Паучья Королева

– Я всё понимаю, – сказал он. – Ты не виновата. И не твоя вина, что время так странно ведёт себя там, в Колодце. Для тебя миновало всего несколько дней. А для меня – целый год.

Лукас повертел ракушку в руках.

– Я каждый день твердил в эту раковину твоё имя. Каждый день надеялся услышать твой голос. Первые несколько месяцев… было тяжело, но я верил, что с тобой всё в порядке. Я же знаю, какая ты сильная. Какая отважная. Но потом… Потом я решил, что больше уже никогда тебя не услышу. Так что, когда ты спрашиваешь, боюсь ли я Риготт – ну да, боюсь немножко, – но ничто не может быть страшнее тех дней, когда я разговаривал с ракушкой и думал, что больше никогда, никогда…

Кара наклонилась и поцеловала его. Лукас удивился, но всего на мгновение.

– Я, собственно, к этому и вёл, – промолвил он тихо, когда их губы разомкнулись.

– Я знаю, – ответила Кара, уткнувшись лбом в его лоб. – Я просто устала ждать.



Когда некоторое время спустя свуп остановился, дюжина человек в ослепительно-белой форме уже дожидалась их на платформе. У всех такая же красноватая кожа и набухшие вены, что и у продавщицы билетов. Стояли они неподвижно, словно вышколенные солдаты. Лукас потянулся было за луком, как вдруг шеренга расступилась и вперёд выступила высокая женщина в ярко-зелёной косынке.

– Добро пожаловать в Музей Невозможного, – произнесла она, широко улыбаясь. – Меня зовут Ксиндра Та-Финь.

Она вскинула руки ладонями наружу и выжидающе посмотрела на Кару. Повисла неловкая пауза.

– Извините, пожалуйста, – смешалась Кара, – я не знаю, что я должна делать.

Ксиндра рассмеялась.

– Протяни руки мне навстречу! Вплотную к моим ладоням, но не прикасаясь к ним.

Кара послушалась, и Ксиндра энергично закивала.

– Ну вот! Теперь мы друзья! Это традиционное приветствие здесь у нас, в Катте. Мы не пожимаем друг другу руки, как все остальные. Мы проводим всю жизнь в борьбе с инфекцией, которая нас окружает, поэтому стараемся по возможности избегать физического контакта, если в этом нет крайней необходимости.

Ксиндра выговаривала каждое слово очень чётко и отрывисто. Она была даже выше Кары, и лицо у неё было доброе и открытое. Каре она сразу понравилась.

– Вы будете показывать нам музей? – спросил Тафф.

Ксиндра наклонилась, чтобы говорить с мальчиком глаза в глаза.

– Могу и музей показать, если хочешь, Тафф. Но сперва нам с твоей сестрой надо переговорить о делах.

Кара тут же насторожилась.

– А откуда вы знаете…

– …Кто ты такая? Потому что мы ждали тебя, Кара Вестфолл! Всего два дня тому назад мы получили письмо от Тимофа Клэна. Он рассказал нам о Паучьей Королеве и о том, что она хочет, собрав все четыре грима, получить оружие неслыханной мощности. Он узнал о том, который хранится у нас, и велел мне передать его тебе на хранение, пока не явилась Риготт.

– А Риготт идёт сюда? – переспросила Грейс.

– Согласно донесениям – да, – ответила Ксиндра. – Она пока в нескольких днях пути отсюда, но всё-таки лучше поторопиться, не правда ли? Разумеется, я всячески желаю удачи вашей благородной затее, однако, чем быстрее грим покинет Катт, тем лучше. Вам следует забрать его и встретиться с Клэном в бухте Отрицателя. Знаете, где это?

– Я о ней слышал, – ответил Лукас. – Но не поручусь, что найду.

– Я дам вам проводника, – сказала Ксиндра. – И запас пищи и воды. Грим пребывает там, где находился все эти две тысячи лет, на самом нижнем этаже нашего музея. Идёмте, я отведу вас туда.

Каре хотелось довериться этой женщине, но мысль о том, что кто-то вот так запросто возьмёт да и отдаст ей грим, в голове не укладывалась. Она взглянула на Лукаса и прочла на его лице те же подозрения.

«Чересчур легко всё выходит!»

– Извините, а можно взглянуть на письмо? – попросила Кара. – От моего… от Тимофа Клэна?

Ксиндра отвесила низкий поклон.

