске и серой форме с бляхой полевой жандармерии на груди.

Дантист знал, что одно лишнее движение – и пулеметчик в оборудованной огневой точке, держащий под прицелом дорогу, ведущую в леса близ Ровно, нажмет на спуск.

– Конечно, господин офицер! – польстил Дантист фельдфебелю, выпрыгивая из кабины грузовика. Водитель тоже спрыгнул на землю и привычно поднял руки.

– Вперед! Не оглядываться! – гаркнул фельдфебель и наградил Дантиста болезненным ударом приклада в спину.

Дантист шел, и внутри разливался холод страха. Чего им надо? Может, гестапо решило его ликвидировать? Или стал ненужным абверу? Или, совсем дикая мысль, партизаны передушили немцев и сейчас под их маской сортируют, кому жить и кому умереть?

Дантист шагнул за шлагбаум, прошел мимо мотоцикла у обочины. В стороне от дороги за зеленой полоской кустов стоял дощатый домик, где размещались жандармы.

Получив еще один удар, Дантист влетел в домик. И едва не упал под ноги майора Кляйна.

– Осторожнее, герр Ковган, – майор указал на дощатую скамейку. – Присаживайтесь. Извините за экстравагантное приглашение, но в городе теперь встречаться опасно. Слишком много глаз.

– Чьих? – Дантист присел на лавку, пытаясь вернуть себе нормальное дыхание, чтобы голос не выдавал волнение.

– И ваших, и наших. А создание УПА поставило перед нами вопрос, который нужно разрешить.

– Какой?

– Цель. – Майор отхлебнул из фляги, запахло коньяком. – Согласитесь, что ваш народ злоблив и жесток. И нельзя мешать ему выпускать из себя зверя.

Дантист хмуро ждал продолжения.

– Этот зверь о тысячи головах – УПА. Он должен кого-то жрать, – продолжил куратор, озвучивая давно мучающие Дантиста мысли.

– Ваша правда. Казаки, так мы теперь именуем бойцов УПА, интересуются, когда будет настоящее дело.

– К сожалению, в массах ваших воинов растет озлобление в отношении нашей администрации. Виной тому продовольственные налоги и массовая отправка рабочей силы в Германию за лучшей долей.

Дантист едва сдержал горькую усмешку. Ну да, за лучшей долей. Недаром в этом участвуют СС и полиция – сгоняют людей как скот в теплушки, отрывают от земли, семей, превращают в рабов. И счет пошел уже на миллионы.