Петля будущего

Еще несколько метров, мучительных и изнурительных метров, и я лежу на земле при свете луны без удушающего веса крыс, с ощущением, будто полз по разбитому стеклу; мой белый тюремный комбинезон весь в черных и красных пятнах, разорванный в клочья, как и кожа на моем теле.

Я лежу на спине, смотрю на звезды, вдыхаю ночной воздух. Я не позволяю себе думать, не позволяю себе осознать, что уже во второй раз менее чем за два часа я был на волосок от смерти.

Я встаю на ноги спотыкаясь, подхожу к краю платформы и пытаясь взобраться на нее. Раны на теле изнывают от боли, но наконец мне удается подняться на холодный бетон.

Я оглядываюсь кругом. Несмотря на мое состояние и на все произошедшее, я не могу сдержать восторга при виде полумесяца в небе, освещающего крыши маленькой деревни внизу и чертово колесо на вертикальных фермах. Я улыбаюсь звездам.

Но это лишь краткий миг восторга; я устремляю взгляд к горизонту, на огромные жилые здания за пределами фермерских земель: Вертикали, вздымающиеся вверх к самому небу, высоко над окружающей их огромной массой лачуг бездомных; большие синие дождевые коллекторы на крышах и беспорядочное множество самодельных труб, подающих оттуда воду в каждую квартиру, напоминающее какое-то морское чудовище, обвивающее бетонного гиганта. Вертикали в зареве огня: город горит, в темное небо поднимаются огромные облака густого черного дыма.

Я стою в темноте, под яркой луной, глядя на город, в котором раньше жил. Наблюдая войну.



Даже отсюда, на расстоянии примерно четырех километров от города, слышны гул и рев пламени, видны густые облака дыма, клубящиеся в небе; высокое офисное здание обрушивается, от его падения земля сотрясается так сильно, что это чувствуется даже здесь.

«Слухи были правдой, – думаю я, не в состоянии оторвать взор от разрушенного города. – Идет война, и кто бы ни напал на Регион 86, они побеждают».

Нет времени думать о разрушенном городе, гибели людей, войне. Мне нужно продолжать двигаться, я должен спасти Рен.

Я бегу к деревне и по мере приближения узнаю эти места: именно здесь проходят восстановление Совершенные. Такие деревни начали выстраивать, когда радиация Красных зон стала уменьшаться, – тогда недвижимое имущество резко возросло в цене до миллионов монет, ведь тут можно было обрести пространство и свободу от массово переполненного города. У большинства Совершенных есть дом за пределами города, чтобы провести выходные или отпуск, – у самых зажиточных и по три – в то время как мы, Убогие, теснимся в арендованных квартирках на самых верхних этажах дешевых построек в криминальных районах.

«Знают ли эти Совершенные, что живут так близко к тюрьме?» – размышляю я, быстро передвигаясь по темным улицам.

Я стучу в дверь первого попавшегося дома, но долго не жду ответа, бегу к следующему, стучу кулаком снова и снова. Я жду, что кто-нибудь выйдет, но никого нет. Переходя дорогу, я спотыкаюсь обо что-то металлическое – слишком темно, чтобы разглядеть. Я звоню в дверной звонок, но он не работает, тогда я опять стучу до боли в костяшках, но так никто и не выходит.

Я подхожу уже к седьмому или восьмому дому, стучу разбитыми кулаками в деревянную дверь, и вдруг она отворяется вовнутрь, оказавшись незапертой. Я переступаю порог.

– Есть кто-нибудь? – кричу я, пытаясь привлечь к себе внимание жильцов. Я отлично понимаю, что если молодого человека в тюремной одежде, испачканной кровью, застанут снующим в таком дорогом доме, да вообще в любом доме, если уж на то пошло, то его сочтут угрозой, а я полагаю, любой Совершенный, владеющий домом таких размеров, устанавливает систему иммобилизации. Прямо сейчас у них есть полное право активировать ее, поэтому я снова кричу, давая понять, что не собираюсь их грабить.

Я делаю еще шаг, ожидая, что включатся автоматические фонари, или домашняя система охраны спросит меня, что я делаю в этом доме, – но ничего такого не происходит.

Я стою посреди огромного открытого пространства: комната, представляющая собой кухню, гостиную и столовую, объединенные в общую свободную зону. Дом чистый и абсолютно пустой – стерильный.

