Пасть. Трилогия

Не ту вы выбрали корову, суки, дословно повторил старик вчерашнюю фразу; чем-то она ему понравилась, к тому же казалась смутно знакомой но откуда, так и не вспомнил.

«Суки» в данном случае было не ругательством, а констатацией факта. Если не брать в расчёт маловероятных волков и совсем невероятных медведей, то оставался лишь один возможный виновник одичавшие собаки. Твари, которых знающие люди считают поопасней волков.

Старик собак не любил.

Не по причине врождённой зоофобии. И не из-за вчерашней кровавой истории. Просто часто приходилось сталкиваться при работе и всегда это были неприятные встречи. Всю жизнь он прослужил в разведке Тихоокеанского флота (срочная, сверхсрочная, школа мичманов, сорок лет в строю и на пенсию с должности заместителя командира роты) и не понаслышке знал, что такое натасканные убивать псы. Сколько бы ни наизобретали высоколобые доценты и профессора хитроумных детекторов и датчиков лучшим-средством для охраны и береговой полосы, и многого другого остаётся собака. Тут вам и детектор, и обрабатывающий компьютер, и самонаводящееся оружие дешёвое в производстве и содержании, не знающее поломок и отказов. Тридцать лет он носил шрамы на запястье, память о Кушанире о зубах нашего же пса, условия учений полностью приближались к боевым; и погранцы, и их собачки работали на полном серьёзе.

Одичавшие шавки, конечно, боевой дрессировки не получали, но в стае опасны ничуть не меньше. Как они опасны в стае, он видел вчера вечером и хорошо, что только последствия. Приди на час-другой раньше и повернуться могло всяко. Фомкой не отмахаешься, если нечем прикрыть спину, зайдут сзади и конец. Да и годы не те отмахиваться.

Вот так и умирают люди от инфаркта в самом начале четвёртого десятка. Именно так. Идут себе спокойно солнечным июньским утром по улице, на службу идут или по личным делам гуляют остановятся неожиданно, ухватятся за воротник Сделают несколько нетвёрдых шагов и свалятся на тротуар обмякшей куклой. И будут прохожие отводить взгляд и брезгливо обходить упавшего, а стервы-старушки ещё и бубнить под нос о молодом и вроде приличном, но как свинья нажравшемся

Капитан не умер. Просто стало почему-то не хватать воздуха и уши заложила ватная тишина, как в самолёте при взлёте. На негнущихся ногах он подошёл к лотку, одеревеневшими пальцами выдернул из кармана купюру, протянул продавщице и сгрёб газету, резанувшую по глазам убийственным заголовком на развороте: «ОХОТА НА ЛИКАНОВ?» и отошёл, на ходу разворачивая и позабыв о сдаче.

Да-а-а Нервы совсем ни к чёрту Статья оказалась совершенно безобидной ликанами придурок-журналист окрестил лиц кавказской национальности, якобы безбожно притесняемых московскими властями. Холодок в груди отпускал, Капитан скомкал бумажный шар, без труда попал с пяти шагов в урну. И пошёл дальше. Чувствовал он себя старым, разбитым и уставшим впрочем, глядя со стороны на его пружинистую походку, никто бы так не подумал

Звоночек, однако Двойной-звоночек. Газетчики напомнили о своём существовании и о страсти раскапывать всё на свете и организм недвусмысленно высказал отношение к постоянным перегрузкам. Нельзя так долго гулять по лезвию ножа или упадёшь, или порежешься. Уехать бы куда, отдохнуть, выспаться, пройти по лесу, по тихому и мирному лесу, спокойно пройти, не сжимая пистолетную рукоять и не ожидая каждую секунду мгновенной и беспощадной атаки

Подумал, что вот так начавшийся день ничем хорошим продолжиться просто не может, подумал с затаённой суеверной надеждой на то, что злодейка-судьба любит опровергать любые прогнозы. Но примета, похоже, относилась к прогнозам только положительным. Первая неприятность уже ждала Капитана в Лаборатории, лежала, раскинувшись на кафельном полу; Руслан, дежуривший минувшей ночью, терзал кнопки мобильника, а обнаружившая это лаборантка с глупым лицом хихикала, демонстрируя нетипичную форму истерики.

О собаках из сухих материалов, собранных в папках Генерала, можно было сделать довольно интересные выводы.

