Подольские курсанты
Часть 18 из 26 Информация о книге
* * * В предрассветный час изрытый воронками рубеж казался пустынным, словно все его защитники ушли этой ночью, оставив окопы и грозные бетонные доты. На самом деле война была рядом. В морозной тишине послышались неясный шум, шорох и позвякивание металла. Потом по мерзлой земле застучали десятки каблуков, стали различимы приглушенные голоса. Рубеж оживал. Невидимые врагу, по ходам и оврагам в пустующие окопы начали спускаться цепочки курсантов — словно свежая кровь в опустевшие вены, вливалось в ряды защитников свежее пополнение. Несколько десятков человек с оружием и долгожданными ящиками с боеприпасами прибыли этим утром на передний край обороны. Несколько человек спрыгнули с бруствера в глубокий окоп. Следом один за другим стянули вниз с десяток цинковых ящиков с патронами. — Здорово, мужики! — растянулся в улыбке один из новобранцев, неунывающий курсант Уфимцев. — Как вы тут? Яхин посмотрел на вновь прибывших и, прислонив к земляной стенке лопату, которой до этого углублял окоп, обратился к сидящему рядом Пахомову: — Слышь, Пахом, никак подкрепление. Теперь нам веселее копать будет. — Да будет вам. Вот, лучше угощайтесь. — Уфимцев протянул Яхину начатую пачку «Беломора». — Это другое дело. — «Старожилы» по очереди выцарапали замерзшими пальцами по папиросе, с удовольствием закурили. — Ну что, наложили фрицы в штаны? — пытаясь завести разговор, вымученно хихикнул другой новобранец, черноглазый Мамедов. — Целые сутки ни выстрела! Говорят, попрятались, как мыши. Яхин устало сплюнул под ноги: — Попрятались, попрятались. Давайте, вон, берите лопаты и — за работу. Веселья не получалось. Разгоряченное переходом и предчувствием скорого дела пополнение топталось в узком проходе, густые клубы пара и табачного дыма, вырываясь наверх, моментально таяли в холодном утреннем тумане. «Старожилы» Яхин, Пахомов и Васильков, давно обжившие эту позицию, были непреклонны: они знали, что такое надежное убежище, и всячески старались поддерживать его в рабочем состоянии. — А мы думали, тут наконец наши винтовки понадобятся, — разочарованно произнес Уфимцев и, затянувшись в последний раз, бросил тлеющий окурок на землю. Молчавший до этого Пахомов повел плечами и назидательно произнес: — Объясняю для бесстрашных. Прицельно сбросить бомбу в окоп трудно. А если она взрывается рядом, то осколки разлетаются над поверхностью и никого не задевают. Так что копать надо глубже. Поэтому за дело, братцы. Лучше согреетесь! — Но мы же сюда не себя спасать пришли, а Москву, — не унимался дотошный Уфимцев. — Как же ты поможешь Москве, если тебе первым же осколком половину твоей распрекрасной башки снесет? — осадил его Пахомов. — Ты здесь живой нужен. Все, кто был в окопе, невольно заулыбались: шутка шуткой, а ведь так оно и есть: не укроешься — погибнешь при первом же налете. Уфимцев посмотрел вокруг, ища поддержки. Но в этот час людям было не до бесшабашного веселья. Суровая окопная жизнь быстро крестила новобранцев в свою сермяжную веру, отметая все дешевое, шутовское, оставляя самое главное, что может помочь в бою, поддержит дух и укрепит иссякшие силы. — Копать так копать. — Мамедов с Уфимцевым потянулись к стоящим в углу окопа лопатам. Глядя на них, остальные вновь прибывшие дружно стали хватать приготовленный инструмент. Работа закипела. Устав от непредвиденных поражений, противник решил усилить активность на главном направлении. Очередной «язык» на допросе показал, что в районе Детчино помимо 57-го моторизованного корпуса, нацеленного на Малоярославец, у немцев появились и новые, в том числе танковые части, прибывшие из Калуги. Участились воздушные налеты и артиллерийские обстрелы. Гитлеровцы теперь действовали крупными силами, бросая в бой сразу по нескольку батальонов