Персональный ангел

– Цветы купим, с охраной согласуем. Все как обычно.

– Еще будет жена мэра, про это кто-нибудь помнит? Или будем, как в прошлый раз, друг у друга спрашивать “а это что за баба”?

По комнате пронесся сдержанный смех. Был грех, в прошлом году они не признали первую леди столицы.

– А про Диану помнят все, кто отвечает за мероприятие? Что нужно встретить, проводить, телевизионщикам показать? Или тоже не знаем, что это за баба?

Диану, жену Тимофея Кольцова, до сих пор еще никто из приходченковской службы не видел. Катерина очень хотела посмотреть на них вдвоем, чтобы понять, можно ли в дальнейшем использовать их как семейную пару или нужно придумывать им какие-то отдельные, но как бы общие программы.

Под конец совещания неожиданно появился Игорь Абдрашидзе, как всегда энергичный, бодрый и красивый.

– Как дела? – спросил он с порога. – Движутся?

– Движутся, Игорь Вахтангович, – засуетилась Юлия. – Мы уже все обсудили. Вы хотели послушать?

– Необязательно, – снисходительно ответил Абдрашидзе. – Я хотел попросить вас после совещания зайти ко мне.

– А нас? – со свойственной ей дурацкой бесцеремонностью влезла Катерина. Но он был ей так нужен, этот Абдрашидзе, и так недоступен. Может, хоть сейчас, благодаря ее наглости, он не сможет отвертеться? Но побывавшего и не в таких боях Абдрашидзе было трудно сбить с толку или удивить какой-то убогой наглостью. Он поглядел на Катерину сверху вниз, как умеют смотреть только грузины, да еще не слишком высокого роста, и сказал, чеканя слова:

– Все, что я хотел выяснить, Катерина Дмитриевна, я уже выяснил у Олега Приходченко. Если у вас есть ко мне вопросы, – он подчеркнул голосом “у вас”, явно давая ей понять, что у нее никаких вопросов к нему быть не может, – я готов вас принять. Согласуйте время с Юлией Павловной, и мы побеседуем.

– А сейчас нельзя? – продолжала приставать Катерина. Абдрашидзе даже не удостоил ее ответом. Повернувшись к Юлии, он взял ее под руку и повел к выходу из конференц-зала.

– Один – ноль в нашу пользу, – произнес над ухом голос Терентьева. Он собирал в папку какие-то бумаги со стола и улыбался. Но в его улыбке Катерина разглядела искреннее сочувствие. Может, Юлия и на него сильно давит?

– В пользу-то в пользу, только вот дело никак с мертвой точки не сдвинется, – сказал рядом Слава Панин. – Это ведь кажется только, что еще год впереди. Целых 365 дней. А на самом деле только соберемся поработать, и уже некогда будет, придется спасать положение, авралить, суетиться. Вы подумайте над этим, Миша. Вы-то не пресс-секретарь. Вам должность в случае провала не предусмотрена, верно?

– Верно, – легко согласился Терентьев. – Мне не предусмотрена. Только я тоже себе не враг, чтобы поперек Юлии действовать. Она боссу ближе.

– Ваша двусмысленная улыбка говорит о многом, – Слава сухо улыбнулся. – Но мы грамотные. Мы на провокации не поддаемся. Правильно говорю, Катерина Дмитриевна?

– Правильно, Станислав Алексеевич! – согласилась Катерина. – До свидания, Миш. Приходите к нам в гости. А то все мы да мы…

– Приду, – пообещал Терентьев, и все разошлись в разные стороны.

В лифте Скворцов сказал с досадой:

– Охота тебе непрерывно лезть на рожон. Только против себя их настраиваешь.

– Саша, я почти месяц пытаюсь настроить их в свою пользу. И у меня это не получается. Может, если мне удастся разозлить Абдрашидзе, он обратит на наше великое и бессмысленное противостояние хоть какое-то внимание!

– Или вышибет нас вон и найдет более покладистых.

– Ладно, – заявила Катерина немножко свысока. – Не плачь раньше времени. Прорвемся!

Лифт неслышно остановился, двери разъехались, и вся компания неожиданно попала в центр какого-то молчаливого мужского шествия. Всех троих, и Катерину, и Скворцова, и Панина, быстро и ловко оттеснили к противоположной стене. Один из мужчин быстро зашел в лифт и вышел из него, еще двое остались у дверей, и один переместился к турникету. Происходило что-то непонятное и угрожающее.

– Наш босс приехал, – смеясь глазами, негромко сказал Панин. И, судя по тому, как подался вперед тот охранник, что стоял у турникета, не ошибся. Кто-то еще, пятый или шестой, придерживал Кольцову дверь. Он вошел, ни на кого не глядя, и неожиданно быстро направился к ожидавшему его лифту. Девушка за конторкой черного мрамора в волнении поднялась, когда он проходил мимо. Одна секунда – он зашел в лифт, следом за ним загрузилась охрана, двери закрылись, и никого не стало.