И довольно эмоциональные. Говорят, точная и скучноватая наука статистика эмоциям не способствует. Ещё как способствует! Смотря что эта статистика считает

Самое настоящее нашествие бродячих собак случилось в приснопамятную зиму девяносто первого девяносто второго годов. Голодная была зима, прямо скажем: дорвавшиеся до вожделенной возможности порулить молодые реформаторы заложили первый крутой вираж в магазинах неожиданно появились позабытые было продукты, но предназначенные для их покупки деньги так же неожиданно стали ненамного ценнее бумажных фантиков.

Большое экономическое чудо породило и много локальных житейских чудес: бывалые опера дивились ворам-домушникам, первым делом вычищавшим во вскрытой квартире холодильник, а уж потом бравшимся за хрусталь и телевизоры; продавцы продуктовых отделов, ещё вчера весьма уважаемые и респектабельные люди, нежданно-негаданно оказались в самом низу социальной лестницы И упали цены на породистых собак, особенно крупных более того, запасшись куском колбасы и погуляв день-другой по загородным пустырям, можно было легко стать владельцем вполне породистой овчарки или эрделя, вчера служившего гордостью семьи, а сегодня тайком, чтобы дети не увидели, вывезенного подальше и выброшенного лишний рот.

Ну, породистые, положим, долго по улицам не разгуливали мир не без обеспеченных людей. А Бобикам-Жучкам каково? На старушек-благодетельниц надежды никакой, старушки сами по помойкам рылись

Но потом тот зимний залповый выброс собак как-то рассосался. Одних банально сожрали бомжи (их популяция резко выросла в тот же период); других, сами того не ведая, любители дешёвых колбас и шашлыков. Третьих переловили собачники на нужды науки.

Наиболее приспособленные (псы, не собачники) продолжили дикую жизнь одни в городе, другие на природе.

Эти последние и были самыми опасными питались исключительно охотой, истребляя всё живое. И совершенно не боялись людей. Волки, те хоть человека уважают и заслуженно побаиваются. Псы же, прожив столько лет рядом, прекрасно знают, что это за неповоротливое и слабое существо. Нет худшего врага, чем бывший друг, и к четвероногим друзьям такой тезис относится в полной мере.

А совсем недавно наметилась самая страшная тенденция исход псов из города столкнулся со встречным движением волков, подбирающихся к городским окраинам. Часть младших братьев не помнящие родства волки просто употребили в пищу. Но суку в течке даже голодные волки в пору своих свадеб не трогают.

Появились метисы, волкособаки беспощадные и смертельно опасные твари, более опасные, чем два породивших их вида, унаследовавшие собачий ум и волчью силу, прекрасно приспособленные к дикой жизни.

Их предки волки, битые и учёные жизнью, стараются уйти от всего подозрительного от шума мотора, от болтающейся на ветке и пахнущей человеком тряпки, волкособаки не боятся ничего, кроме самой непосредственной опасности.

Даже ворона крохотным своим мозгом способна отличить человека с палкой от человека с ружьём и старается не подпустить последнего близко.

Волчьи метисы зашли дальше боятся только нацеленного именно на них ружья, и то не слишком. И прекрасно понимают, как беззащитен даже вооружённый человек глухой, слепой и лишённый обоняния в сравнении с ними, не способный обнаружить подкрадывающуюся смерть до самого последнего момента, до сомкнувшихся на горле клыков

Пока их немного, новых ночных хозяев полей и перелесков. Разбившись на стаи в пять-шесть голов, лежат на днёвках тихо в глухих местах: по заросшим густым кустарником оврагам, по пустошам, прилегающим к промзонам. А ночью выходят на охоту. Их мало, но становится всё больше Бобики, так до конца и не одичавшие, и несколько старомодные волки постепенно проигрывают борьбу за экологическую нишу. Всё ещё впереди

Вы спите спокойно? Ночной вой не долетает до центра города? Под окнами не мелькают стремительные тени? Случайно увидев на загородной прогулке окровавленные кусочки шкуры, вы говорите малолетней дочке: «Не смотри сюда, здесь гадость!» и тут же забываете? Ну что же, блаженны неведающие. Но, как писал классик, если жизнь и рассудок дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот и перелесков, окружающих Южную ТЭЦ. Особенно ночью.

Прочитав материалы из двух синих папок, Капитан был ошарашен и испытывал двоякие чувства.

Создавалось впечатление, что для решения проблемы диких собак и волчьих метисов не делается абсолютно ничего.

Нет, конечно, правила охоты разрешали и даже предписывали всем охотникам круглый год отстреливать бродячих собак, относя к таковым всех беспородных без ошейника и намордника, встреченных далее трёхсот метров от жилья.