– К сожалению, я его уничтожила, зная, что подобные сведения могут оказаться очень опасны, попади они не в те руки.

– А как насчёт стражи? – спросил Лукас. – Если, как вы говорите, мы друзья, разве эти люди необходимы?

– Необходимы – именно оттого, что мы друзья! Ведь здесь, в Катте, повсюду шпионы Риготт! Я должна позаботиться о вашей безопасности.

Ксиндра снова поклонилась.

– Как жаль, что вы так юны, а уже несёте столь тяжкий груз подозрительности! Извините, что я так говорю, но это очень печально.

– Мы просто проявляем осторожность, – сказала Кара.

– Да-да, конечно, – кивнула Ксиндра. – Нынче времена такие, без осторожности никуда. Тем более Катт не всегда отличался безупречной репутацией. История наша полна мрачных моментов. Безумцы с их экспериментами, не питающие должного уважения к законам природы… Я знаю, это правда.

Она снова поклонилась.


– Но Катт вступает в новую эру! Взгляните на наш музей! Эти белые стены! Эти ярко освещённые экспонаты! Ещё немного – и тысячи людей потянутся сюда, чтобы прикоснуться к хранящимся у нас чудесам.

Каре не верилось, что такое может случиться, пока Чумной Барьер остаётся там, где он есть, но ей не хотелось разочаровывать Ксиндру. «Кто его знает? – подумала она. – И не такое бывало!»

Ксиндра хлопнула в ладоши.

– Идёмте! Риготт ещё далеко. Сначала – грим. А потом, на обратном пути, я, может быть, успею показать вам хотя бы часть нашей великолепной коллекции.

– А что, – спросил Тафф, – у вас тут действительно хранится то, чего не может быть?

– Ну конечно! – ответила Ксиндра. – Для меня большая честь быть хранителем этого музея. В этих стенах вы встретите исключения из законов природы, каких не существует более нигде в мире! Пламя, застывающее от прикосновения, и обжигающий кусок льда. Яму, не имеющую дна. Забальзамированный труп человека, который ухитрился прожить сто пятьдесят два года без сердца и других жизненно важных органов.

– Для меня это всё звучит как магия, – заметил Тафф.

– Можешь называть это магией, если тебе так нравится. Однако в природе существуют чудеса, способные посрамить любого волшебника!

Не переставая разглагольствовать о чудесах, Ксиндра провела ребят в белый коридор, такой тесный, что идти по нему можно было не иначе, как гуськом. Полированные стены ярко блестели, позволяя Каре повсюду видеть своё отражение, куда бы она ни повернулась. Светящиеся полосы под самым потолком излучали искусственный свет, от которого голова слегка кружилась, словно Кара шла по палубе корабля, поднимающегося и опускающегося на волнах. Через некоторое время она поймала себя на том, что дышит слишком часто.

– Ты в порядке? – спросил Лукас.

– Да всё нормально, – ответила Кара. – Мне просто не нравится спускаться под землю. Пещера Риготт, Сейблторн – всё равно. Я сразу начинаю думать обо всей этой земле и камнях, что нависают над нами, и о том, что будет, если они обрушатся.

– Люди живут тут давно, очень давно, – отметил Лукас. – Я уверен, что здесь безопасно.

– Не представляю, как они выживают. Я бы с ума сошла – жить, не видя солнца.

– Если бы ты родилась в этих услових, тебе было бы нормально, – произнесла Грейс у неё за спиной. – Ты бы не замечала разницы. Люди привыкают жить той жизнью, что им дана.

Кара оглянулась через плечо.

– Любой человек заслуживает того, чтобы хоть раз в жизни увидеть солнце!

Грейс фыркнула.

– И что потом? – спросила она, постукивая тростью по чистому белому полу. – Уползти обратно во тьму, полностью осознавая, чего лишился? Это больше похоже на жестокость, чем на что-то ещё!

– Мне просто хочется, чтобы этим бедолагам жилось получше, – пояснила Кара, начиная злиться. – Только и всего!

– «Бедолаги»! – противным голосом передразнила Грейс. – Вот любишь ты судить других, а? А тебе не приходило в голову, что им, может быть, нравится такая жизнь? Почему ты считаешь, что по-твоему обязательно лучше?

– Хватит передёргивать!..

– А потом, не забывай, ведь мы же Дети Лона! Хотеть нам запрещено.

– Де-Норана больше нет, Грейс!

