Персональный ангел
Часть 23 из 34 Информация о книге
– Алло! – Ну что ж… поздравляю, мы почти у цели. Девушка очень облегчила нам задачу. Мы даже не ожидали, что все так хорошо получится… – Никто не ожидал… – Да не волнуйтесь вы! Никто ничего не заподозрит. Что ж вы нервный такой, это смешно просто! – Вам смешно, а мне не очень. Я каждый день боюсь. Спать перестал, снится, как все выплывает наружу… – Это у вас с непривычки. Бросьте нервничать, осталось совсем чуть-чуть, лето продержаться, и мы его завалим… – Да вы уже пытались! Машину зачем-то обстреляли… – Случай уж больно подходящий был. Решили, что если повезет, – убьем, а нет, так напугаем как следует… – Да ни черта он не боится! Чего ему бояться? Только шум подняли неизвестно зачем и службу безопасности переполошили. Будут теперь землю рыть. – Ну и будут. Все равно ничего не нароют, я вам гарантирую! – Деньги перевели? – Конечно. Все как договаривались… * * * Страсти улеглись очень быстро. Все, присутствовавшие при историческом объяснении Тимофея Кольцова и Олега Приходченко, почли за благо особенно на этот счет не распространяться. Олег, выручив сына, вернулся на Ильинку, в офис Тимофея Ильича, но тот принял его стоя, сказал холодно, что инцидент исчерпан, а в словесных излияниях он не силен. Так что прошу прощения, очень много работы. Катерина, захлебываясь от восторга, поведала обо всем родителям, которые давно и хорошо знали Олега и очень ему сочувствовали. – Он молодец, твой Кольцов, – произнес Дмитрий Степанович с удивлением. Марья Дмитриевна внимательно изучала дочь, лучше отца понимая, что ее безудержный восторг имеет какие-то более глубокие корни. – Будь осторожна, – сказала она, когда они остались одни на кухне. – Я очень тебя прошу, будь осторожна, Катенька… Он очень странный и, по-моему, очень тяжелый человек. Попробуй оценить его трезво. – Я не могу трезво его оценивать, – ответила Катерина печально. – Я в него влюблена. Марья Дмитриевна в сильном расстройстве ходила по просторной кухне. – Ты совсем ему не пара. Он необразованный, мрачный, у него чувства юмора нет! – Есть! Но мать не слушала ее. – Вся его сила и притягательность – в несметных деньгах. И я понимаю, какое в молодости это имеет значение. Но все-таки, Катя… Катерина оскорбилась. – Мам, куда тебя понесло? При чем тут деньги? У нас всю жизнь есть деньги, и я сама давно и прекрасно зарабатываю… – Катенька, это вещи совершенно разного порядка – то, что зарабатываешь ты, или мы с отцом, и то, что есть у него. Не прикидывайся, пожалуйста, что ты этого не понимаешь. – Марья Дмитриевна остановилась напротив Катерины и взглянула на нее с такой жалостью, как будто Тимофей Кольцов уже погубил ее молодую жизнь. – Папа в восторге, что он помог Олегу. И я тоже в восторге. Но ему-то это ничего не стоило, Катя! Он не отдал ему последнюю рубаху, правда ведь? А жену он простил не оттого, что он благородный, а оттого, что он равнодушный, понимаешь? Ему нет до нее никакого дела, вот и все. Насупившись, потому что мать отчасти была права, Катерина ковыряла вилкой скатерть. – Ему и до тебя нет никакого дела. – Марья Дмитриевна подошла и обняла дочь. Катерина слышала, как мерно бьется ее сердце, как тикают часы на душистом запястье. На глаза навернулись слезы. Неужели… неужели правда? Вдруг правда? – Ты привлекаешь его потому, что ты – явление абсолютно недоступное его пониманию. Не знаю, где он там вырос, но, очевидно, он мало встречал таких женщин, как ты… – Мамочка, я знаю твою теорию о нашей с Дашкой уникальности и неповторимости, – высвобождаясь, заявила Катерина. – Можешь не излагать. Но к Тимофею это не имеет отношения. Если бы он хотел, он получил бы десяток таких, как я. – Он дважды был женат. Дважды! На женщинах, которых, как я понимаю, он покупал, причем вполне сознательно. Что в нем есть еще, кроме денег, Катя? – Мамочка, – сказала Катерина и отвернулась к окну, за которым млели теплые летние сумерки. – Теперь