пехоты и большое количество танков. Особенно озлобились они после первой неудачной атаки на Большую Шубинку. Здесь их встретил батальон курсантов-пехотинцев и дивизион артиллерии. Понимая, что этот участок очень важен как плацдарм для возможного обходного маневра с выходом прямиком на Малоярославец, гитлеровцы предприняли новую попытку овладеть Большой Шубинкой. На этот раз в бой были брошены целых два полка отборной пехоты вермахта. Советская артиллерия прижала и эту атаку немцев к земле. Дивизион майора Дементьева дал по залегшей пехоте свой испепеляющий залп. Буквально горела земля! И снова, как при первом залпе «катюш», обезумевшие фашисты метались по полю под перекрестным огнем наших пулеметов. В этот день немцы больше не предпринимали попыток овладеть деревней и перенесли основной удар на наши главные позиции в районе Ильинского. Своим привычкам немцы не изменяли. Обычно они начинали боевые действия с восходом солнца — массированным ударом авиации или мощным артобстрелом. Таким же было и утро 14 октября. Рассвет еще толком не наступил, а воздух, еще недавно тихий и умиротворенный, вдруг дрогнул дальним гулом артиллерии и почти сразу же застонал от разрывов на этом берегу. Грохот, так бесцеремонно разбудивший задремавшую морозную землю, из отдельных хлопков и невнятного рокота скоро превратился в сплошной гул, накрывший наши окопы. Тяжелая, будто каменная россыпь окопной земли с силой обрушилась на притаившегося в ячейке Яхина. Поначалу ему показалось, что это осколки осыпали его убежище и больно хлестнули по спине. Он даже начал соображать, куда же он ранен. Но, притоптав на дне неприятный гостинец, понял, что это мерзлый грунт, которого они вместе с новичками предостаточно перекидали накануне. Яхин хотел было пошутить, что-де в окопной жизни тоже действует свой закон физики: сколько земли выкинешь наружу, столько же тебе вернется при обстреле обратно. Но в этот момент где-то совсем близко раздался оглушительный хлопок, и откуда ни возьмись прямо из-под земли повалил густой едкий дым… Новый удар окопного крошева привел растерявшегося было Яхина в чувство. Вместе с болью вернулся слух: Раиль услышал совсем рядом сорванный от бесконечного крика голос ротного старшины Сироткина: — Газы! Газы! — Старшина вынырнул из сизого облака, едва не сбив Яхина с ног. — Надеть противогаз! Быстро! Сам он уже почти натянул на себя резиновую защиту, оставалось только закрепить маску на подбородке. Но в спешке, да к тому же одной рукой, это у него никак не получалось. В другой руке Сироткин держал неизменный свой наган и зачем-то продолжал размахивать им над головой. Яхин потянулся к подсумку. В этот момент старшина надел-таки свой противогаз и голосом, похожим на мычание, грозно крикнул на замешкавшегося курсанта: — Почему не выполняешь? Рядом жахнула очередная мина. Оба присели, продолжая смотреть друг на друга. Раиль опомнился первым: — Не газы это, товарищ старшина! Просто дым! Смотрите! — Он выглянул за бруствер и махнул рукой в сторону немцев: — Сейчас они мост будут брать! На той стороне под прикрытием артиллерийского огня немцы начинали свою работу. Последние дни они изо всех сил пытались овладеть небольшим деревянным мостом и перебросить по нему на нашу сторону танковую колонну, замаскированную на подступах к реке. Наши знали это и изо всех сил лупили по переправе. Накануне бой был особенно удачным: курсантам удалось подбить несколько танков, вплотную подошедших к мосту, и выкосить большое количество пехоты, прикрывавшей свои легкие «тридцатьвосьмерки» автоматно-пулеметным огнем. Немцы в очередной раз отступили, оставив подбитые «тридцатьвосьмерки» догорать на виду у наших артиллеристов. Один такой танк, подожженный на самом въезде на мост, запирал дорогу, мешая новому прорыву. Гитлеровцы уже дважды