Только что вестибюль был полон, даже искры летели от напряжения, а тут вдруг – спокойствие, безмятежность и покой. Босс прошел, все облегченно выдохнули…

– Ничего себе… – протянул Скворцов.

– А ты говоришь – прорвемся! – задумчиво сказал Катерине Панин. – Попробуй тут прорвись.





* * *




– Алло!

– Что-то давненько мы не разговаривали. Куда это вы пропали? Ни слуху ни духу…

– Сказать пока нечего, потому и ни слуху ни духу.

– Может, помощь нужна? Не справляетесь? Ведь все-таки полтора месяца прошло…

– Пока не нужна, когда понадобится – предупрежу. Все на самом деле гораздо труднее, чем предполагалось.


– Кто больше всего мешает?

– Женщина.

– Может, с женщиной помочь?

– Я же говорю, пока рано. Если у нас ничего не получится, тогда поможете.

– Ладно. Наши все волнуются. Время идет, а дело не делается.

– Передайте, что в самое ближайшее время я постараюсь решить все вопросы. О результате сообщу.

– Передам. И мой вам совет: особенно не тяните…





* * *




Юлия Духова неслась на машине по Ленинградскому шоссе в сторону Шереметьева. Она всегда ездила быстро, а уж в плохом настроении летала на своем “Фольксвагене”, как на истребителе.

Тимофей Кольцов отправлялся сегодня в неву, и она должна его проводить. По-хорошему, ей бы поехать с ним, но на этот раз такая возможность даже не рассматривалась. Да и сами проводы были полностью ее идеей. Просто в один прекрасный день она приехала в Шереметьево, прошла в ВИП-зал и оставалась рядом с Тимофеем Ильичом, пока не объявили посадку. Поначалу все окружающие удивлялись: Юлию Павловну, вообще говоря, никто никогда в аэропорт не звал, но Кольцов молчал, и со временем все привыкли к ее присутствию рядом с ним. Она ко многому их приучила.

И ко многому еще приучит.

Она приучила их советоваться с ней по любому поводу – в каком настроении Тимофей Ильич, сейчас к нему зайти или подождать до завтра, почему вчера на приеме он был мрачен, а сегодня уехал так рано? Она приучила их к мысли, что “мы говорим Духова, подразумеваем Кольцов”. Она приучила их считать, что она всегда где-то рядом и Тимофей Ильич смотрит на мир ее глазами. И из ее постели.

Мягко говоря, это было маленькое преувеличение. Раза три, за границей, она действительно подлавливала его в состоянии расслабленном и благодушном. Он отсылал охрану, они ужинали в каких-то очень дорогих ресторанах, и вечер заканчивался в его или ее номере. Из этого ничего не следовало, кроме легкой утренней неловкости, которую Юлия изо всех сил старалась погасить, опасаясь, что в следующий раз в постель он ее не возьмет. Зачем ему лишние неудобства? А ей совершенно необходимо спать с ним. Он был неинтересный любовник – не слишком искусный и без фантазии. Поначалу она попыталась изображать огненную страсть, но вовремя сообразила, что надуть его таким образом не удастся. Наткнувшись на его насмешливый и холодный взгляд, она как-то моментально поняла, что все ее игры – томные взоры, нервная дрожь и вскрики экстаза – вызывают в нем равнодушное любопытство, и только. Этот мужик все знал про себя и про окружающих. Знал настолько хорошо, что иногда ей в его обществе становилось дурно – с кем она решила тягаться? С Тимофеем Кольцовым? Конечно, приятно утешать себя тем, что все мужики одинаковы, на какой бы ступени социальной лестницы они ни находились, и умная женщина может использовать их по своему усмотрению, но к Тимофею Ильичу это, пожалуй, не имело никакого отношения. Его можно было использовать только до известного предела, который он сам же и определял. Хорошо, что Юлия быстро это поняла и ни на чем таком не прокололась. Теперь она знала, что должна выжидать, ни к чему его не подталкивая. Захочет спать с ней, будет спать. Не захочет… Ни соблазнить, ни обмануть его нельзя.

Иногда, как сейчас, несясь почти по встречной полосе на своей мощной ухоженной машине, она его ненавидела. Ненавидела свою зависимость – он имел все права, а она никаких. Ненавидела свое подчиненное положение – все его замы были по определению выше ее. Ненавидела, что он заставлял ее ждать его высочайшего расположения, как милости. Он определял правила игры, и за это она тоже его ненавидела.

Конечно, он делал ей маленькие молчаливые уступки. Разрешал себя провожать. Брал с собой за границу. У нее был более или менее свободный доступ в его кабинет. Но что значили эти подачки по сравнению с той абсолютной властью, которой она жаждала! О которой она грезила, которой болела, которая была у нее в крови, как тропическая малярия!