Но если учесть, что за шкуру метиса или собаки в отличие от волчьей никакой премии не полагалось, а основной ареал их обитания (полоса на тридцать пятьдесят километров от городской черты) входил в пригородный заказник, где всякая охота запрещалась, этот пункт правил выглядел чистой воды профанацией.

Выступления немногих людей, оценивших масштаб и мрачные перспективы проблемы, звучали гласом вопиющего в пустыне. Но им всё-таки удалось вызвать дискуссию с радетелями всего живого (гораздо лучше организованными и подпитываемыми грантами западных «зелёных» фондов). Диспут на эту тему даже показали по одному из центральных каналов.

Странная была, надо сказать, дискуссий. Полное впечатление, что одну из сторон представляли люди поражённые избирательной глухотой, слышащие только себя. Им демонстрировали тревожные, растущие цифры и говорили, что позже, когда опасность станет всем очевидной, когда польётся кровь и станут гибнуть люди, тогда решать проблему станет гораздо сложней и дороже.

В ответ радетели рассуждали о необходимости прививать детям с самого раннего возраста любовь к животным тогда и собак выгонять не будут, и ряды преступности не пополнят, и вообще А коли ребёнок узрит ненароком собачников за работой пиши пропало, быть ему моральным уродом. Станет наёмным убийцей, киллером. В лучшем случае каким-нибудь Шариковым из подотдела очистки. Гуманисты

Их спрашивали просто и конкретно: затюканные вами собачники, отлавливающие шавокдля учёных, в силах лишь замедлить темпы прироста опасной живности. Если и их прикрыть, то что делать с уже имеющимися в наличии животными? Оппоненты с энтузиазмом лепетали о недавно открывшемся благотворительном приюте для бродячих собак. Аж на семьдесят мест!

А одна вконец поехавшая крышей дамочка озвучила вовсе глобальную идею: контрацепция бездомных животных. Выдавать, значит, как минимум раз в месяц каждой бедной кошечке и собачке кусок колбасы е подмешанным противозачаточным порошком и через несколько лет они вполне гуманно повымрут от старости, не оставив потомства.

Капитан не знал смеяться или плакать, читая всю эту природолюбивую ахинею.

Власти, по своей милой манере, пребывали над схваткой и не делали ничего.

Но нет худа без добра, и теперь Капитан понял причины странного спокойствия Генерала, не спешившего звонить во все колокола и объявлять глобальную тревогу. На таком фоне художества объекта и в самом деле могли долго не привлечь ничьего пристального внимания.

Проблемы это не снимало, но давало достаточный запас времени для поисков решения. Конечно, жертв не избежать растерзанные и изуродованные трупы будут находить время от времени в глухих уголках. Но Капитан давно научился не считать потери. Если ведь вдуматься, то под колёсами автомобилей народу гибнет гораздо больше но автоконструкторы муками совести по этому поводу не страдают. А сотрудники их службы безопасности тем более.


К тому же, думал Капитан, у ночи теперь появился новый страшный хозяин есть сильное подозрение, что скоро количество волкособак и просто собак в округе резко уменьшится.

С такой успокаивающей мыслью он вошёл в неприметную со стороны деревянную и неказистую дверь Лаборатории эта бутафорская дверца только маскировала дверь настоящую, из брони четвертьметровой толщины, способную противостоять кумулятивным зарядам.

Вошёл и спокойствие как ветром сдуло.

Глава VI

Две достаточно толстые ольхи, ближайшие к воронке, послужившей местом упокоения Магдалене, эти два дерева всё-таки росли от неё далековато, шагах в двадцати пяти. Старик предпочёл бы двадцать, а лучше пятнадцать. Но выбирать не из чего ближе зеленели только кустарники и молодая, тонкая поросль, никак для сооружения лабаза не подходящая.

В принципе специалисты ночной охоты сладят себе лабаз и в любом мелколесье на опорах-сохирях. Старик видел такие конструкции каждый угол подпирают две-три толстые жердины с боковым откосным сучком, и получается достаточно надёжное сооружение. Но сам никогда таких не устраивал, да и видел последний раз полвека назад, и сразу от такой идеи отказался. Не хватало сверзиться в самый ответственный момент. От Магдалены после первой кровавой трапезы осталось не так уж и много, а тут на радость голодным псам рухнет сверху нежданная добавка.

Лучше стрелять издалека, но сидеть надёжно. Ночи сейчас светлые, попадёт уж как-нибудь.