пытались отбуксировать его в сторону, но каждый раз наши пулеметчики не давали им сделать это. Вот и сейчас Яхин со старшиной Сироткиным отчетливо видели это сквозь дым: немецкий бронетранспортер с сидящими на нем саперами подкрадывался к сгоревшему танку. Ему показалось, что это не люди, а воронье, изготовившееся кинуться на добычу. В бессильной злобе за долгое ожидание кровавого пира. «Не дождетесь!» У Раиля мгновенно созрел дерзкий план. Он схватил приготовленную в ячейке связку противотанковых гранат и, опершись на плечо старшины, одним прыжком выпрыгнул из укрытия. — Яхин, стой! Куда? Голос Сироткина потонул в грохоте новых разрывов. Немецкие батареи били уже по второй линии окопов. Яхин полз к переправе, стараясь не попасть под огонь противника. Он то пережидал очередной залп, то пулей несся в разрушенный окоп, чтобы выиграть еще несколько драгоценных минут. Наконец ему удалось добраться до берега. Оставалось самое сложное — миновать мост и укрыться за подбитым фашистским танком. С другого берега его словно не видели: до сих пор он не заметил ни одного прицельного выстрела в свою сторону. Яхин мысленно похвалил себя за ловкость. Спрятавшись за расщепленной опорой моста, он видел, как немцы пытались сдернуть «тридцатьвосьмерку». Медлить было нельзя. Раиль собрал последние силы, в последний раз проверил связку гранат и кинулся к танку. Немцы не сразу поняли, откуда взялся этот русский; все, кроме крепившего трос, на мгновение застыли, ожидая, что будет дальше. Этих секунд Яхину хватило, чтобы запрыгнуть на невысокий бронированный корпус и с силой метнуть гранаты в бронетранспортер. Попадание было точным. Ослепительная вспышка и жуткий взрыв потрясли округу. Покалеченных саперов разметало в разные стороны. Ехидная морда бронетранспортера оскалилась рваной пробоиной, заплясала по земле отлетевшая запаска! Дело было сделано: мост фашисты не взяли! Когда дым сошел, взгляду открылась страшная картина: горящий буксировщик, мертвые немецкие саперы и — безжизненное тело курсанта Яхина. — Эх, ма! — сквозь зубы процедил старшина и тут же забыл о Яхине. Густой толпой, преодолев водную преграду, хлынули на наши позиции немецкие пехотинцы. Фашисты числом до батальона неожиданно высыпали на восточный берег и оказались в считаных метрах от позиций курсантов. — Огонь! Огонь по пехоте! — старший политрук Курочкин, пробираясь вдоль окопа, пытался перекричать треск немецких автоматов и грохот рвущихся за его спиной снарядов. Было ясно, что бой надвигается смертельный. Озверевшая сила накатывалась, сжимая упругую, несгибаемую пружину сопротивления. Противостояние обещало быть страшным. Первая цепь гитлеровцев перемахнула через опустевшие окопы переднего края и уже намеревалась также свободно захватить и вторую линию, но внезапно прямо перед ними, словно из-под земли, выросла неведомая сила и бросилась на захватчиков в штыковую. — В атаку, ребята! За Москву! Не будет Москвы — не будет России! Ура-а-а! Старший политрук Курочкин первым сцепился с дюжим немцем, свалил его с ног и разрядил остатки револьверного барабана прямо фашисту в лицо. Прикончив его, метнулся ко второму, третьему… Вокруг закипал рукопашный бой — неравный по силам, но неизмеримый по мужеству и суровой правде. Не имея страха, стремясь отбить атаку врага, курсанты дружно бросились на немцев, разя их огнем и добивая штыками. От этой грозной и отчаянной ярости, горящей в глазах «красных юнкеров», гитлеровцев охватила холодная оторопь. Поливая свинцом налево и направо, они вдруг попятились обратно к переправе. Это только добавило сил атакующим. Курсанты ринулись преследовать немцев. Но те, повинуясь грозным окрикам своих командиров, развернулись и стали стеной на пути набегающих русских. Схватка возобновилась с еще большим остервенением. Пахомов