– Де-Норан сделал нас тем, что мы есть! – воскликнула Грейс с непривычным отчаянием. – Этого уже ничем не изменишь! Даже если мы раз в жизни увидим солнце.

Кара хотела было возразить, но Лукас коснулся её локтя и покачал головой: мол, оно того не стоит. Кара выдохнула через нос. Она всё ещё кипела. В каком-то смысле Кара предпочла бы прежнюю Грейс. Раньше та была просто злая, на неё можно было положиться, как на тиканье часов. «А теперь она сделалась непредсказуемой. Вот только что почти нормально разговаривали, а в следующую минуту она тебе раз – и голову откусит!» Озадаченная Кара оглянулась – но лицо Грейс не выражало никаких эмоций. «А ведь в поезде была так мила, за Таффом приглядела, чтобы мы с Лукасом могли побыть наедине… Прямо как настоящий друг. Я-то думала, былое осталось позади, а теперь…»

Переосмыслив события последних недель, Кара пришла к выводу, что Грейс становится особенно противной сразу после того, как сделает что-нибудь хорошее. «Как люди, которые стараются вести себя приятно в качестве извинения за грубость, только в обратном порядке. Грейс непременно нужно совершить какую-нибудь гадость, чтобы искупить своё милое поведение. Нет, никогда я не пойму эту девчонку!»

Сквозь длинные окна, что периодически попадались в коридоре, Кара мельком видела ярко освещённые экспонаты музея: черепа странной формы в стеклянных витринах; крохотный свуп с металлическими крылышками, кружащий над самым полом; зверинец с огромными гориллами, кожа у которых была прозрачной, так что видно было, как они устроены внутри. Каре то и дело приходилось подталкивать Таффа вперёд: он застревал у каждого окна, как будто это была витрина игрушечной лавки.

– Ну давайте заглянем, а? Хоть на минуточку! – наконец взмолился он, указывая на дверь с заманчивой надписью «Природа невидимости».

– Нет, этим путём мы пройдём быстрее, – сказала Ксиндра. – А то в музее нынче многолюдно.

Она была права. Цвет кожи посетителей варьировался от оранжево-розового до багрово-красного (совсем такого, как на свежих шрамах), но в остальном каттиане не слишком отличались от толпы деревенских, веселящихся на ярмарке. Огромная толпа детей, все в белой форме, бродила по музею в сопровождении всего нескольких взрослых. «Школьная экскурсия?» – предположила Кара. Она увидела, как один мальчик вошёл в чёрный ящик – и тут же вышел из другого такого же ящика на противоположном конце зала. Прочие дети тихонько зааплодировали. Их восторг выглядел очень сдержанным, и никто из них не толкался и не пихался.

«Их с рождения приучают избегать контактов с окружающими, – подумала Кара, вспомнив странное приветствие Ксиндры. – Постоянно остерегаться заразы – это их образ жизни».

Коридор вывел их к более старому проходу, вырубленному прямо в скале. Кара сумела на время забыть, что они под землёй, но теперь её страхи вернулись с новой силой. Она принялась глубоко дышать, стараясь сохранять спокойствие.

– Это часть первоначального музея, – с отвращением сообщила Ксиндра. – Наверное, она имеет определённую историческую ценность, демонстрируя, каким Катт был когда-то, – но посетителей мы сюда больше не водим. Здесь слишком темно и мрачно. Мы пока не добрались до её модернизации. Но ничего, всё ещё впереди!

Они дошли до железных врат, помеченных странными знаками, которые Кара прочесть не могла. Ксиндра вставила ключ в замочную скважину и махнула рукой двум охранникам, чтобы те помогли их отворить. Судя по тому, что сделали они это не без труда, и по тому, как заскрипели петли, этим проходом уже давным-давно никто не пользовался. Мужчины шагнули в тёмный проём и зажгли несколько жаровен дальше по коридору, Кара и прочие прошли мимо них и очутились в просторной комнате, в центре которой возвышался одинокий постамент.

На нём лежала знакомая красная шкатулка.

На камне была высечена надпись на том же древнем языке, что и на вратах. Кара обернулась к Ксиндре, в надежде услышать перевод, и обнаружила, что хранительницы рядом нет. Она вместе с сопровождающими осталась за порогом комнаты. Ей явно было не по себе.

– Там написано: «Фрагмент книги из руин замка Долроуз», – пояснила Ксиндра, предвосхищая вопрос.