Подольские курсанты
Часть 14 из 26 Информация о книге
В одной из них ехала Маша. Бросая тревожные взгляды то на дорогу, то на лежащего рядом Сашку, она радовалась своему поступку. Радовалась, что решилась и уговорила Никитину отпустить ее в передовой отряд, радовалась, что так скоро нашла Сашку. Наверное, надо было радоваться еще и тому, что он не был убит в том страшном бою, а только получил контузию и два легких ранения, в руку и в голову, но на это ее радости уже не хватало. Ей хотелось, чтобы он, ее Сашка, оказался живой и невредимый, но это уже было сверх меры, отпущенной свыше. До сих пор Сашка был без сознания. Временами он начинал бредить, что-то быстро-быстро говорил. Но и во время операции, и потом, отходя от наркоза, он не знал, что она рядом, что переживает за него. Хотя хирург с первого же взгляда на пациента уверил, что в этом случае ничего опасного для жизни нет. Она хотела поправить ему повязку, но в этот момент подводу тряхнуло, и Маша неловко навалилась на его грудь. Сашка, словно разбуженный, всхлипнул и неожиданно открыл глаза. Какое-то время они смотрели друг на друга молча: она тихо радуясь, что он пришел в себя, он — стараясь понять, явь вокруг или сон и откуда в этом сне Маша. — Ты?.. Откуда ты здесь? — хрипло спросил он и попытался подняться. — Лежи, тебе нельзя. — Маша уверенно положила ему руку на плечо. — Где это мы? — Сашка стал оглядываться по сторонам. — Передовой отряд получил приказ отойти в расположение части. — Маша узнала об этом еще утром от санитаров. В тот же момент она поняла, что на какое-то время они смогут выбраться из-под огня и получат небольшую передышку. Смогут наконец-то вывезти раненых в тыл, в безопасное место. — А ты откуда здесь? — Сашка уже пришел в себя. Он смотрел на Машу широко раскрытыми глазами и ждал, что она скажет. Непонятно было, рад он ее сейчас видеть или нет. Да это и неважно, главное, что они живы и едут к своим. — Я… — Она на секунду задумалась. — А я вот за тобой приехала. Отпросилась у Никитиной и приехала. Она была довольна, что смогла вот так вот легко сказать ему правду. Можно было, конечно, придумать, что ее послали в помощь медперсоналу передового отряда, что встретились они здесь случайно, но Сашка бы и так все понял. Всегда насмехавшийся над всякими там любовными приключениями, он сейчас промолчал и только по-доброму улыбнулся в ответ. Ее это тронуло. Она тоже улыбнулась и вдруг испугалась, что все так хорошо. Маша ощутила, как заливается краской, ее бросило в жар, она закрыла лицо руками и заплакала. — Ты что? — Сашка протянул к ней забинтованную руку. — Из-за этого, что ли? Подумаешь — осколок! Ерунда! Маша, рыдая, упала ему на грудь: — Ох, сколько же их там погибло! Копали вчера всю ночь, копали… а всех и не закопать! Неожиданно в Сашкиной памяти вспыхнули последние минуты боя. Он помнил все до мелочей: развороченное орудие соседнего расчета, лежащих в траншее мертвых курсантов, сраженного осколком Сушко, испуганные глаза Грачева, окрик старшего лейтенанта Носова… Что с ними? Живы ли? Он хотел было снова подняться, но Маша еще сильнее прижалась к нему всем телом и не пустила. Тогда он обнял ее и стал смотреть в хмурое небо с медленно ползущими вдогонку колонне тучами. — Лавров! — Пробегавший мимо капитан Старчак задержался возле подводы. — Как дела, сержант? — Он посмотрел сначала на Сашку, потом на поправлявшую выбившиеся из-под пилотки волосы Машу и улыбнулся. — Ничего, раны и контузии украшают мужчину! Поправляйся скорее, твое место где? Правильно, у орудия! — Я помню, — улыбнулся в ответ Сашка. — Красивая у тебя жена будет, Лавров! — Старчак весело глянул на смутившуюся Машу. — И главное, надежная! Уперлась давеча: «Я его невеста! Пока не найдете подводу, не уйду!» Пришлось персональный транспорт выделить! Повезло тебе, Лавров! А раз повезло, береги! Ну, бывай! — А вы? — Сашка приподнимается на локте. — Вы-то как? — А мы еще тут попортим фашистам нервы. А вы уж их там не пускайте к Москве, ладно? Капитан еще раз улыбнулся, помахал Сашке, кивнул Маше и побежал дальше вдоль колонны. Ребята проводили его долгим понимающим взглядом, потом, не сговариваясь, обернулись друг к другу и засмеялись. * * * В штабе основных сил накануне проходило совещание командования укрепрайона, на котором решалась судьба передового отряда, так долго и успешно сдерживавшего вражеские