уже давно израсходовал запас патронов и теперь орудовал трехлинейкой как дубиной. Гитлеровцы, завидев перекошенные ненавистью лица русских «юнкеров», сразу сжимались от страха и только потом вспоминали об оружии в своих руках. Витя положил уже с десяток фрицев, и это заметно прибавляло ему сил. Дважды немецкий штык раздирал на нем шинель, осколок сорвал с головы пилотку и сильно рассек кожу на голове… Но ни кровь, заливавшая глаза, ни боль в простреленном плече не могли сдержать желания насадить на штык еще одного фашиста. Обрушив очередной удар на голову немца, Пахомов внезапно обнаружил, что под гитлеровцем оказался едва живой Васильков. Пахомов нагнулся к товарищу, тот тихо простонал: — Спасибо, Витя. — Да чего там. Вставай, на вот тебе. — И он, ни минуты не раздумывая, отдал Василькову свою заветную винтовку-дубину. Васильков замешкался, пытаясь разглядеть Пахомова, и не заметил, как немец пришел в себя и потянулся за ножом, висящим на поясе. В следующую секунду Васильков почувствовал, как нестерпимая боль пронзила горло. Немец бил отчаянно, не замечая ничего вокруг — раз! Еще раз! Еще… Пока не захлебнулся от ярости и не рухнул в бессилии прямо на окровавленный труп курсанта. Небо посыпа́ло землю белой колючей крупой: так сердобольный доктор присыпает целебным порошком свежие раны больного. Развороченные окопы и разрушенные блиндажи, сровнявшиеся с землей стрелковые ячейки и пулеметные дзоты — все медленно и неотвратимо покрывалось белой пеленой первого снега. Враг был отброшен за реку и на этот раз. Практически на последнем дыхании удалось пересилить противника и столкнуть остатки штурмующих цепей в ледяную воду Выпрейки. Следом советская артиллерия обрушила на отступающих всю свою мощь, чем окончательно решила исход дела. Над Ильинским рубежом наступило тревожное затишье. В полевом госпитале кипела работа. Число раненых, прибывавших с передовой, уже давно перевалило мыслимые пределы. Санитары и медсестры сбились с ног, стараясь разместить в палатках и блиндажах всех нуждающихся в помощи. Но и все равно под крышу попадали не все. Многие раненые ждали своего часа в ближайшем лесу, на устроенных прямо на земле лежанках. Тут же, в армейских палатках, хирурги делали неотложные операции, после которых особо тяжелых бойцов отправляли в тыл. Машины с ранеными отправлялись одна за одной. Запыхавшись от тяжелой ноши, Маша с шумом спрыгнула в окоп. Следом она потянула плащ-палатку, на которой лежал молоденький курсант с перебитыми ногами. Всю дорогу от берега до перевязочного пункта он изворачивался на скомканном брезенте, пытаясь помочь Маше. И при этом пытался шутить и балагурить. Но Маша опытным глазом медсестры видела, что парень плох, что он потерял много крови: скорее всего предстояла ампутация. Курсант, поначалу пытавшийся даже заигрывать с тащившей его медсестрой, в конце концов ослаб и замолчал. Теперь, когда они добрались до убежища, парень только мычал и сопел, по инерции перебирая руками. Маша стянула его на дно окопа и, уложив рядом с другими бойцами, стала стаскивать с него бурые от крови сапоги. Курсант болезненно вскрикнул и потерял сознание. Маша отпрянула и, прижимая к груди разодранный сапог, огляделась вокруг. Надо ждать санитаров, а до их прихода успеть остановить кровотечение. На другом конце окопа послышались голоса. Маша насторожилась: вдруг немцы? Она вспомнила, как пробиралась между окоченевшими фрицами, когда тащила с поля боя раненых. А этот, последний, которого она сейчас бинтовала, даже пошутил: развалились, мол, как в сезон на пляже. Маша ужаснулась такому сравнению. Снова послышались голоса. Теперь она отчетливо различила один из них — это был Уфимцев, из числа недавно присланных на передовую. Маша толком не видала его, но слышала, что парень он веселый и работящий.