У них нет телевизора, нет даже проектора на 360 градусов, позволяющего рассмотреть себя со всех сторон. Но зато у них стоит «Погружение‑7» – система, позволяющая зрителю войти в сцену фильма, искать улики, если это детектив, или находить скрытые бонусы, если комедия. Система работает в сочетании с Линзой и встроена в дальнюю стену гостиной, но, кажется, она тоже без питания.

Я замечаю устройство КСО на кухонной столешнице и направляюсь к нему: с его помощью я смогу связаться с экстренными службами восемью разными способами. Я машу рукой перед куполообразным экраном, но он не реагирует. Пробую еще раз – экран не отвечает.

Я ору на тупой кусок стекла и металла – не потому, что он не работает, а потому, что теперь я точно знаю: питание отключилось не только в Аркане. Скорее всего, обесточен весь город, возможно даже, весь Регион – или весь мир. Я надеялся, что у богатых, с их резервными генераторами и солнечными накопителями, все же есть какой-то вид электричества, но, думаю, в глубине души, стоя на платформе и наблюдая горящий город, я понимал, что все безнадежно.

Я не могу спасти Рен. Я сомневаюсь, что и врачи смогут ей помочь без соответствующих технологий, а без энергии не работают и технологии.

Я глубоко и тяжело вздыхаю.

Должен же быть выход. Ну неужели ничего нельзя сделать! И вдруг из ниоткуда на ум приходят два слова: «яд дронов».

Поначалу я не вижу связи, но затем в голове возникают болезненные воспоминания: моя мама лежит в своей кровати, левой рукой перебирая пальцами, ее умирающие глаза бесцельно бродят по комнате, тонкая полоска пота на лбу и подбородке, прозрачная кожа, цепляющаяся за кости. Сложив руки вместе, она показывает жестами какие-то слова и фразы, в основном бессмысленные. Моя мама была глухой, поэтому дома все говорили на языке жестов. Для Совершенных это мертвый язык, потому что все они рождаются с идеальным слухом. Мама показывала мое имя, слова любви и просила прощения. Она умирала от какой-то непонятной болезни, возможно, нового гриппа, хотя правительство убеждало нас, что это нечто пришло не из Красных зон. Диагноз обошелся бы нам слишком дорого. Отец потратил все монеты на вызов врача, и к нашему дому прилетел дрон. Он взял пробы крови и слюны и провел анализы прямо перед нами. Диагноз был определен, и нас спросили, хотим ли мы его узнать. Мы сказали «да», и дрон сообщил, что это будет стоить пятьдесят монет, а лечение – еще двести. Само собой, вакцина Карантина, предотвращающая распространение вируса, была не только бесплатной, но и обязательной.

Именно мама убедила отца в том, что, покуда она получает лечение, вовсе незачем знать, что с ней. Я читал в глазах отца вопрос: «Что, если это что-то серьезное, неизлечимое? Что, если любое средство дрона лишь отсрочит неизбежное?» Но он просто улыбнулся и согласился.

Тринадцать дней спустя мама умерла.

Она продержалась тринадцать дней только благодаря тому лекарству, что оставил тогда дрон. Я не помню его названия, но в Вертикалях его называют «Пассив» [13]. Совершенные, подсевшие на «Побег», часто смешивали эти два препарата, чтобы продлить ощущения. «Пассив» замедляет работу сердца и дыхательной системы, а также субъективные восприятия потребителя, существенно замедляя время. «Пассив» ввел маму в некое состояние гибернации, замедлив для нее все, даже убивающую ее болезнь.

Мама умерла в тот же день, когда меня забрали в Аркан. Я стоял у ее кровати, наблюдая, как дрон-гробовщик уносит ее в черном пластиковом пакете, а в это время маршалы выбивали дверь нашей квартиры, схватили меня и выволокли на улицу, а Молли кричала и убеждала их, что я не сделал ничего дурного.

Проглотив боль воспоминаний, я возвращаюсь к реальности.

Если бы достать «Пассив» – у меня был бы шанс спасти жизнь Рен. Чем медленнее функционирует ее система АЛМ, тем меньше крови она потеряет из-за отрубленной руки, а это даст мне время найти кого-то, кто мог бы помочь. Но пока город в огне и без электричества, я никак не смогу преодолеть четыре километра, найти больницу, найти нужное мне лекарство «Пассив» и добраться до Аркана раньше, чем Рен до смерти истечет кровью.

«Есть только один выход, – размышляю я. – Яд дронов».