удары на этом направлении. Вокруг стола, застеленного оперативными картами, собрались: специально прибывший заместитель командующего войсками Московского военного округа генерал-лейтенант Елисеев, генерал-майор Смирнов, полковник Стрельбицкий, начальник штаба подполковник Курасов и практически весь комсостав училищ. В некогда просторной горнице на этот раз стало непривычно тесно. Начали с доклада начальника штаба Курасова. Тот выпрямился, одернул гимнастерку и твердым невеселым голосом начал: — Потери в передовом отряде большие. В пехотном училище осталось меньше тридцати курсантов. В артиллерийском — всего восемнадцать. У капитана Старчака погибло больше половины личного состава. Передовой отряд обессилен, сдерживает врага уже пятые сутки… Если бы не Семнадцатая танковая… — Танки перебрасывают под Боровск, — не глядя на собравшихся, перебил докладчика генерал-лейтенант Елисеев. Возникла пауза. Генерал еще какое-то время помолчал, потом оторвал взгляд от карты: — Вынужден также сообщить, что подход резервов задерживается. Защитить Москву на этом направлении сейчас больше некому. Пять дней выиграли — хорошо. Но нужно выстоять еще. Чего бы это ни стоило. — Есть выстоять, товарищ генерал-лейтенант, — отозвался генерал-майор Смирнов. — Приказываю: расформировать остатки передового отряда и до рассвета распределить курсантов по боевым порядкам своих батальонов. Командный пункт надлежит перенести в тыл укрепрайона. За ночь закончим работы на рубеже и будем готовы встретить противника. Полковник Стрельбицкий согласно кивнул в ответ. Как ни печально было это осознавать, но судьба передового отряда казалась всем собравшимся одинаково решенной. Воевать обескровленному соединению против бронированных частей врага становилось все труднее. Очевидно, что силы по-прежнему оставались слишком неравными. Самое главное — не хватало поддержки артиллерией, точнее, самих орудий. Если бы не отличная слаженность расчетов и беспредельная отвага артиллеристов, ситуация была бы намного хуже. С каждым днем осложнялось положение и на главном рубеже. В ночь на 9 октября фашисты непрерывно бомбили дороги, ведущие от Малоярославца к Ильинскому. Было понятно, что и для основных сил укрепрайона наступают решающие дни. Полковник Стрельбицкий, как опытный командир и артиллерист, осознавал, что вверенный ему боевой участок представляет собой внушительную силу. Как-никак шестьдесят орудий на оборудованных позициях способны на многое. Плюс на закрытых позициях — еще около трех дивизионов гаубиц. Даже при явном недостатке снарядов эти орудия все равно смогут нанести врагу ощутимый урон. Иван Семенович уже подходил к своему блиндажу, когда навстречу ему вышел дежурный по штабу, а следом за ним незнакомый офицер с петлицами майора. В его лице читалась принадлежность к чему-то очень значимому и даже секретному. — Майор Дементьев, — представился незнакомец. — Прибыл по приказу командующего Московской зоны обороны во главе особого дивизиона. Он протянул Стрельбицкому пакет с несколькими сургучными печатями, на котором полковник успел прочесть: «Перед вскрытием тщательно проверить исправность печатей». — Пойдемте. — Полковник пригласил майора в блиндаж. Они вошли в небольшое, но вполне обустроенное по военным меркам помещение. Стол, лавка, вдоль стен — аккуратно сколоченные нары. Полковник зажег керосиновую лампу, пригласил майора за стол: — Присаживайтесь. Чаю хотите? — Спасибо. Уже пил. Разрешите — закурю? — Курите. Майор Дементьев достал из кармана потертый портсигар, стал рыться в поисках спичек. Стрельбицкий тем временем распечатал конверт. На первой странице документа крупным шрифтом значилось: «После прочтения сжечь». Тут же оговаривалась персональная ответственность за сохранение в тайне от врага нового оружия вплоть «до предания суду, если реактивное оружие попадет в руки противника». Стрельбицкий почувствовал непривычное волнение. Что-то новаторское и в то же время очень важное и секретное планировалось испытать на его участке обороны. Понятно, почему требовалось его личное участие. Он глянул на майора Дементьева. Тот следил за полковником, попыхивая папиросой. — Что это значит? — Стрельбицкий намеревался услышать от майора подробное разъяснение. Но тот только сухо ответил: — Согласно приказу, я не имею права никому ничего рассказывать, включая своего начальника. Иван