Возился он долго, почти три часа. Но сделал всё надёжно: прочный настил из жердей покрыт толстым войлоком на жёстком долго не посидишь в неподвижности; к стволу одной ольшины прибиты ступеньки-поперечины, здесь же свисает толстая верёвка с узлами эх, да лет двадцать назад взмахнул бы по стволу без всяких перил-ступенек ушли, ушли те годы. До земли три метра. Идеальная высота, что для стрельбы, что для безопасности.

Прикинул всё так и этак, поводил туда-сюда топорищем, словно ружейным стволом. Срубил две мешающие ветви. Всё готово. Всё в порядке. Всё должно получиться. Не в первый раз охотится на опасных зверюшек. Но как-то тревожно сегодня Что-то не так вокруг, что-то такое в воздухе

Он никак не мог понять и определить что не в порядке, да оно, наверное, вокруг-то всё в порядке, а дело в нём. Отработали своё не мышцы, мышцы для его лет хоть куда, нервы поистрепались, поизносились за долгие годы

Старик неосознанно кокетничал сам с собой нервам его позавидовали бы и молодые. Это срабатывало полузабытое, уснувшее, казалось, чутьё на опасность. А ещё он просто устал.

Грудь давило. Собрал всё ненужное: топор, оставшиеся верёвки и гвозди, оттащил в сторону срубленные ветви. И пошёл домой отсыпаться перед ночной засадой. Вообще-то на такой охоте полагается дать лабазу постоять дня три, чтобы осторожные звери успели присмотреться к изменившемуся виду местности.

Но старик подозревал, что через три дня от коровы останутся лишь голые косточки, и надеялся, что объекты его охоты излишней осторожностью не страдают и не испугаются лабаза и даже человека. Он был прав.

И даже не догадывался, насколько он был прав

Генерал сразу понял, что у них опять что-то стряслось.

Серьёзное, это было ясно по голосу Руслана, попросившего срочно приехать. И не объяснившего причин. С Русланом Генерал работал шесть лет знал, зря тревогу тот не поднимет.

Так и есть: кучка шушукающихся белых халатов, мгновенно рассосавшаяся при его появлении; лаборантка с искажённым лицом; Капитан мрачнее тучи. Когда у Капитана такой вид дело плохо.

И Генерал сознательно, чтоб хоть немного разрядить обстановку, заговорил в манере старого и сварливого дедушки, брюзжащего на домочадцев:

Ну что за пожар, что за набат? С полпути меня заворотили, ну прямо как дети малые На день оставить одних нельзя Ничего сами решить не могут. Прямо беда с вами

Продолжая ворчать, прошёл в свой кабинет, сделал приглашающий жест Капитану. За дверью ворчание как ножом обрезало. Глянул вопросительно и, жёстко.

Доктор застрелился! без предисловий выпалил Капитан.

Генерал был потрясён. Капитан редко видел его потрясённым, а посторонний человек мог даже сказать, что Генерал остался абсолютно равнодушным на лице ничего не дрогнуло. Понять всю меру потрясения можно было лишь по вопросу:

Как застрелился?!

Таких бессодержательных вопросов он не задавал, Никогда. И Капитан сорвался. Впервые за все годы их знакомства сорвался в общении с Генералом.

Из пистолета! Пулей!! В голову!! прокричал он. И рухнул на стул без приглашения.

Откуда у него пистолет? Короткой истерики подчинённого хватило Генералу, чтобы мгновенно взять себя в руки. Это был уже не риторический вопрос, это началась работа.

Не знаю убито ответил Капитан. Немецкий. Маузер 6.35 сорокового года. Крохотный, игрушка У него отец воевал Трофейный

Когда?

Ночью. Прямо за рабочим столом.

Кто обнаружил?

Лаборантка утром.

Они перебрасывались не важными, в общем, фразами, не желая признаться ни сами себе, ни друг другу, что ждали чего-то подобного. Были сейчас искренне потрясены, но ждали.

Где-то очень глубоко и неосознанно знали, внимательно наблюдая последние недели за Доктором вроде и не впадавшим в запой или в чёрную депрессию, лихорадочно, сутки напролёт, работавшим и так же лихорадочно, словно в последний раз, любившим очередных лаборанток.

Ждали, хотя и не могли объяснить причины ни себе, не другим. Просто люди, перешагнувшие через столько трупов, приобретают чутьё особого рода, интуитивно чувствуя лёгкий аромат приближающейся смерти

Генерал молчал. Потом, после паузы:

Что-нибудь оставил? Письмо, записку?

Капитан молча вынул и положил на стол четвертушку бумаги. Генерал недоумённо изучал ровные строчки.