Этот препарат, что они вкололи Руку Форду, когда он отказался вернуться в камеру после прогулки, содержит «Пассив». Загвоздка в том, что препарат также содержит мощные галлюциногены. Замедление сердечной и дыхательной систем заставляет переживать весь кошмар так, словно он длится тысячу жизней. Я не хочу подвергать Рен ужасу, который пережил Рук, но если выбор стоит между этим и верной смертью… Я вынужден так поступить.

– Надо вернуться, – говорю я вслух и кричу в отчаянии и гневе оттого, что все было напрасно.

А затем слышу слабый скрип за спиной. За мной наблюдают.



Я быстро прихожу в себя. Не могу сказать, откуда такая уверенность, но я знаю, что кто-то сидит позади на лестнице и следит за мной.

Обернувшись, вижу моргающие глаза парнишки лет двенадцати. Он улыбается – но улыбка его такая же безумная, как у Рен, с тем отличием, что рот его испачкан засохшей кровью. Как давно он там сидит? Неужели он наблюдал за мной все это время? Я молчу и не двигаюсь, тишина – как детонатор… малейший звук – и… мы оба знаем, что будет.


– Я ухожу, – говорю я, поднимая руки вверх, чтобы показать, что я не представляю угрозы. – Ухожу, понятно?

Я не отвожу глаз от мальчишки, его электрические голубые глаза смотрят на меня напряженно и решительно, яростно моргая, пока я медленно, очень медленно отступаю к входной двери.

Я протягиваю руку за спину, пытаясь нащупать круглую дверную ручку. Найдя ее, обвиваю пальцами, и тут мальчик оживает и на четвереньках бросается вниз по лестнице, точно бешеная собака, при этом не издавая ни звука, отчего кажется еще более устрашающим, и направляется прямо на меня.

Быстро проскользнув в открытый проем, я выбегаю в сад и захлопываю за собой дверь. Ручка поворачивается, дверь начинает открываться. Я хватаю ее и тяну на себя, пытаясь плотно закрыть, но мальчик отчаянно старается до меня добраться – и он намного сильнее, чем казалось.

«Он такой же, как Рен, – думаю я, напрягая мышцы рук и удерживая дверь. Я с трудом сопротивляюсь невероятной силе маленького мальчика в бледно-голубой пижаме. – Он такой же, как Рен, Харви и все остальные из группы «А».

Подсознательно я понимаю, что этого не может быть. Группа «А» обезумела после Отсрочки, но Рен Отсрочку не проходила, как и этот парнишка.

Дверь содрогается под молчаливым напором мальчика. Что же делать: продолжать бороться, пока он не сдастся, или бежать? Мой разум решает за меня, когда я слышу стучащие по тротуару шаги и, обернувшись, вижу женщину лет семидесяти, мчащуюся ко мне с нечеловеческой скоростью.

Я успеваю заметить ее улыбку, моргающие глаза и блестящий в лунном свете нож – и вот она уже на расстоянии вытянутой руки, целится мне в шею. Я быстро отпрыгиваю назад, теряя равновесие, и чувствую дуновение промелькнувшего в миллиметре от моей кожи лезвия.

Я падаю на землю, ударяясь рукой об очередной металлический предмет, воняющий гниющей пищей. Нет времени разбираться, что это; дверь распахивается, мальчик выскакивает на улицу и дикими глазами озирается вокруг.

Не помню, как я встал и побежал, но вот я уже мчусь на раненых ногах что есть мочи, хоть и недостаточно быстро. Я слышу шаги, нагоняющие меня шаги старухи и мальчишки, практически чувствую, как они дышат мне в затылок.

И когда мне кажется, что они вот-вот схватят меня, я слышу, как они с грохотом падают на землю. Чувство эйфории придает мне сил, и я бегу пуще прежнего; пробежав пять домов, десять, я наконец останавливаюсь и оглядываюсь.

От представшей передо мной картины кровь стынет в жилах: старуха сидит верхом на мальчике, остервенело вонзая нож ему в грудь. В темноте ночи я вижу лишь силуэт всей этой сцены: одна тень наносит смертельные удары другой, черные капли разлетаются в воздухе – и мальчик умирает почти в полной тишине.

Я не могу пошевелиться, не могу отвести взгляд от жуткой картины передо мной. Не могу бежать, позвать на помощь – я ничего не могу.

Когда мальчик окончательно затихает, старуха оборачивается ко мне. Этого достаточно, чтобы снять с меня оцепенение и заставить снова бежать.



Я сворачиваю налево, потом направо, перемахиваю через заборы, пробегаю сквозь дворы и наконец замечаю домик на дереве перед одним особенно роскошным особняком.