Семенович покачал головой и принялся изучать документ. Из него следовало, что в соответствии с разработанной операцией дивизион нанесет неожиданный удар: одновременным залпом двумястами мин на площади до двух квадратных километров. Это была бы настоящая сила! — Ну что ж. — Стрельбицкий дочитал и отложил бумагу. — Согласно предписанию, для охраны боевых машин выделю вам взвод курсантов. Район рассредоточения, — полковник достал карту и расстелил ее на столе, — в глубине леса у перекрестка проселочных дорог. Надеюсь, долго ждать не придется. — Прошу назначить мне цель. — А я смотрю, вам не терпится. Не торопитесь. На сколько залпов у вас боезапас? — На четыре. — Вот видите. В нашем положении это очень мало. Поэтому и цель надо найти солидную. Ожидаю возвращения разведки. Мы с вами будем иметь хорошие цели. А пока с текущими задачами неплохо справляется гаубичная артиллерия. — Разрешите идти? — Майор поднялся с места. — Идите. Они попрощались. Майор Дементьев, не задерживаясь, отправился к своему подразделению… …Над Ильинским рубежом впервые за последние дни повисла тишина. Непривычно и тревожно. Бойцы обсуждали самые разные варианты событий. Одни говорили, что нашим удалось отбросить немцев за Юхнов, другие — наоборот, предупреждали, что это затишье ненадолго, немец копит силы для броска и вскоре нужно ждать удара. В окопе рядом с дотом капитана Андропова наметилось оживление. Курсанты спешили размяться, а заодно и согреться. — Пахом, а Пахом, — курсант Васильков, с улыбкой наблюдая, как его сосед курсант Пахомов отчаянно машет длинными руками, не удержался, чтобы не подколоть товарища, — так и взлететь недолго. Смотри, будешь так махать, унесет тебя в теплые края. — Я согласен, — не переставая делать упражнения, ответил Пахомов, — там и кормежка что надо, и солнце греет. Жрать охота, а нечего… Васильков протер стекла очков, полез в вещмешок и достал оттуда брикет сухого концентрата. — На вот. — Ух ты! Откуда? — Пахомов на радостях бросил свою физкультуру и подскочил к Василькову. — Спасибо, добрая душа. А ты? — Я мало ем. А ты большой, тебе надо. — Ну, спасибо. — Пахомов разорвал обертку и принялся с аппетитом грызть концентрат. — Вот прогоним фашистов, поедем ко мне, в Херсон. Ох, и откормлю же я тебя, Васильков! Моя мамка, знаешь, какой борщ готовит! Пальчики оближешь! — Ладно. — Васильков улыбнулся. — А потом ко мне, в Тамбовскую губернию. У нас там знаешь, какие драники картофельные — от стола не оттащишь. Я один раз… — Погоди-ка. — Пахомов положил руку на плечо товарища. — Слышишь? Ребята! — Он обернулся к остальным: — Слышите? Весь окоп напряженно замер. В наступившей тишине едва различимым шумом надвигался на позиции далекий гул самолетов. Серое небо долго скрывало опасность, но потом на фоне стальных облаков один за другим черными точками обозначились немецкие бомбардировщики. — На Москву? — неуверенно спросил Пахомов. — Непохоже, — хрипло произнес оказавшийся рядом старший политрук Курочкин. — Эти, кажется, к нам. — Он вдруг выскочил из окопа и, замахав руками так, чтобы его все видели, громко закричал: — Воздух! Все в укрытие! Ложись! На дно! На дно окопов! Курсанты, как завороженные, смотревшие на приближающиеся самолеты, вдруг все разом словно опомнились и кинулись выполнять команду: кто-то рухнул на жесткий настил окопов, кто-то стал втискиваться в свежевырытые укрытия. Несколько человек, метнувшись было к бетонным укреплениям, внезапно поняли, что не добегут, и залегли на полпути прямо на земле, закрыв голову руками. — В укрытие! — продолжал орать Курочкин, размахивая наганом и паля в воздух. — Бегом в окопы! Не высовываться! Осколки посекут! Но крик его уже тонул в нависающем вое самолетов. «Юнкерсы» один за другим стали заходить на позиции курсантов. Из своего окопа Васильков с Пахомовым видели, как вслед за стремительным пике первого самолета у передней линии окопов гулко охнула и взметнулась вверх земля, осыпав пространство вокруг. Второй «Юнкерс» целил ближе, прямо в них. Вой его моторов становился нестерпимым. Еще секунда — и страшный грохот раздался в нескольких метрах от укрытия, тряхнув стенку окопа и завалив холодной твердой землей прятавшихся в нем людей. Третий и четвертый бомбардировщики будут точнее. Они наверняка сбросят свой груз прямо сюда, на головы курсантов. — Мама! — Кто-то не выдержал и кинулся из укрытия.