Этот отвратительный, толстый, плохо образованный мужлан с руками грузчика и пролетарской физиономией имел все, к чему стремилась Юлия Духова. Имел – и не хотел делиться. А как хороша, как уместна она была бы в роли императрицы, если бы только она могла заставить его это понять! Сколько всего она вынесла, прежде чем добралась до него, истинного кандидата на престол. Пусть сначала не императорский, пусть княжеский, но престол! В скольких постелях ей пришлось перебывать, через сколько отвратительных рук пройти, прежде чем она оказалась там, где ей нужно! Ее нищее детство, полное унижений, болезней и горестей, словно кислотой сожгло все ее надежды и устремления. Осталось только одно – выбраться на самый верх, чего бы это ни стоило. Она окажется там, где нет места девочкам из коммунальных рабочих квартир, а она будет там – единственная победительница. Она преодолеет все, что возможно и что невозможно преодолеть. Она подождет, пока Кольцов не поймет, что его глупая длинноногая жена – совсем ему не пара. Пока он не увязнет в делах настолько, что и не заметит момент, когда Юлия заберет в свои руки всю власть, и тогда ему ничего не останется, кроме как предложить ей разделить с ним корону и трон. А что и корона, и трон не за горами, Юлия не сомневалась. Нужно только набраться терпения и ждать. Ждать и действовать. Действовать и уничтожать соперников по одному.

Абдрашидзе с его интригами ей не страшен. Неудобен, но не страшен. Ва-банк он не пойдет, напрямую выяснять отношения с Кольцовым, предлагая переориентировать работу пресс-службы, не станет. Конечно, жаль, что так много в последнее время было допущено ошибок: программа на НТВ действительно получилась провальной, Джордж Сорос вовсе не приехал, а благотворительный концерт прошел с гораздо меньшим, чем предполагалось, размахом. В Штатах умер какой-то знатный эмигрант, не то поэт, не то музыкант, и все телевизионные каналы показывали только его похороны. Кому она нужна, эта замшелая знаменитость?!

Нужно заставить Терентьева в конце концов выяснить, почему Абдрашидзе так пропихивает этот свой “Юнион”, в чем там дело? А то милейший Игорь уже осмеливается ей замечания делать! Конечно, она подыгрывает ему, изображая скромную подчиненную, но как только она получит необходимую информацию, от Абдрашидзе рожки да ножки останутся. И ограничить, ограничить контакты с этими наглецами и недоумками из “Юниона”!

Медленно и осторожно она начала готовить почву для небольшого скандала. На прошлой неделе она фактически сорвала интервью Кольцова, представив дело так, как будто это произошло по недосмотру агентства. Сейчас она везет ему справки об их совместной деятельности, чтобы он почитал их на досуге в самолете. Капля камень точит. Возможно, вернувшись, он потребует каких-нибудь объяснений от своего дорогого Абдрашидзе, а к этому времени будут готовы новые справки, и к весне Юлия Павловна вновь останется полновластной хозяйкой, и никакие наглые соплячки не посмеют даже смотреть в ее сторону, не то что задавать вопросы!

Поворачивая на международное шоссе, Юлия хищно и весело улыбалась. Она сотрет в порошок эту бледную дылду в невыразительных английских тряпках. Подумаешь, дочка Нобелевского лауреата! Небось росла, как царевна в тереме, с мамками и няньками. Разве сравнится с Юлией эта размазня, так наивно и глупо уверенная в себе? С такой же идиотской детской самоуверенностью вылезает на скоростную магистраль толстый щенок, которому кажется, что с ним никогда и ничего не стрясется. И погибает.

Юлия знала, что она в сто, нет, в тысячу раз умнее и сильнее этой девицы, которую ненавидела всей душой. Такое с ней бывало: на разных жизненных этапах она выбирала объект для ненависти и уничтожения и не успокаивалась, пока не стирала его в порошок. И это приносило ей покой и удовлетворение. Сейчас таким объектом для Юлии стала Катерина. Профессорская дочка, глупый щенок, выученный в университетах, защитивший диссертацию и не знающий, что такое вонючие подъезды, дикие и жалкие, налитые кровью глаза, единственная куртка на все случаи жизни и драки с новенькими на помойках.

Юлия научит ее жизни. Заставит уползти к мамочке с папочкой зализывать раны и больше никогда не попадаться на пути сильной и могущественной Юлии Духовой.





* * *




Когда позвонил Саша Андреев, Катерина выгуливала племянницу Саньку. Сестра и ее муж укатили в Москву, закупить еды и выпить пива в “Джон Буль Пабе”. Санька качалась в гамаке уже минут сорок и на все Катеринины попытки изъять ее из гамака отвечала глубокомысленно:

– Еще хочешь.

Катерина покладисто продолжала ее качать и думала о работе. Мобильный телефон в кармане куртки позвонил как раз тогда, когда она дошла до того, что неплохо было бы попросить Славу Панина найти какого-нибудь знакомого имиджмейкера и поговорить с ним про Тимофея Ильича Кольцова. А потом подсунуть эту мысль Абдрашидзе, как будто это он сам придумал.

– Алло! – сказала Катерина, не переставая качать Саньку.

– Алло!

– Саш, это ты?! – радостно завопила Катерина, и племянница посмотрела на нее с любопытством. Голос у Андреева был странный:

– Кать, мы прилетим в воскресенье. Если хочешь, сразу к тебе подъедем.

– Саша, что случилось, почему ты три дня не звонил?