Я прыгаю, хватаю низко висящую ветвь и подтягиваюсь, размахивая ногами, чтобы добраться до следующей ветки. Поднявшись достаточно высоко, я цепляюсь за край и залезаю в маленькую хижину как раз в тот момент, когда жестокая старуха, спотыкаясь, забегает во двор и пробирается через пруд подо мной.

Я стараюсь дышать тихо, жалея, что не родился Совершенным: тогда у меня была бы САПК [14] там, где сейчас горят мои легкие. Я дышу медленно и неглубоко, пот стекает по лицу; я сижу, жду и надеюсь, что она просто пройдет мимо.

Кажется, я здесь уже несколько часов. Наконец я слышу, как мой преследователь отступает и топает в соседний двор в поисках следующей жертвы.

Выглянув из хижины на дереве, я вижу старуху: она идет с высоко поднятыми плечами, голова дергается из стороны в сторону, нож в ее руках больше не блестит при лунном свете: он целиком измазан кровью мальчика.

«Они такие же, как Рен, – думаю я, наблюдая за старухой, которая снова бежит. – Что же с ними произошло?»

Светает, и с этой высокой точки на дереве я замечаю, что по всей деревне разбросаны неподвижные дроны. Это и есть те металлические предметы, о которые я не раз запинался. Некоторые из них до сих пор держат в металлических тисках свой груз: посылки, фастфуд, алкоголь, продукты питания, медикаменты; другие – дроны-сопровождающие, третьи – дроны-наблюдатели. Вероятно, они все упали с неба, когда отключилось электричество.

Я вылезаю из домика на дереве, трясясь от переизбытка адреналина, холода, истощения и потери крови.

«Ты должен вернуться в Аркан и достать яд дрона. Это единственный шанс спасти жизнь Рен. Потом нужно понять, как вылечить ее, что бы, черт подери, с ней ни произошло».

Я останавливаюсь и оглядываю город. Где-то там, среди хаоса и убийств, борются за жизнь мои отец и сестра, если они еще живы.

«Либо так, либо они тоже инфицированы, – рассуждаю я, – как Рен или тот мальчишка со старухой».

Я разрываюсь между городом и Арканом, между моей семьей и Рен, и на мгновение я выбираю город. Я делаю пару шагов в сторону горящего мегаполиса, но на меня накатывают воспоминания о Рен, и я останавливаюсь; прежняя Рен, до того, как она стала… тем, чем стала. Она помогла мне пережить сотни дней в тюрьме, которые без ее доброты и сострадания были бы просто невыносимыми. Я знаю, что могу вернуть ее, могу помочь ей так же, как она помогла мне. Я должен пройти обратно через туннель, кишащий крысами, ведь без моей помощи Рен умрет. Я должен верить, что моя семья еще жива и прячется где-нибудь в безопасности. Других вариантов для меня быть не может.

– В этот раз подготовься получше, – шепчу я себе, вспоминая крыс и их боязнь света.

Я пересекаю двор, осторожно открываю стеклянную дверь в задней части дома, плавно и тихо проскальзываю внутрь. Я максимально насторожен и готов к бою, ожидая нападения с любой стороны. Все спокойно.

Этот дом даже больше предыдущего. Мои дешевые тюремные туфли, пропитанные росой травы, скользят по кафельному полу комнаты, представляющей собой своего рода консерваторию – стеклянная крыша, стеклянные стены и мебель из бамбука.

Обнаружив в углу комод с выдвижными ящиками, я начинаю в них рыться в поисках фонарика.

«Он не сработает, – напоминаю я себе, – ничего сейчас не работает».

В гневе я чуть было не захлопываю ящик, но вовремя одергиваю себя.

Нужно развести огонь.

Я осматриваю комнату и останавливаюсь на бамбуковой мебели.

«Идеально», – решаю я и, опрокинув стул на бок, с силой опускаю ногу на его основание.

Треск оглушительно громкий, и я застываю, предвкушая звук шагов, устремляющихся ко мне из мрака. Я замер в готовности ринуться к двери в случае, если кто-нибудь появится, но никого нет. Я подбираю три разломанных полых бруска толстого дерева, каждый длиной около полуметра.

Теперь мне нужна ткань, какие-нибудь тряпки, чтобы обернуть ими концы брусков и зажечь в туннеле как факелы. По-прежнему медленно и аккуратно я направляюсь наверх, где, как мне кажется, должны быть спальные комнаты. В любом темном углу может скрываться один из этих жутко улыбающихся убийц.