уже проверить ничего невозможно. Любую женщину, которая приблизится к нему на расстояние вытянутой руки, можно заподозрить в том, что ей нужны его деньги. Мне не нужны его деньги. У меня своих навалом. Он сильный, решительный, умный, талантливый, стойкий. Он добрый, хотя сам об этом не знает. – А ты знаешь? – А я знаю, – упрямо подтвердила Катерина. – Он делает о-очень большие дела. Он работу дает тысячам людей… – Ну, понесла! При чем тут это? – Да ни при чем! – с досадой выкрикнула Катерина. – При том, что его есть за что любить. Ты, между прочим, думаешь, как он. Он тоже уверен, что его любить нельзя. Можно любить только его деньги и влияние. – А ты ему, конечно, уже сообщила о своих пылких чувствах? – Конечно, – подтвердила Катерина и улыбнулась. – Давно уже. Он жутко перепугался. – Постарайся уйти без потерь, – тихо попросила Марья Дмитриевна. – Я понимаю, конечно, что это вряд ли возможно, и моя пылкая дочь уверена, что все делает правильно. Но я прошу тебя – постарайся уйти без потерь… * * * Тимофей позвонил из Женевы, когда Катерина засыпала на очередном собрании предвыборного штаба. Летом противостояние немножко улеглось – обе стороны готовились к решительным осенним наступлениям. Поток компроматов друг на друга временно приостановился. Солнце палило Москву нещадно, влажная жара давила на голову, отекали руки, телефонные трубки казались мокрыми и скользкими. Вялые перебранки выжимали остатки сил. Хотелось сесть под кондиционером и забыть о том, что существует улица с горячими автомобильными выхлопами и запахом раскаленного асфальта. Приходченко все дела переложил на Катерину и Скворцова, устраивая новую жизнь для себя и Кирюхи, в которой была Диана и не было двух религиозных фанатичек, чуть не натворивших настоящих бед. До конца жизни он будет благодарен Тимофею Кольцову и, может быть, даже сумеет когда-нибудь ему об этом сказать… Тимофей на неделю улетел по делам в Швейцарию. Катерина нервничала и злилась, пилила сотрудников и чувствовала себя стервой. В Женеве была Юлия Духова, умница и красавица, сосланная туда усилиям и самой Катерины. Поняв, что ревнует, она возненавидела себя окончательно – сколько раз она уговаривала себя, что личная жизнь Тимофея не должна ее касаться! Но она касалась, да еще как! Все это было неправильно, противно, и хотелось, чтобы Тимофей скорее вернулся. Он позвонил и сообщил замученным голосом, что вечером будет в Москве. – Ты поезжай прямо ко мне, чтобы я тебя нигде не искал, – распорядился он, нисколько не заботясь о том, что это могло противоречить каким-нибудь Катерининым планам. – Ладно, – согласилась она холодно, понимая, что вступать в дискуссию по телефону нет никакого смысла. Кроме того, она ужасно соскучилась. И все же его наплевательское отношение к жизни раздражало и беспокоило. Так не могло продолжаться до бесконечности. – Ты чего злая? – спросил он, помедлив. – Я не злая, – отрезала она, и они кое-как попрощались. Тимофей приехал в десятом часу – очень рано. Катерина только-только поставила в духовку мясо. Она была уверена, что из Шереметьева он поедет в офис и только потом домой, но он в офис почему-то заезжать не стал. – Катерина! – заорал он с порога. – Ты дома? Швырнув под зеркало чемодан, он стаскивал ботинки. – Я здесь, – отозвалась она из кухни. – Я иду, Тимыч! Он вздохнул с облегчением – как хорошо, что она дома, никуда не надо ехать, искать, звонить… Как он мечтал вернуться и застать ее в своей квартире, в сарафане или майке, с волосами, перевязанными розовой ленточкой, и босиком. Она выбежала из коридора, ведущего на кухню, и бросилась ему на шею. – Как я рада, что ты приехал, – сказала она после того, как они первый раз поцеловались. Она тут же забыла, что была им за что-то недовольна и даже хотела что-то такое ему высказать. – Господи, как здорово, что ты приехал! Он еще раз поцеловал ее, чувствуя уже ставший привычным быстрый и горячий всплеск желания.